— Веня, сто пудов, ты сейчас вспомнил «Криминальное чтиво». Да?

Я тоже хохочу. Мул — красавец! Словно мои мысли читает.

— Да, братан, я вспомнил, как телка перепутала кокаин с героином!

— Я смогу отличить, не бойся. — Мул зубами надрывает пакетик и начинает сыпать порошок на пачку сигарет, по ходу тихо объясняя Насте, как вдыхать кокаин в нос.

ЛСД совсем не вставляет. Мертвая тема. Терпения ждать у меня нет, я уже выплюнул изжеванную промокашку и наблюдаю за Кубой и Мишаней. Первый уселся напротив алтаря, скрестив ноги, и что-то шепчет, глядя на статуэтку. Мишаня засунул пистолет за пояс и гладит его, словно телка половой член ласкает. Их прет, а меня нет! Я тоже хочу мескалин, или что там они пробовали. Тянусь за бутылочкой и Мул останавливает меня в тот момент, когда я откручиваю пробку.

— Веня, не смешивай!

— Меня не прет! — капризно говорю я. — Я одну всего.

— Не прет? — усмехается Мул, попутно деля кучку Настиного порошка на две полоски.

— Нет. Нет! — уверенно говорю я.

— Тогда еще дозу добавь.

Пошли они к черту! Я не на шутку обижаюсь на них. Хватаю — не беру, а хватаю — оставшуюся половинку и запихиваю в рот. Никакой реакции…

Всё происходит мгновенно. Ничего… ничего… и вдруг взрыв! Фейерверк! И мысли, словно молниеносные вспышки, мелькают в мозгу и гаснут, потому что я не могу выбрать ни одну из них, чтобы осознать ее полностью. Это нечто! Мне бы диктофон, чтобы записать все, а потом восстановить и обработать…

— … Афоня… выхода не было… деньги… Куба… — как-то непонятно объясняет Мул Насте и та кивает головой. Она уже закинулась. Странно, как это я не заметил. Неважно. Она — свидетель преступления. Единственный. Мы оставили ее в живых… они оставили ее в живых, потому что поверили мне. А я должен сейчас решить, можно ли ей доверять? Если она сдаст нас ментам, если она сдаст нас бандитам — в любой ситуации нам крышка. А вот если протянуть время, окрепнуть, обрасти связями… какая разница, кто будет работать — мы или Афоня? Мы так же будем платить всем. Мы заменили старую деталь в Системе на новую, более улучшенную версию. Да, мы совершили преступление. Но мы живем по законам каменных джунглей и мы никому, кроме самого Афони, вреда не причинили. Всё останется по-прежнему. Только не Афоня будет работать, а мы… Мы… преступление… Да ладно. Прорвемся! Сегодня последний день. Завтра предстоит тяжелая работа. А сегодня… Первый и последний…

— Мул! Меня вставило! Это бомба! Пушка! Супер!

— Давай, братан! — смеется Мул и опять что-то говорит Насте.

Да, меня прёт! Я готов обосновать любую свою мысль. Огромный прилив сил, и не только физических, но и моральных. Я сейчас в состоянии изобрести что-то необычное, нарисовать потрясную картину, написать отличный рассказ… Рассказ. Я вспоминаю «Маленького принца». Сент-Экзюпери писал его в таком же состоянии. Я напишу не хуже. Я постараюсь. Есть, есть тема. Достаю трубку, включаю диктофон и, откашлявшись, декламирую на одном дыхании, экспромтом:

— Маленький принц каменных джунглей. Посвящение памяти Антуана де Сент-Экзюпери. Он жил один. Внутри постиндустриального общества, основанного на огромных потоках информации, он был никому не нужным юнитом и его мучило осознание того, что если бы его не стало, никто, ни один человек не заметил бы этого. Он часто сидел на подоконнике у себя в квартире и смотрел на проезжающие мимо по дорогам машины и поезда, на байты и электроны, несущиеся по проводам, на идущих и летящих людей… Он знал, что может остановить это, но боялся того, что мир погибнет и он останется один. Ему хотелось другого. Одиночество мучило его, ему нужна была ОНА и неважно, была бы ОНА человеком или нет. Лишь ОНА смогла бы понять его. Он рисовал ЕЕ на холсте и лепил ЕЕ из пластилина, он описывал ЕЕ в своих стихах и видел в своих снах, как ОНА пролетала рядом с его окном. Он часто слышал ЕЕ смех, но не мог ЕЕ найти. Он не знал про НЕЕ ничего, кроме того, что ЕЕ любимым занятием было делать бумажные самолетики и запускать их в Нью-Йорский Торговый Центр. А когда Торгового Центра не стало, ОНА стала чахнуть и он понял, что ему обязательно надо ЕЙ помочь. Он стал строить похожие Центры везде, чтобы найти ЕЕ. Строил их в Интернете и на песочных пляжах, рисовал их ночью на стенах домов и сколачивал гвоздями из старых деревянных ящиков… А потом он приходил и смотрел на свои постройки, ища бумажные самолетики. Он не мог их найти, потому что дворники убирали весь мусор и сметали самолетики в большие урны…

