Русский Бог.
Разоружив караул у входа в Михайловский парк, толпа заговорщиков, закутанных в плотные офицерские плащи с надвинутыми на глаза капюшонами, быстрым шагом направилась к замку.
Покрытые предрассветным мраком безлистные мартовские деревья, ещё минуту назад застывшие немыми призраками, вдруг встрепенулись от грая поднявшихся ворон и галок. Заговорщики, вспугнувшие птиц, теперь ещё плотнее прижались друг к другу, встревоженные столь неожиданным осложнением. Однако страхи оказались напрасными. В замке не раздалось ни звука, не блеснуло ни единой свечи. Большие готические окна оставались темны, светилось лишь окно императорской спальни.
Самому императору в ту ночь не спалось. Скинув с белой сорочки мундир, он полулежал на кушетке возле камина, грея бледные озябшие руки о горячую каменку. Свет настольной лампы под зелёным абажуром отбрасывал отсвет на печальные глаза, потушенные покоем мудрости зрелого разочаровавшегося в жизни человека. Мальчик-паж, совсем ребёнок, одетый, как и царь, в новую готическую форму, читал вслух толстую громоздкую книгу в кожаном переплёте с изящными серебряными застёжками.
- Скоро, очень скоро, - звучал голос мальчика,- не станет на земле ни чёрного, ни белого, ни Добра, ни Зла, на Бога, ни Дьявола. Противоположности смешаются, наступит царство Промежуточных форм. Мужчины будут и женщинами, женщины –наполовину мужчинами, одно и тоже самое могут называться добром злом в зависимости от обстоятельств или выгоды, борьба между Богом и Дьяволом прекратится, власть над миром примет Единый, он же Бог, он же Дьявол…
Стража замка была подкуплена, и теперь заговорщики беспрепятственно двигались по торжественным, два месяца как обставленным, императорским залам. Огненные языки факельного пламени играли на мертвых стенах замка. Впереди всех стремительно шёл крепкий седеющий человек средних лет, один из главных вдохновителей заговора, генерал граф Аракчеев, чуть сзади едва поспевали за ним - бледный задыхающийся от волнения старший сын императора Павла великий князь Александр, одетый в форму поручика Преображенского полка, и его молодая уверенная в себе жена – Елизавета Алексеевна, по домашнему, просто Lise, в белом, почти бальном платье, выглядывавшем из-под офицерского плаща. Ярко выкрашенные губы были сомкнуты, юный высокий лоб прорезала поперечная решительная морщина. Сразу за Lise и Александром граф Орлов вел десять или двенадцать посвящённых офицеров.
- Вместо Чёрного и Белого вскорости будет лишь Серое, спрятавшиеся за мнимым разнообразием красок…- продолжал тем временем читать паж, сидя на складном венском стуле в полумраке императорской спальни. Недавно выучившему грамоту мальчику смертельно хотелось спать. Выговариваемые им слова падали в пустоту залы бесцветно и вяло.
- Как ты сказал? - переспросил император Павел.- Будет лишь Серое?
- Не будет ни Бога, ни Дьявола, ваше императорское величество, ни Зла, ни Чёрного, ни Белого, будет лишь Серое…- заторопился паж.
- Очень плохой перевод. Прочитай, как это будет на языке оригинала… Как жаль, что я ещё плохо знаю немецкий…
Сонный паж отложил перевод, взял другую книгу.
Двери спальни распахнулись, утренний сквозняк зашелестел в гобеленах.
- Государь! Император… Павел Петрович…- пытаясь скрыть волнение, сказал генерал Аракчеев.- Именем Офицерского собрания объявляю Вашу власть низложенной. Сего требуют высшие интересы России. Прошу подчиниться.
- Да как ты смеешь, каналья!...- побледнев, как полотно, начал Павел, речь его скоро перешла в хрип, Платон Зубов, выбежав вперёд, уже набросился на него и душил постельной подушкой. Граф Орлов, опрокинув ширму, за которую пытался спрятаться Павел, на лампу, сомкнул на горле императора пальцы.
