Пётрусь сказан тигрёнку что-то такое, что тот сразу понял. И один пузырёк на луже, такой же, как другие, может, чуть побольше, не стал лопаться, он подплыл к краю лужи и начал расти, расти, словно мыльный пузырь. Он превратился в прозрачную стеклянную лодочку. В лодочке сидел дождевик в огромной шляпе и пелерине.
Он поклонился, а Пётрусь и Кася стали ждать, что он им скажет, но он ничего не сказал, он запел так, как звенит дождь:
Я в дождь и ветер плаваю
и всех перегоняю,
я лодочкой вертлявою
легко повелеваю.
Когда сели в лодочку, та даже не накренилась, хоть и была прозрачная и тоненькая-тоненькая. Тимонек вскочил первым.
Они плыли, плыли среди шелестящего дождя, и дождевик тихо насвистывал, шептал, мурлыкал песенку, звенящую, как струйка в водосточной трубе летним утром, когда так хорошо спится.
— Куда ты везёшь нас, дождевик? — спросил Пётрусь.
Но дождевик, словно не слыша, продолжал песенку:
За струями, за ливнями
и за семью дождями
цветут деревья дивные
с прозрачными ветвями.
За мглою, за туманами
растёт дворец всё выше,
с колоннами-фонтанами
и с радужною крышей.
Пётрусь не стал спрашивать у дождевичка, куда они плывут, потому что вдали показался дворец. Ребята сразу его узнали: он был зелёный, как вода, прозрачный, как дождь. Рядом шумела река, на её берегу плакучие ивы и плакучие берёзы покачивались под проливным дождем. Но здесь, в стране дождя, не было ни тоски, ни грусти, потому что все водосточные трубы играли, как оркестр, плескались фонтаны, а в фонтанах скакали дождевички: взвизгивая, они качались на водяных струях.
— В этом дворце живёт дождевой царь? — спросила Кася. Но дождевик только покачал головой, выскочил из лодки и отворил дворцовые ворота напевая:
Дворец переливается
сверканием и блеском,
он весь переполняется
и шорохом и плеском.
Здесь радуги колеблемы
тихонько ветерками —
бесчисленными стеблями
парят под потолками.
Ах, как трудились дождевики — голубые, зелёные, фиолетовые, перепачканные в радуге, которую они плели, перевязывали, разглаживали! Пёстрые ленты, нитки, лоскутки порхали в воздухе, лежали грудами на полу.
Показав на Тимонека, Кася шепнула Пётрусю:
— Разве это Тимонек? Смотри, какой голубой.
Тигрёнок ступал своими мягкими лапками по разноцветным лоскутками и менялся на глазах — то зелёный, то голубой, то красный.
— Ты тоже голубая! — воскликнул Пётрусь.
— А ты светл-озелёный! О!.. А сейчас оранжевый!
Дождевики, весело суетясь, напевали:
За тропкой семицветною,
за краем небосвода,
за тучкою заветною
живёт себе погода.
Уснут фонтаны, падая,
река шуметь устанет,
и всех на свете радуя,
над миром солнце встанет.
— Над миром солнце встанет, — повторил последние слова песенки дождевик-перевозчик. — Пойдёмте, я выпущу вас из дворца.
За воротами дождь уже не шумел, фонтаны утихли, и только последние капли шептали что-то на прощание, постукивали о зонтик. У разноцветных птичек на зонтике перья были влажные, чисто вымытые.
Кася закрыла зонтик. К ручке прицепился обрывок пёстрой ленточки.
— Её тут раньше не было, откуда она взялась?
— Наверно, кто-нибудь из дождевиков привязал её нам на память, — ответил Пётрусь.
На небе сверкала широкая, яркая радуга.
— Как быстро дождевики повесили её на небо! — удивилась Кася.
В большой луже погасли все пузырьки. Нет, не все: один уплывал от них всё быстрее, становился всё меньше. В нём стоял дождевичок и махал своей большой шляпой.
ВСТРЕЧА НА МОСТУ
Дождевики уплыли, но на прощание они хорошенько промыли тучи и те блестели, как серебряные.
А на чердаке…
— Смотри, они вымыли и нашу лошадку, — сказал Пётрусь.
Крыша в одном месте протекала — как раз там, где стояла лошадка. Она была ещё мокрая, и когда Пётрусь ее вытер, она вся заблестела, на ней не осталось ни пылинки. Пётрусь расчесал лошадке гриву, поправил уздечку и забрался на неё. Второй лошади для Каси не было, но рядом стояло старое кресло, а поручнем у него был резной лев.
— На льве можно ехать не хуже, чем на коне, — сказал Пётрусь. И Кася забралась на льва. Тот сразу открыл глаза, точно очнулся после долгого сна. А лошадка соскочила с полозьев. Произошло это, наверное, потому что с подоконника спрыгнул Тимонек и на мягких лапках направился ко льву и к лошадке.
Едва Пётрусь успел прошептать: «Тигрёнок, глаза у тебя озорные…», как лев напружинился для бега, а лошадь ударила копытом о пол. В ушах у всадников зашумело, и ветер чуть не сорвал с головы бумажные шлемы. Они мчались через леса, через канавы и поля, и Тимонек с ними — он едва касался лапками земли. Вот они миновали мельницу.
А за мельницей, на мосту, остановились, как вкопанные. Они чуть было не налетели на золотую карету. Карета стояла, накренившись набок, и покачивалась на рессорах — в мосту была дыра, и в ней застряло одно из её золочёных колёс.
— Видишь короля в карете? — прошептала Кася, с трудом переводя дыхание.
Король, услышав стук копыт на мосту, поспешил высунуться из кареты, и та накренилась ещё больше. Король весело крикнул, нимало не обеспокоенный грозящей ему опасностью:
Помогите мне в беде,
буду я сейчас в воде!
Пётрусю и Касе вовсе не хотелось, чтоб король падал в воду вместе со своей золотой каретой. Они привязали лошадь и льва к перилам моста и вместе со слугами принялись вытаскивать колесо из дыры. Но карета даже не дрогнула. Тогда они впрягли свою лошадь, но и та вместе с четвёркой королевских лошадей тоже ничего не могла сделать. Тогда впрягли льва, но никакой пользы от льва не было, потому что он уселся и принялся зевать. Всем было понятно, что лев считает себя настоящим львом, а возня с каретой кажется ему лошадиной работой. А может, это Тимонек посоветовал ему ни во что не вмешиваться. Оба они отошли в сторону и уселись, шевеля усами.
Пётрусь и Кася подошли к королю.
— Извини, пожалуйста, король, но тебе придется выйти. Тогда, может быть, что-нибудь получится. Не то, смотри, вывалишься вместе с короной.
Король рассмеялся в ответ.
— Корона уже в ручье.
И вылез. Даже помог вытащить колесо. Король оказался рослый и крепкий. Рраз! — и готово. Садись да поезжай.