который сами поляки подавали ему. Он мог одолеть неприятеля, разрушить
унизительный договор и ясно доказать пред целым светом, что виною разрыва
неприятели. И вот козацкий гетман собрал четыре козацких полка: Чигиринский,
Черкасский, Переяславский и Корсунский 6) да пять тысяч крымцев под начальством
Нуреддина и двинулся к Ладыжину 7). Четырнадцать тысяч ногайцев под
предводительством Карач-мурзы пошли доро-
Ч Pamietm. Jemiolowsk, 33. — Szajnocha. Домна Розанда, русск. лерев. Руеск.
Мысль. Июнь, 1881 г., 274.
Ч Histor. ab. exc. Wlad. IY, 102.
3) Летоп. Величка, I, 108.
Ч Histor. ab. exc. Wlad. IY, 104.—Latop. Jerl.
5) Wojna dom. 4. 2, 70—71.
r') Рукоп. Имп. П. Библ., № 63.—Ks. Раш. Jak. Michal, 658.
Ч Летоп. Велпчка, I, ПО.
492
гою; они должны были переправиться через Буг, ниже урочища Батога, и ударить на
поляков в назначенное время: гетман заранее рассчитал день, в который козаки и
татары могли с разных сторон сойтиться и напасть на неприятеля. Не доходя за
несколько десятков верст до Ладыжнна, Хмельницкий послал к Калиновскому
следующее письмо:
«Хмельницкий Калиновскому, русский гетман польскому, желает здравия. Не хочу
скрывать пред вашею вельможностыо, что своевольный сын мой, Тимофей, с
несколькими тысячами войска идет жениться на дочери молдавского господаря.
Конечно, до .этого нет никому дела, но я удивляюсь, что многочисленное польское
войско, неизвестно для чего, стало при Батоге, как будто с намерением заступить
дорогу моему сыну. Я прошу вашу вельможность, для спокойствия отечества,
отступить с своим войском, тем более, что польское • войско стоит на месте, вовсе
неудобном для обороны. Я опасаюсь, чтоб свадебные бояре, по легкомыслию, не завели
ссоры с войском и сын мой, по своей юности, не вздумал искать первой удачи военного
поприща» х).
Отправляя это письмо, Хмельницкий написал в нем: из Чтирина, и поставил заднее
число. Письмо это произвело различные мнения и догадки между поляками.
«Хмельницкий, — говорили одни, — теперь уже стал не тот, что был: он поступает
искренно, иначе, для чего бы ему указывать нам неудобства нашего положения? Скорее
бы он им воспользовался».
«Нет, —говорили другие,—он все тот же изменник, как и был; он хочет заранее
оправдаться и выдумал, что сын его идет без его позволения. Он хочет опустошить
Молдавию; нам нельзя оставить без обороны верного союзника Речи-Посполитой».
Другие военачальники не верили Хмельницкону, однако советовали гетману отойти
с дороги и не мешать пройти Тимофею, а между тем собрать войско из-за Днепра.
Особенно уговаривал Калиновского Пржиемский, начальник артиллерии, старый
воин,поседевший в битвах во Франции и Швеции, гордившийся тем, что выдержал
славную осаду под Бриссаком.
«Послушайте меня, старика,—говорил он,— я смолоду красно говорить не учился,
да дело смыслю; но ведь словами татарской сабли от шеи не отобьешь. Будет беда, если
мы их остановим, запьет козак нашею кровью свадебную пирушку; побьют у нас
лошадей, а потом загонят, как волков в яму, и кончится тем, что или постыдно
сдадимся, или напрасно погибнем. Уйди лучше, пан гетман, с конницею, а я с
немецкою пехотою останусь здесь; мы спасемся; и если неприятель нападет на нас, то
станем обороняться, а ты между тем соберешь войско из-за Днепра. Я тебе два месяца
обещаюсь биться против нихъ».
Многим показался этот совет благоразумным, но Калиновский, по обыкновению, не
принял его.
«Хмельницкий боится нас,—говорил он, — и более ничего! Сын его идет с
немногочисленным войском; теперь-то и случай нанести удар врагу отечества. Смешно
было бы, еслиб я поверил коварному письму и не спас чести господаря в таком трудном
положении».
