- Ох, как мы спешим! Ох, как мы несёмся! – поймала она за рукав Фотия. – Что случилось, господин архимандрит? Какая интрига?! Какой донос? В два часа ночи во дворце?! А здесь никто не спит. И я не сплю…

- Отпустите меня. Я вам говорю. Отпустите! – попробовал без особого шума высвободиться Фотий, оглядываясь на сохранявших мнимую невозмутимость гвардейцев.

- Ох, ты гадина! Ты меня уже не знаешь! Меня – императрицу Елизавету Алексеевну! А когда-то знал, и близко! Ты думаешь, я пьяная, я трезва как стекло!

- Отстаньте от меня, ваше величество…- снова попытался по-доброму отвязаться о прицепившейся  к нему Елизаветы Фотий и вдруг сорвался, прошипел:- Отстаньте, я вам сказал! Катитесь в Германию, в свой Баден-Баден! -  окончательно высвободившись он быстро пошёл вперёд.

- Ох ты, Баден-Баден…- повторила Lise. – Да я сейчас всем расскажу про твои интриги, про императора Александра… Фотий, ты же царствовать хочешь. Господа! Архимандрит Фотий хочет царствовать! Он хочет стать русским императором!! – ломало её, указывающую на Фотия. Пошатнувшись, Lise упала на пол.

                                                  *  *  *

          В глубине внутренних покоев дворца перед женой своей Александрой, сидевшей на канапе в лёгком голубом платье, стоял на коленях в форме кавказского генерала с газырями Николай.

- Правда ли? Правда ли это, Николай?! – спрашивала Александра.

- Правда, Сашенька… правда! Искренняя правда…- говорил Николай со слезами на глазах. – Я порвал все связи. Теперь ты, одна ты – и на всю жизнь вместе!

- Николя, ненаглядный, Николя! А ведь я даже мыслью никогда ни о ком другом не думала, кроме тебя..- готова была расплакаться Александра.

- Женщины так могут, мужчины – увы, устроены по-другому… Но теперь – только ты… и Россия.

- А следующей зимой мы, как ты и обещал, поедем в Германию! Лейпциг. Йена. Голова кружится от одних названий. Согласись, Николай, зимой в Германии намного веселей, чем в России?

- Никто не любил этой страны…- грустно, чуть слышно пробормотал Николай.

- Что с  тобой? Ты о чём? – не поняла счастливая Александра.

 В покои быстрым шагом вошёл Фотий.

- Что такое?! Как ты? – вскочил с колен Николай.

-Государь! Спешные известия… - с металлическими нотками в голосе заговорил Фотий. Назавтра назначен бунт в столице. Готовы к выступлению Московский полк, лейб-гренадеры, Флотский экипаж. У меня полный и достоверный список заговорщиков. Завтра, то есть уже сегодня утром революция.

Александра вздрогнула. Николай подошёл к Фотию:

- Трубецкой! Фотий… Трубецкой.. Вот ты какой…

В другую дверь стремительно влетел генерал Аракчеев, по его лицу ходили красные пятна:

-Государь, несчастье! В моём родовом поместье Грузине – крестьянский бунт. Сожжён мой дом. Убита моя жена… Настасья Минкина…- с трудом договорил он.

- Всем сердцем сочувствую вам, граф! – Николай, подойдя, соединил три руки: свою, Аракчеева и Фотия.- Друзья, я знал и верил, что в трудную для России минуту, несмотря на разногласия, мы окажемся вместе, ведь одна у на Россия. Ты – Аракчеев, ты- Фотий… Трубецкой. Я ждал и верил, что вы придёте. Фотий, ты пришёл ко мне поздно, но пришёл. Теперь твоя вина меньше. Ведь ты любишь Россию? Ты затевал заговор, чтобы России жилось лучше?

- Да, государь. Точно так, - вытянулся Фотий.

- И мы хотим того же… Пусть благородные порывы наших душ победят злые.

         Николай, Фотий, Аракчеев стояли, крепко сжав руки.

                                                  *  *  *

          Трубецкие в ту ночь не ложились. Сергей Петрович и Катишь сидели в гостиной своего дома у камина. Трубецкой был в цветастом шлафроке  с преобладанием коричневых тонов, Катишь – в ярко синем платье с ажурной отделкой. Сергей Петрович и Катишь чокнулись бокалами с золотистым лафитом.

