уверял, что ничего не хочет делать, только намерен послать депутацию в Варшаву 2).
Такое же письмо, если верить Величку, послано и к Конецпольскому: в нем
Хмельницкий коснулся и собственных выгод пана.
«Еслибъ—писал Хмельницкий—произведено было следствие, тогда открылось бы,
сколько Чаплинский покрал вашего панского достояния, и ваша вельможвость не
захотели бы иметь его не только дозорцею, но даже истопником или кучером 3).
Он писал, как говорит тот же летописец, и к Барабашу, и гораздо смелее:
«Так как ваша милость—выражался он — хранили королевскую привилегию между
плахтами жены своей, то за это войско запорожское считает вас достойным
начальствовать не над людьми, а над свиньями или над овцами» 4).
Памятники, помещенные в летописи Величка, иногда подложны, но эти письма
Хмельницкого имеют за собою более достоверности, потому что пз польских
источников мы знаем, что Хмельницкий, находясь в Сичи, вел сношения с панами 5).
Коронный гетман сначала было не хотел отвечать ему, надеясь увидеть скоро хлопа
на коле; однако, по совету некоторых панов, он послал в Запорожье ротмистра Ивана
Хмелецкого, знавшего, как выражался Потоцкий о нем, все козацкие «гуморы» 6).
Хмелецкий убеждал Хмельницкого оставить мятежные замыслы. «Уверяю честным
словом,—говорил он,—что волос не спадет с вашей головы».
«Я не мятежник, — отвечал Хмельницкий, — и замыслов никаких не имею, а бью
челом его милости краковскому пану: во-первых, чтоб он вы-
*) Лет. Велич., I, 34.
2)
Летоп. Велич., I, 36—41.
3)
Летоп. Велич., I, 41—43.
4)
Летоп. Велич., 1,32—33.
5)
Пам. киевск. кошг., I, 3, стр. 10, 21.
6)
Памяти, киевск. коми., I, 3, 11.
То же подтвержд. и летоп. Граб., стр. 40.
149
ступил с войском из Украины, во-вторых, чтоб он сменил с начальства над козаками
ляхов, которые теперь находятся на урядах, ибо ляху не следует старшинствовать над
козаками; а в-третьих, чтоб уничтожил постановления, обидные для Козаков, чтоб они
могли свободно пользоваться всеми правами, дарованными от короля и его
предшественников. А без того я тоже на волос не выйду отсюда» х).
Потоцкий не думал мириться с Хмельницким; он хотел только выманить его из
Запорозкья, чтоб потом казнить. Точно так же Хмельницкий, переговариваясь с панами,
старался единственно о том, чтоб выиграть время. Потоцкий извещал о своих
сношениях и короля и замечал, что Хмельницкий хочет такой вольности для Козаков,
чтоб им можно было ссорить РечьНосполитую с посторонними государствами и, при
случае, поднимать нечестивые руки на короля. Зная, что королю было бы желательно,
если бы козаки вышли в море на турок, Потоцкий показывал вид, что и сам бы этого
желал, но, по его мнению, это было несвоевременно: во-первых, еще нет достаточного
количества челнов, во-вторых, нужно было прежде усмирить и подчинить Козаков;
иначе, если они теперь пойдут на море,—писал исоронвый гетман,— то, ничего не
сделавши, воротятся и поднимут бунт, а турки, раздраженные за их набег, пойдут
войною на Польшу.
Свидание Хмельницкого с Хмелецким было не в Сичи, а на острове, называемом
Томаковский или Вуцкий. Хмельницкий разгласил между козаками, что он уедет туда,
как будто для корма лошадей. Только сичевые старшины знали истинное его
намерение. Обман был веден так искусно, что поляки, по известию возвратившагося
Хмелецкого, думали, что беглый писарь сидит с пятьюстами человек на острове,
оградись палисадом, и отлагали на дальнейшее время добывание его оттуда 2). Между
тем Хмельницкий, тотчас после свидания с польским депутатом, убежал в Крым 3).