!) Hist. ab. exc. Wlad. IV, 102.
493
На пущую беду полякам, посланный подъезд привез вести, нарочно распущенные
Хмельницким, будто Тимофей идет • только с пятью тысячамиТогда ничто не могло
остановить Калиновского, он заранее восхищался, что лишит Хмельницкого сына и
отомстит вполне за стыд корсунского поражения и постыдный плен свой. Для
предотвращения нападения в тыл он отправил значительный отряд по направлению к
Ладыжину.
Войско, и без того не оживляемое ни любовью к полководцу, ни надеждою на
победу, пугалось тогда разными предзнаменованиями. В полночь увидели на ясном
небе две сверкающие метлы, они стали вытягиваться и образовали меч, обращенный
рукоятью к востоку, а острием на польский обоз. Па другую ночь представились
жолнерам в воздухе изображения вооруженных войск, которые как будто сражались
между собою.
«И не только небеса, и земля,—говорит украинский летописец,—предсказывали
ляхам грозящую беду». Была подле Ладыжина большая скала, нависшая над Бугом; там
было ущелье; с недавнего времени стал отзываться оттуда голос на подобие
человеческого; он предсказывал будущее и отвечал на всех языках, на каком бы к нему
ни обратились. Никто не видел этого существа. Разно говорили о нем. Одни почитали
его безтелесным духом, существующим в одном голосе, другие говорили, что это душа
умершего человека, заклятая в камне. Когда спрашивали имя его, он отвечал, что его
зовут Спасовским. Один офицер француз, бывший в польском войске, отправился к
этой скале и чудное существо сказало ему по-французски:
«Идите и скажите вашему гетману, чтоб он поскорее ушел отсюда, придет сюда
свирепый пьяница, который думает ему остричь бороду; бритва у него острая, опасно,
чтоб с бородой он не отрезал ему головы».
Вдобавок к этим предзнаменованиям во время смотра хоружий упал с лошади и
гетманское знамя разостлалось по земле.
«Явный признак несчастия!»—кричали тогда жолнеры.
Калиновский не верил знамениям, не слушал советов и готовился к нападению.
Окопы сделаны были чрезвычайно широко; польское войско занимало почти целую
милю. Напрасно Пржиемский уверял, что это повредит и представлял в пример Збараж,
Калиновский не изменил своей настойчивости и отговаривался, что придут скоро
войска из-за Днепра.
В то время Хмельницкий приказал пяти тысячам татар идти вперед, мимо
польского лагеря, а Тимош с частью Козаков отправился заранее другим путем и
перешел Буг, выше Ладыжина; старик Хмельницкий оставался назади, показывая вид,
будто не думает нападать и только наблюдает за сыном.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.
Батогская битва.—Истребление поляков.—Хмельницкий прибывает на поле битвы.
— Письмо Хмельницкого в Польшу.—Осада Каменца.—Тимофей отправляется в
Молдавию.—Изгнание жолперов из Украины.—Свирепство парода.—Сосновские.—
Универсал Хмельницкого.—Прибытие Тимофея в Яссы.—Свадьба Тимофея.—
Возобновление осады Каменца.—Сейм в Польше.—Козацкие послы на сейме.—
Польские коммиссары в Чигирине.—Народные бедствия.
29-го мая (по другим 1-го июня н. с., т.-е. 22 мая с. ст., по третьим 2-го июня)
передовой отряд появился в виду польского лагеря; он состоял большею частью из
татар. Опи не показывали никакого враждебного вида, как вдруг поляки, по
приказанию Калиновского, приветствовали их залпом. Татары и козаки обращаются в
бегство.
«Они бегут,—закричал Калиновский,—бейте неверных! Сегодня суббота, день
Божией Матери! Вперед!»
Конница понеслась из обоза, и тысяча голосов огласили воздух именем Божией
Матери.
Союзники бегут все далее и далее, нарочно, чтоб раздвоить войско; поляки их
преследуют, как вдруг позади них поднялась пыль: летит с малым отрядом ротмистр
Зелинский.
«Назад! назад!—кричит он:—козаки в тылу обоза! Козаки нападают на обоз!»
Конница стремительно поворотила назад, растерянная и испуганная внезапностью,
