«Равенне». Современность тоже трагична, хотя и по-иному. Но неосознанная

печаль о прошлом есть в то же время и «песня» будущего. Поет латынь на

могильных плитах, и поет так же давно мертвый Данте. Все три этапа истории,

присутствующие в стихотворении, внутренне взаимосвязаны, переходят друг в

друга, и все устремлены к четвертому — к «Новой Жизни», к будущему.

Здесь-то и возникает, по-видимому, долго не осознававшаяся Блоком

коллизия с Брюсовым. Не случайно, конечно, именно Брюсов с его цепким

взглядом знатока и поэта культуры привлек внимание Блока к Равенне, не

случайно Блок вспоминал власть над собой брюсовских стихов в связи со своей

«Равенной», — столь же закономерно и то, что вступивший в пору

художественной зрелости Блок именно на почве истории и вопросов

творческого ее претворения в поэзии осознает наконец творческую рознь с

Брюсовым. На протяжении всего своего художественного пути Брюсов

прибегает к образам истории, мифологизированной истории культуры; без

персонажей, извлеченных из прошлого и по-своему повернутых к

современности, трудно представить себе поэзию Брюсова. И как раз способы

современной интерпретации образов-персонажей истории и мифологии и

открывают с особой наглядностью и точки соприкосновения Брюсова и Блока, и

их существеннейшие, творческие различия. Прошлое для Брюсова — повод

показать, насколько более красочным, чувственно богатым и жизненно

интенсивным мог бы быть современный человек, если бы у него было для этого

больше возможностей. В сущности, Брюсов-поэт весь и всегда в современной

жизни, и история, как таковая, в ее сложных собственных закономерностях, и в

особенности — в не менее сложных отношениях с современным человеком, ему

чужда и малоинтересна. Уже в относительно ранней книге Брюсова «Третья

стража» (1897 – 1901) есть целый раздел стихов «Любимцы веков», целиком

посвященный историческим и мифологическим персонажам; со свойственной

Брюсову рационалистической, эпиграмматической точностью в концовке

стихотворения «Александр Великий» (1899) выражена общая тенденция

брюсовских стихов, посвященных истории:

О заветное стремленье от судьбы к иной судьбе,

В час сомненья и томленья я опять молюсь тебе!

Исторический персонаж, в данном случае Александр Македонский, мог

несравненно больше, чем современный человек, откровенно показывающий

свое лицо в концовке; не об Александре Македонском эти стихи, но о том, как

велика жажда жизни у современного человека. В сущности, это «исторический

маскарад» в почти нескрываемой форме, — соотнося «исторические» стихи

Брюсова с его же стихами о современном человеке, понимаешь, что изнутри

произведения Брюсов уверяет: современный человек куда более щедро

воспользовался бы жизненными возможностями, которые открывались герою

прошлого. Отсюда, вообще говоря, и сама декоративность, маскарадность;

Брюсов любит и ценит только определенный тип современного человека и

реально занят только им.

Поскольку общие свойства брюсовского таланта — зримость,

конкретность, чувственная яркость — присущи и этим его вещам и поскольку

все это соотносится определенным образом с историей, то, при сильном

увлечении Блока брюсовской поэзией на общем фоне модернистских тенденций

к абстрактности, молодой Блок должен был в какой-то мере интересоваться и

историко-мифологической линией поэзии Брюсова. Но ведь было в поэзии

Брюсова такого плана и нечто более серьезное, чем чересчур откровенный

«исторический маскарад», — а именно стремление к философско-обобщающим

сопоставлениям современности и истории, особенно сильно сказавшееся в

поэме «Замкнутые» (1900 – 1901). Известно, что молодого Блока художественно

волновала эта поэма179. В поэме «Замкнутые», используя художественно

законченный готический облик старого Ревеля (Таллинна), Брюсов строит

обдуманные образы разных типов исторической жизни. Он рисует полную

эмоционального богатства «готическую» жизнь средневековья — «иных

столетий пламенную дрожь». Все здесь отличается завершенностью,

целостностью, внутренним равновесием, наряду с напряженной

эмоциональностью:

И было конченным, и было целым,

Спокойно замкнутым в себе самом.

Современная буржуазная жизнь трактуется как мертвенная пустота,

сегодняшние люди только соблюдают внешне отработанную, веками

складывавшуюся традиционную упорядоченность, на деле у них давно уже нет

подлинно содержательных жизненных устремлений:

И был их труд велик, шаги их были строги,

Но уводил их прочь от цели каждый час!

Стихийная, «безнравственная» чувственность — обычный предмет

поэтического изображения Брюсовым-лириком современности — толкуется

здесь как закономерное дополнение к оцепенелым, омертвевшим формам

общественных и личных отношений и неизбежный яростный протест против

них. «Замкнутые» — одно из наиболее глубоких и поэтически совершенных

произведений Брюсова.

Уже тут, в попытках Брюсова установить своего рода «фазы», или «циклы»,

«круги» исторического движения, привести их в соотношение с современной

179 См. комментарии М. И. Дикман к поэме «Замкнутые» в кн.: Брюсов

Валерий. Стихотворения и поэмы. Л., 1961, с. 748. Первая редакция поэмы

публиковалась в том самом альманахе «Северные цветы на 1901 год»,

знакомство с которым Блок относил к числу знаменательных событий своей

духовной жизни (см. дневниковую запись от 30 (17) августа 1918 г. — VII, 344).

человеческой личностью, рисуемой в крайностях, судорогах чувственной

напряженности, в «стихиях» бесконтрольной эмоциональности, должно быть

ясно, почему так поражал Брюсов-поэт молодого Блока. Младший поэт сам

искал понимания современной личности в ее противоречиях и на фоне

традиций старой поэзии, всегда для него живых, хотел понять эту сегодняшнюю

личность в соотношении с движением времени; поэзия Брюсова для него была в

таком плане своего рода откровением. Но это была только наметка поэтического

пути к современной личности, а не сам путь: опять-таки уже здесь видны

слабости Брюсова, позднее все четче поэтически осознававшиеся Блоком. Дело

в том, что исторические «круги», или «фазы», которые пытается наметить

Брюсов, автономны в отношении друг друга, не связаны между собой.

Получается у него не единый сплошной ряд истории, но как бы

самодовлеющие, замкнутые в себе отрезки ее, и само название «Замкнутые»

представляет собой не просто характеристику определенного типа людей,

близких к современности, но и более широкую и общую идею, своего рода

«философию истории». Переходов между «замкнутыми» кругами у Брюсова

нет. А именно поиски внутренних переходов и взаимосвязанностей, в широком

мировоззренческом смысле, как мы видели, были неотложной поэтической

задачей Блока уже на пороге поэтической зрелости. Крушение замысла «Песни

Судьбы» показало Блоку, как подобное творческое единство важно для

современного художника; найдя в цикле «На поле Куликовом» историческую

перспективу, т. е. внутреннюю логику взаимосвязи этапов истории, Блок тем

самым преодолевал и всю поэтику Брюсова как пройденный для себя этап. Еще

в 1907 г., в письме к Г. И. Чулкову в связи с полемиками о «мистическом

анархизме», Блок пишет: «… Брюсова я считал, считаю и буду считать своим

ближайшим учителем — после Вл. Соловьева» (VIII, 206). По-видимому,

собираясь посвятить «Равенну» Брюсову, Блок еще не осознавал, как далеко

реально он уже отошел от Брюсова, насколько иное и далекое от Брюсова

решение современного человеческого образа он находит там же, в «Равенне».

С особой отчетливостью отличие Брюсова от Блока выступает в том, как