На крымском престоле царствовал тогда воинственный Ислам-Гирей. Некогда он
был в плену семь лет у поляков и отпущен Владиславом.— «Мы тогда еще не знали,
что из него, выйдет современемъ», замечает польский историк *). Несколько лет он
проживал спокойно в Султании, в замке, построенном на Дарданельском проливе, но
потом брат его хан Могаммед-Гирей настоял, чтоб его заслали на Родос. Однако, скоро
после того, в 1644 г., Могаммед-Гирей, обвиненный в участии с Ислам-пашею,
казненным правителем Кафы, лишен был престола и сослан на Родос, откуда Ислам-
Гирей был взят и возведен на престол 5). С тех пор он царствовал в Крыму. В марте
1648 года прибыл Хмельницкий в Бахчисарай с сыном Тимофеем и знатнейшими
козаками, ушедшими с ним из Украины, и доложил о себе хану.
Хмельницкого поставили на квартире у одного армянина. Хан приказал честить и
угощать гостей, и так жил Хмельницкий неделю, цока наконец,
*) Памяти, киевск. коым., I. В, 11—19.
-’) Памяти, киевск. коми., I, 3, 19.
3)
Летои. Ве.тич., I, 44.—Hammer. V, 130.
4)
Belli, scyth. cos.
5)
Hammer. У, 342.
150
чрез мурз ханских, которых ему следовало задобрить, он получил позволение
приехать во дворец :).
Хмельницкий, знавший по-турецки, явился пред крымским повелителем.
«До сих пор,—говорит он,—мы были врагами вашими, но единственно оттого, что
находились под ярмом ляхов. Знай же, светлейший хан, что козаки воевали с тобою
поневоле, а всегда были и будут друзьями подвластного тебе народа. Мы теперь
решились низвергнуть постыдное польское иго, прервать с Ляхистаном всякое
соединение, предложить вам дружбу, вечный союз и готовность сражаться за
мусульманскую веру. Враги наши поляки — враги ваши; они презирают силу твою,
светлейший хан, отказываются платить тебе должную дань и еще подущают нас
нападать на мусульман; но да ведаешь, что мы поступаем искренно: мы извещаем тебя
о их замыслах и предлагаем тебе помогать нам против изменников и
клятвопреступниковъ» 2).
Хан ясно видел из открытой ецу привилегии, что король действительно замышляет
войну, но отвечал на первый раз Хмельницкому двусмысленными комплиментами.
Ислам-Гирей после того собрал совет из своих мурз.
«Козаки просят меня содействовать им против поляков, — говорил он,—но я боюсь,
не подослан ли Хмельницкий нарочно от короля к нам, чтобы обмануть татар,
выманить орду в поле и навести на готовое польское войско, которое могло бы
выгубить татар? Испытайте его».
Мурзы, испытывая Хмельницкого, передали ему опасения хана.
«Я готов присягнуть перед ханом, — сказал Хмельницкий,—что прошу помощи без
обмана и без хитрости. Если этого мало, я готов оставить его ханскому величеству
сына своего в залогъ».
Хан, услышав это, приказал явиться Хмельницкому к себе. Козак увидел себя
посреди многочисленного общества мурз и начальников крымских.
«Хмельницкий!—сказал хан:—если твое намерение искренно, поклянись на сабле
моей пред всеми нами.
Подали ханскую саблю. Хмельницкий поцеловал ее в сталь й, стоя в кругу мурз,
произнес такую клятву:
«Боже, всей видимой и невидимой твари Содетель! Ведатель помышлений
человеческих! клянусь тебе, чего ни потребую, чего ни попрошу у его ханской милости
—все буду делать без коварства и измены; и еслиб с моей стороны вышло что-нибудь
ко вреду его ханской милости, то допусти, Боже, чтоб этою саблею отделилась моя
голова от тела!»
«Мы теперь верим тебе», сказал хан, и подал Хмельницкому руку. Прочие мурзы
также давали козаку руки, в знак союза 3).
Однако ответ ханский относительно войны все еще не был решителен.
. «Поляки не платят мне дани,—это правда,—говорил Ислам-Гирей,— однако я еще
не могу начать войны, потому что дело не решено в Диване. Впрочем, кажется, в
Диване будет объявлена война. Начинайте вы, потом и я пойду и разорю всю Польшу.
Теперь же вы можете пригласить моего пере-
1)
Летол. Велич., I, 44.