Мальчик- паж заскулил от страха и бросился из зала. Александр прижался к широкой малахитовой колонне, подпиравшей свод. Ковровые всполохи камина играли на его лице. К Александру быстро подошёл граф Аракчеев.
- Не будьте бабой, Александр Павлович,- прошипел он. – на вас смотрят офицеры… Принимайте царство.
- Но пойми, Аракчеев, император Павел был мой отец…- перекрестившись тихо отвечал Александр, не находя сил отвести взгляд от умирающего царя.
- Император Павел мёртв. Вы, Александр Павлович, теперь император, а я – генерал Аракчеев, ваш слуга и раб. – твёрдо отвечал Аракчеев. Он повысил голос:
- Господа офицеры, тиран пал. Да здравствует новый российский император Александр Первый!
- Ура! – коротко вскрикнули офицеры.
- Ваше величество, судьбы России в ваших руках,- обратился Аракчеев к Александру.
- Александр, муж мой, как я счастлива! – радостно подпрыгнула Lise – Ты – русский царь! А я, наконец-то, русская царица! Ура!
Император Павел уже не дышал. Лейб-медик закрыл ему глаза, подвязал челюсть, выпрямил руки ноги. Художник замазывал покойнику синяки на горле и ссадины, следы борьбы, на плечах. Офицеры негромко разговаривали у окна, украдкой поглядывая на нового государя. Граф Орлов привёл, крепко держа за зелёный ворот мундира, пытавшегося убежать, перепуганного насмерть пажа.
- Орлов, чей это мальчишка?- спросил Александр.
- Сын князя Петра Трубецкого, ваше величество, личный паж покойного императора Павла Петровича,- ответил запыхавшийся грузный по комплекции граф Орлов.
- Иди и больше никогда мне не попадайся!
- Муж мой Александр, послушай доброго совета…- к Александру скоро подошла Lise. Будучи из немецких княжон, когда волновалась, она говорила с акцентом…
* * *
26 февраля 1825 года на домашней сцене Зимнего дворца Загородная труппа давала одноактный балет « Ринальдо и Армида». Присутствовали император Александр, его жена императрица Елизавета Алексеевна, т.е. Lise и неизлечимо больной идиотией и их единственный малолетний сын, были и брат Александра – великий князь Николай Петрович с супругой, великой княгиней Александрой Фёдоровной (Alexsandrine) , в девичестве Шарлоттой, и их сыном отроком Александром Николаевичем, приехали великий князья Константин Павлович и Михаил Павлович с семействами, другие родственники царствующей династии, граф Аракчеев с морганатической супругой Настасьей Минкиной, генералитет с женами, детьми, флигель-адъютанты.
Загородная труппа считалась своеобразной театральной изюминкой. Постановки её считались ультрамодностью и фривольностью, доходившей подчас и до непристойности, смотреть их обычно ездили в загородный театр, находившейся на тридцатой версте от столицы, там же был трактир, номера, цыгане и девочки, но на этот раз ввиду необычайного снегопада, сугробов и плохого состояния дорог было сделано исключение, и труппу пригласили во дворец. Либретто и репетиции были прежде просмотрены Цензурным комитетом, произведшим ряд купюр, в результате чего продолжительность спектакля сократилась почти вдвое, а на представление допустили в итоге даже детей. Однако и в таком виде в балете оказался ряд шокирующих мест, заставивших председателя Цензурного комитета обер-прокурора Синода князя Голицына, краснеть, а публику, скрывавшую удовольствие, притворно шикать, косясь на государя, лицо которого на протяжении представления оставалось совершенно невозмутимым. В частности, кордебалет, задирая пачки, бесстыдно показывал розовые с голубыми лентами панталоны, а прима-балерина, танцевавшая Армиду, демонстрировала наряд из золотых лепестков, едва прикрывавших соски и Евино место. Играл оркестр из пятидесяти инструментов, их музыка казалась чересчур темпераментной.
Великий князь Николай Петрович, свежий двадцатипятилетний юноша, кивком головы подозвал к себе капельдинера:
- Милый человек, как зовут приму?