- Ну я рада, что наши дела пошли на поправку, - сказала Катишь. – Бог с ними, с товарищами. Тут самим бы быть живу.

- Даст Бог, - согласился Трубецкой, - не только жизнь спасли, но ещё и в фаворитах походим, теперь уже у Николая.

- Ваше сиятельство…- послышался голос. Трубецкой и Катишь замерли и медленно повернулись к дверям. Там стояли промёрзшие в своих шубах, Анна Истомина и Оленька. Из-за их спины стыдливо выглядывал заспанный пьяный Лаврушка.

- Видит Бог, барин, - сказал Лаврушка, икая, – не мог остановить.

-Подлец! Да я тебя в деревню на оброк, на барщину! Мой дом в проходной двор превратил!!

- Вот когда виноват, барин, тогда виноват…- признал Лаврушка. Трубецкой страшно посмотрел на него, и Лаврушка попятился к двери.

         Олечка радостно закричала:

- Папа! Папа! Ура! Мы пришли к папе! Мама, вы теперь вместе с папой будете жить?- подбежав, она ухватилась за полу шлафрока, прижалась Гловой к ноге Трубецкого.- папа, у тебя хороший дом, мне здесь нравится. А что это за тётя? – беззаботно спросила Оленька про Катишь, напряжённо приподнявшуюся с кресел.

Трубецкой, вынужденно гладя Оленьку по русым кудрям, вопросительно смотрел на Анну.

- Князь, я пришла, чтобы побеседовать с вами по весьма важному безотлагательному делу, - с достоинством сказала Анна.

-Трубецкой наклонил голову:

- Ночью?!

- Сергей, ты мне никогда не рассказывал про отношения с той дамой! Впрочем, я поеду … к Рылеевым и… заночую у них, - с горечью сказала Катишь и гордо пошла к выходу. Трубецкой не остановил её.

- Так чем смею служить? – насмешливо спросил Трубецкой у Анны.

-Князь, позвольте прежде уложить ребёнка. Время позднее…- сказала Анна, расстёгивая шубу.

- Хорошо…- согласился Трубецкой. – Ну что?! Поскакали, поскакали, поскакали…- Трубецкой приподнял на плечи Оленьку и вприпрыжку побежал из гостиной. Оля хохотала:

- Ура! На конях.. как тогда в монастыре!

 Анна пошла следом.

                                                  *  *  *

          Оленька быстро уснула в изящной  с резными амурчиками  кровати из липового дерева.

- Солнышко моё, - поцеловал её  с ласкою в лоб Трубецкой. – дети – моя слабость. У нас с Катишь детей, к несчастью нет. катишь больна, никак не может забеременеть, хотя кроватку мы поторопились заказать. Хотели, если будет мальчик, назвать  Мишенькой, в честь деда…

                                                  *  *  *

          Анна смотрела на Трубецкого глазами, переполненными слезами. внезапно она упала на колени, обхватив руками ноги Трубецкому:

- Князь, я люблю вас, князь. Шестой год я не могу ни думать, ни представлять ни одного мужчину, кроме вас… Я люблю тебя, Серёжа, с первого дня  и на всю жизнь… Сколько бы ни было у тебя детей о других женщин, хоть миллион, я прощу тебе всё! – заговорила рыдая взахлёб Анна. – Видеть тебя, дышать одним воздухом с тобою..

- А Николай? Император Николай? – лукаво спросил Трубецкой, приподнимая Анну с колен. Верно такие же слова говаривались и ему?

- Николай? О, как я любила его! На время чувство к нему вытеснило любовь к тебе… Пожалуй он – единственный, из-за которого могла бы забыть тебя… Но он предал меня!

Подслушав о заговоре в тот день, когда наша труппа выступала у вас в доме, я хотела обо всё рассказать Николаю. Тогда я ненавидела тебя, но ненависть – лишь обратная сторона любви. Нельзя не ненавидеть того, кого горько потерять… Николай обещал, когда станет императором. Жениться на мне. О это был обман. Насытившись моим телом, он бросил меня. Ещё несколько часов назад я пробивалась во дворец, хотела спасти его, а теперь- пусть погибает! Я стану в первых рядах заговорщиков!

- А ты артистка…- протянул Трубецкой, пристально, с недоверием, всматриваясь в глаза Анны. – Артистка, да?