великолепий. Без нищеты не было бы богатства, как свет не бывает без тени».

Сложность и богатство самой любви, как и ее «темные корни»,

обусловливающие ее обреченность, прямо, хотя и наивно, связаны с

социальным неравенством. Любовь центральных героев пьесы, Поэта и Дочери

Зодчего, в более сложной форме повторяет эту ситуацию. Как символ

обреченности любви в социально трагических условиях воспринимается то, что

влюбленная пара бросает в море цветы. Поэт и Дочь Зодчего «бросают в море»

социального гнева не пышные цветы, купленные у шатающейся от голода

нищенки (так было с влюбленной парой), — не просто свою любовь, нет, они

сами бросаются в это море социального гнева и гибнут в нем. Можно по-

разному относиться к символическим приемам, применяемым Блоком в этой

самой слабой из его лирических драм. Однако ясно одно: обнаженнее чем где-

либо еще (именно потому, что блоковские символы столь резко не вяжутся с

авторским идейным замыслом) выступает ставшее непреложным для Блока в

эту пору стремление освещать наиболее глубокие внутренние переживания

людей в единстве с социальным драматизмом их судьбы. Социальность должна

сейчас входить у Блока в душу, в лирический характер.

Поэтому-то столь существенно важна для всей последующей эволюции

Блока его попытка в стихотворении «Прискакала дикой степью…» из раздела

«1905» «Нечаянной Радости» найти в связи с революционной темой новый,

социально активный лирический характер. Здесь, в этом стихотворении, очень

отчетливо видно и то, чего хочет Блок-художник, и то, чего он еще не может,

что он должен в дальнейшем своем движении искать по разным творческим

линиям и по-новому, обобщенно решать. Существенно прежде всего то, что это

стихотворение, несомненно входя в общую линию блоковской

«катастрофической» темы и социально ее перетолковывая, в то же время не

содержит образных реминисценций «романа о Даме и ее рыцаре». Лирический

характер здесь явно иной природы:

Прискакала дикой степью

На вспененном скакуне.

«Долго ль будешь лязгать цепью?

Выходи плясать ко мне!»

Рукавом в окно мне машет,

Красным криком зажжена,

Так и манит, так и пляшет,

И ласкает скакуна.

Возникающий здесь лирический женский образ-характер имеет обобщенный

смысл. «Красный крик», которым «зажжена» всадница, конечно, относится к

тому же ряду образов, знаменующих общую катастрофу, которые были столь

характерны для молодого Блока. Но читателю-современнику не надо было

обладать особой проницательностью, чтобы прочесть в этом «красном крике»

прежде всего 1905 год. Конечно, образ всадницы — в своем роде символ

народной души, охваченной «красным криком». Но ведь это и не просто

символ. Эмоциональные краски образа не выявлены до конца, но есть тут и

схематический пока что женский персонаж, который далее заиграет чисто

блоковскими лирическими тонами. Важно понять, что будущая лирическая

героиня происходит из этой, поначалу схематической, но несомненно связанной

с событиями первой русской революции, образной основы. Существенна в этой

образной основе стихийность. Поэтически Блок видит свою новую героиню

прежде всего как народный стихийный характер. Поэзия характера возникает из

социальных элементов и без них немыслима. Характер этот — «вольный», это в

своем роде идеализированный образ народной «вольницы», и это в то же время

национальное представление о поэзии женского характера. В каком-то смысле

это — аллегория национальной женской «стихии». Все дело тут в единстве

«общей» национальной женской судьбы и индивидуального, единичного

характера, в то же время проступающего сквозь эту аллегорическую основу

образного рисунка. Важен здесь также драматизм отношений между героиней и

«лязгающим цепью», связанным в гораздо большей степени с наличными

социальными отношениями героем. Герой тоже и аллегоричен, и индивидуален.

Это городской человек, влекущийся к народной вольной стихии и в то же время

не знающий ее и ее побаивающийся:

Не меня ты любишь, Млада,

Дикой вольности сестра!

Любишь краденые клады.

Полуночный свист костра!

И в степях, среди тумана,

Ты страшна своей красой —

Разметавшейся у стана

Рыжей спутанной косой

Стихотворение это в большой степени является прообразом широко развитой и

притом в каких-то отношениях основной творческой линии лирика Блока.

Индивидуальное и общее не слились в нем еще до конца, и потому оно

аллегорично и даже не кажется столь уж значимым для Блока — до того не

найден в нем еще эмоционально-лирический «разлив», сплавляющий обычно в

позднейших блоковских вещах личное и социальное в одну «стихию». Но

именно потому, что оно аллегорически-наивно, — оно и выражает так явно

корни позднейших блоковских исканий. Новый лирический характер Блок ищет

в социальных низах, лирическое начало в этом новом характере неотделимо от

социального, стихийное — основа новой блоковской поэзии личности —

корнями восходит к переживанию поэтом первой русской революции, к тому,

как представляет себе поэт народную жизнь и личность человека социальных

низов.

В связи с этим резко меняется все звучание блоковского стиха в целом.

«Нечаянная Радость» в этом смысле чрезвычайно отчетливо противостоит

первой книге Блока. Иным является весь колорит нового сборника, — в общем

восприятии его очень важными становятся знаки природной жизни, решаемой в

смутных, брезжущих тонах, в противовес четким очертаниям лирических

персонажей, выступающих на фоне условно-декоративных пейзажей и прежде

всего бросающихся в глаза в первом издании первого сборника. В первой книге

Блока видны больше всего герои, во второй — особым образом построенные

пейзажи. В особенности важны тут «болотные» темы, стихи, объединенные

впоследствии в разделе-цикле второго тома «Пузыри земли» и рассыпанные в

разных разделах «Нечаянной Радости». Пейзажными темами болотного

весеннего и осеннего ущерба пронизана вся книга, эти темы ее открывают, а

завершается она поэмой «Ночная Фиалка», как бы итоговой в развитии именно

«болотных» тем. Такую же деформацию претерпевает и городская тема, и в ней

элементы повествовательности и более или менее четкие грани персонажей

чаще сменяются зыбкими картинами стихийной жизни города, — раздел

«Магическое», как бы наиболее концентрированно выражающий подобное

толкование городской жизни, сам Блок определял как «основной отдел» (II, 375)

и решительно связывал в 10-е годы со своей последующей эволюцией.

(Примечательно, что в первом издании «Нечаянной Радости», где нет раздела

«1905», именно в разделе «Магическое» помещены «Прискакала дикой

степью…», «Вися над городом всемирным…» и «Еще прекрасно серое

небо…».) Это многостороннее изменение самых разнообразных элементов

стиха только в самом общем виде можно определять как смену колорита, — по

существу же дело в идейно-смысловых, содержательных переменах,

обозначающих поиски новых творческих подходов поэта к действительности.

Так как это изменение подходов к действительности — и объективно, и в

восприятии поэта — связано с революционной эпохой, то в самой общей форме

можно сказать, что по разным линиям «Нечаянная Радость» и применяемые в

ней способы образных решений поэтических тем представляют собой большой

шаг вперед в развитии Блока. Однако этот шаг вперед, ввиду сложности и

противоречивости общей эволюции Блока, связан с существенными

издержками, и было бы нелепо освещать его односторонне, однолинейно,

минуя вопрос о подобных издержках.

Сам Блок говорил, что «Нечаянная Радость» — «переходная книга» (II,