Я смотрю на телефон и вижу, что время диктофона закончилось. Давно, недавно, я не знаю. Проверю потом. Осматриваюсь в надежде на то, что кто-то слышал мой рассказ и даст ему свою оценку: Куба стоит перед Джа на коленях. В одной руке у него бутылочка с таблетками, другой он то ли вытирает пот со лба, то ли совершает некий молитвенный ритуал. Мул задрал Насте платье и гладит рукой ее бедра, Мишаня закинул голову вверх и… Мул!

Настя обнимает Мула одной рукой, второй расстегивает ему штаны. Смотрю на эту картину, разинув рот и не верю своим глазам. Мул, скотина, это же моя девушка… вроде как моя. Вот мерзавец!

Я отомщу. Я знаю, как. Ползу на коленях к чемодану и вытаскиваю оттуда другую бутылочку. Что здесь? Мескалин? Экстази? Здесь то, что вызовет Силу, которая зажжет свет в конце тоннеля, как когда-то сказал Тимоти Лири. Или он говорил это про ЛСД?

Голова начинает кружиться в тот момент, когда я кладу на ладонь две таблетки. Страха нет, но все-таки я одну таблетку бросаю обратно в бутылку, а другую быстро кладу в рот и глотаю, пока мне не станет страшно. Внезапно комната начинает приобретать совершенно другие очертания — она, словно в фантастическом фильме, начинает то расширяться, то сужаться. Стены колышутся в такт музыке, доносящейся неизвестно откуда. Куба так же продолжает стоять на коленях, но теперь на нем ослепительно-черная ряса с накинутым на голову капюшоном. Полы рясы развеваются на ветру, которого я не чувствую. Кто он? Служитель темных сил, преграда на моем пути к концу тоннеля? Или он будет моим проводником? Нашим проводником. Ведь в тоннеле я не один. Куда идти? Где все? Где?!

Паника увеличивается с каждой секундой, внезапно я понимаю, что в комнате никого нет, кроме меня и нескольких кукол, имитирующих поведение моих друзей. Зачем это? Неужели они ушли без меня? Как?!

Подползаю к Кубе и дотрагиваюсь до его плеча. Куба вздрагивает и резко поворачивается. Смотрит на меня двумя автомобильными фарами и моргает. Что он хочет мне сказать? Предупредить о том, что впереди ждут менты? Просит, чтобы я выключил дальний свет? О, господи! Он показывает мне, что его слепит свет, который впереди. Ну, конечно! Мне надо идти за ним!

А рядом слышен голос Мишани, с выражением, похожим на заунывную молитву, декламирующего:

— … я никогда не думал, что над нами

проложен путь в заснеженные горы

и судеб наших чудные узоры

усыпаны их белыми снегами…

— Куба, пойдем вперед! — прошу я его и Кабан машет головой.

— Вперед, Веня, только вперед! — и он тянет мне пузырек. Достаю одну таблетку, кидаю взгляд на Кубу и достаю вторую. Надо сразу взять много, чтобы потом был шанс дойти.

Глотаю таблетки и растягиваюсь на полу. Я готов. Слышишь, Куба, я готов! Куда идти?

Еще хватает сил, чтобы повернуть голову и посмотреть на Мула и Настю. А Мула нет. Есть только Настя, она лежит на животе, подперев голову руками и свесив большой розовый язык почти до пола. По языку то и дело пробегают небольшие электрические разряды и в эти моменты Настя блаженно щурится. Но где же все-таки Мул? Неужели он превратился в этого мохнатого медвежонка, лежащего рядом с Настей? Бедный, бедный Мул. Наверняка, он пошел на поводу у своей разгулявшейся фантазии и в какой-то момент переступил границу реальности, став тем, кого создало его сознание.

— … и мы идем туда, куда смотрели