каждый из них представляет себе будущее. Устанавливая «круги», или «циклы»,

истории, Брюсов предвидит возможное крушение современных человеческих

отношений, и индивидуалистическое «бунтарство» для него во многом —

предвестие крушения «замкнутого» в своей оцепенелости буржуазно-

мещанского жизненного уклада (таким ему представляется современное

общество). Однако раз у Брюсова отсутствует какое бы то ни было

представление о внутренних связях между отдельными «кругами» истории, то

независимым, самодовлеющим, «замкнутым» в себе предстает у него и тот

новый этап истории, который, как кажется ему, неизбежно вызовет крушение

старого мира. Подобный новый этап представляется ему неким новым

«варварством», возвращением к истокам стихийно-чувственной жизни в вечном

круговороте и повторяемости исторических циклов. Таким предстает Брюсову

будущее — новым циклом однообразного, в общем, круговорота:

Но нет! Не избежать мучительных падений.

Погибели всех благ, чем мы теперь горды!

Настанет снова бред и крови и сражений,

Вновь разделится мир на вражьих две орды.

Перспектива того, что все гнетущее «снесет и свеет время», что «взойдет

неведомое племя», — не пугает Брюсова, ему кажется, что «будет снова мир

таинственен и нов», и это его радует как поэта. Подобная, хотя бы и насквозь

рационалистически условная, будущность в поэзии Брюсова импонирует

молодому Блоку; в период поэтической зрелости, после первой революции,

Блок идет к совершенно иным решениям.

Из всего сказанного выше должно быть ясно, что брюсовские «замкнутые

круги» истории не могут входить в личность, в душу современного человека.

Когда Брюсов привлекает в свою поэзию персонажи из других «кругов»

истории, он поэтически мыслит простыми аналогиями, поэтому-то и

получается в итоге переодевание современника (каким его видит Брюсов) в

исторический костюм. Блок в «Равенне» дает совсем иную идейную завязку,

или главную тему, к «Итальянским стихам». В глазах у «равеннских

девушек» — «печаль о невозвратном море», и «тень Данта» «поет» о новой

жизни, — это значит, что прошлое и будущее взаимосвязаны изнутри, что

история проникает в души людей и этапы времени сложными трагическими

путями связаны друг с другом. Блок поэтически уже оттолкнулся от Брюсова,

очень далеко ушел вперед. Блок переживает в целом очень трудную,

противоречивую эпоху своего развития. Он не знает конкретных общественных

сил, на которые мог бы опереться; многое ему поэтому неясно, исторические

силы кажутся ему стихийно-взрывными, односторонне трагическими — но он

все время ищет единую нить, связывающую разные этапы истории, и стремится

найти ее и в душах людей.

В «Итальянских стихах» особенно важно еще и то, что, отталкиваясь от

крайностей буржуазно-механистического обличья современности, толкуя

подобную современность как «нелирическую страну», Блок поэтически

противопоставляет ей не только «трагического бродягу», «интеллигента» в виде

«путешественника», но и Италию обычных людей, притом людей, внутренне в

чем-то связанных с большой культурой прошлого. Тут возникает очень сложная

и легко поддающаяся извращенным толкованиям тема «Итальянских стихов».

Это — тема возвышенной «простоты» и «обычности»; для Блока она здесь —

тема утверждения жизни, или даже «народной души». В таком свете предстают

в особенности женские образы «Итальянских стихов»:

Строен твой стан, как церковные свечи.

Взор твой — мечами пронзающий взор.

Дева, не жду ослепительной встречи —

Дай, как монаху, взойти на костер!

(«Девушка из Spoleto», 3 июня 1909)

Поэтическое решение женского лирического образа здесь при специфической

настроенности можно читать в духе мистического «преображения»,

идеалистического претворения земного облика человека в нечто «иное»,

связанное с «нездешними мирами». У самого же Блока поэтический замысел,

если воспринимать стихи в общем контексте, очевидным образом другой, он не

может отрываться от целостности всего изображаемого «путешествия» по

определенной стране с вполне конкретным прошлым, материализовавшимся в

культуре. Речь идет в стихотворении о земной девушке, вызывающей порыв

земного чувства, конкретное, хотя и «высокое» переживание. Переживание это

возникает в конкретных, хотя и по-особому освещаемых обстоятельствах.

Можно, предположим, сравнение стана девушки с церковной свечой толковать

как романтическую неожиданность, как метафоризацию, уводящую к мистике.

На деле же все в стихотворении и проще, конкретнее и вместе с тем духовно,

идейно сложнее, чем грубое, прямолинейное истолкование события как встречи

с «Дамой». Девушка и встреча с ней описываются на фоне Италии, еще

точнее — на фоне итальянской живописи, как картина мастера эпохи

Ренессанса. Но так как подобные картины встречаются часто в соборах, то в

сравнении стана со свечой, скажем, в сущности, нет ничего ни неожиданного,

ни тем более мистического. Девушка похожа на ту, которая изображена в

сюжете фрески, и они обе похожи своей стройностью на свечи, здесь же, в этой

обстановке возможные. Да и взор, «мечами пронзающий», может

ассоциироваться с деталями фрески, где так часты мечи. Ассоциации такого

рода ведут вовсе не к мистике, но к истории. Фреска тут представляет

определенный этап истории, прошлое Италии. Оно присутствует в обычной

девушке сегодняшней Италии. Содержательные «пласты» в стихе — не ступени

идеалистического отрыва конкретного существа от земли, но, напротив, скорее

ступени особой конкретизации, прикрепления к определенной стране с

определенной историей. Что ассоциативный поэтический ход стихотворения

именно таков — говорит метафора в третьей и четвертой сроках строфы,

метафора возникшей внезапно страсти-костра. Метафора страсти-костра сама

по себе — стертая; в конкретном целом стиха она не стерта: костер, о котором

тут говорится, ведет туда же, куда и фреска, — в историю. Высокая страсть,

возникающая сегодня, сейчас, ассоциируется с сожжением монаха (может

быть — Савонаролы, о котором говорится и в других вещах целостного

построения «Итальянских стихов»), т. е. опять же с исторически конкретными,

отгоревшими во времени и во времени же продолжающимися страстями.

Читать стихотворение, игнорируя эти пласть., этапы истории, притом

взаимосвязанные этапы, — означает просто читать его неверно, минуя не

только эволюцию Блока, но и конкретный замысел «Итальянских стихов».

Наиболее примечательна ассоциация, в целостном составе «Итальянских

стихов» бросающая совсем особый свет на стихотворение «Девушка из

Spoleto». В стихотворении «Madonna da Settignano» (3 июня 1909 г.), согласно

авторскому примечанию в первом издании трилогии лирики, изображается

«… бюст синеокой мадонны в желтом платке с цветочками, помещенный под

местечком, в полугоре» (III, 535). Поражает в этом изображении

«простонародной мадонны», если не знать примечания, обычность ее облика;

читаешь стихотворение, не сомневаясь, что речь идет о реальной девушке, в то

же время описанной в «высоких» тонах:

Желтый платок твой разубран цветами —

Сонный то маковый цвет.

Смотришь большими, как небо, глазами

Бедному страннику вслед

Такова вторая строфа стихотворения. В первой же строфе тема девушки

вводится как тема страны, «души народа»:

Встретив на горном тебя перевале,

Мой прояснившийся взор

Понял тосканские дымные дали

И очертания гор.

В целом стихотворения соотношение первой и второй строф укрепляет

убежденность, что речь идет о реальной простонародной девушке, чей облик