– В «Липп» не идем! – шепнул Эймери. – Кафе кишит шпиками.

– Эти шпики на спецзадании: здесь наверняка уже успел исчезнуть некий субъект, – сказал Аттавиани, грешивший, как всякий штатный сыщик, – изредка и как бы невзначай – разглашением секретных сведений, не предназначенных для заурядных смертных.

– Исчезнуть?! – вскрикнул Эймери, чуя зацепку.

– Хм, – хмыкнул Аттавиани, кляня себя за нарушение инструкции.

– Ну же, Аттавиани! Не тяните резину! Ведь и Антей исчез!

– Эти два дела никак не связаны, – пресек Аттавиани.

– Как знать, – задумался Эймери и прибавил жестче: – Ну? Имя субъекта?

– Ну, скажем, некий алжирец, – признался Аттавиани.

– Алжирец?! – закричал Эймери.

– Не шуми! – цыкнул Аттавиани. – Ну да, алжирец. Алжирский юрист…

– Хассан ибн Аббу!!! – взвыл Эймери.

– Нет, – выдал беспристрастный Аттавиани. – Ибн Барка.

– Уф, – расслабился Эймери, так как вдруг, без видимых причин, уже начал переживать за Хассана ибн Аббу, а затем – на миг – испугался и за себя: а если преступники, выкравшие Антея Гласа, вздумают выслеживать и друзей Антея: Хыльгу, Хассана и..?

Эймери и Аттавиани пришли в «Harri’s Bar». Сели в глубине зала. К ним выбежал бармен: Эймери заказал себе чистый «Чивас». Аттавиани решил выпить пива, и тут перед ним встала дилемма: «Лефф» или «Гиннесс». На секунду Аттавиани задумался и буркнул насвистывающему бармену: «Пусть будет „Гиннесс“».

Затем Аттавиани начал вкратце излагать запутанную ситуацию, связанную с хищением Ибн Барка. Кажется, в действиях властей выявились нарушения прав граждан и явные перегибы в принятых мерах. Некая вечерняя газета напечатала слухи, вызвавшие шумиху в прессе. Граждане разгневались. В МИДе заварилась кутерьма. Префект Парижа Папун (сей деятель, кстати, в 1942 г. направил тысячу парижских евреев в нацистские лагеря, а в 1961 г. приказал при расправе с мирными манифестантами забить чуть ли не триста алжирцев и выкинуть их тела в Сену) все замалчивал. Жандармы, задержавшие алжирца-активиста, все признавали. Публикация т. н. дневника, где некий зэк винил высшие судебные инстанции, кинула тень на премьер-министра. Инцидент не без труда замяли, убедив всех в фальсификации материала. Уфкир нашел себе фальшивые алиби. Зэка заставили убиться. Тем временем следственные инициативы завязли; партия меньшинства приняла не менее тридцати деклараций, клеймя правящую партию, чьи эдилы не пресекли гнусные преступления. Страшный скандал разразился в результате статьи (газету тут же закрыли), устанавливающей тесную связь между исчезнувшим Ибн Барка и Аргудием, выкраденным шесть месяцев назад в Цюрихе: как утверждал журналист, шпики секретных служб заключили пакт с наемниками, убийцами и бандитами, судимыми за тяжкие преступления и выпущенными из тюрьмы за участие в девяти-десяти грязных и шумных делах, например в заказных убийствах: так в Кёльне этими бригадами был устранен диссидент режима Бургибы, в Шульсе – африканский активист, в Лувене – Яcид, в Мадриде – атташе Гвинеи. Так, дабы укрепить власть тирана, чей рейтинг удерживался лишь денежными вливаниями крупнейших представителей бизнеса, генеральный секретарь, ведавший африканскими и мадагаскарскими делами при Кабинете президента, Факкар решил усилить спецбригады; в них принимались жулики, перекупщики, дилеры, всякая шваль. Все трудились вместе и на славу! Из этих деталей складывалась прескверная картина. Слушания дел велись за закрытыми дверями. Засудили пару мелких рыбешек: здесь наказан растяпа, не успевший известить, там – пентюх, не вдумавшийся в приказ; на крупных же акул (партийные тузы, правительственные шишки, депутаты) пугались навести даже тень…

– Да уж, – завершил Аттавиани, выпивая «Гиннесс», – весьма скверная ситуация.

Эймери хмыкнул. Все эти перипетии никак не касались Антея Гласа! Тем не менее Эймери рассказал Аттавиани, как в зверинце ему встретилась Хыльга, а затем неизвестный ранее Хассан ибн Аббу.

– Гм?! – удивился Аттавиани. – Значит, у Гласа был неизвестный тебе приятель?

– Да, – сказал Эймери.

Удивление агента еще придет ему на ум и представится весьма странным.

– Итак, – принялся рассуждать Эймери, – в зверинце мы встретили Хассана ибн Аббу. А как писал Антей? «Чуя зверинецъ… пыхай еще, шибкий юрист!» Мы едем в зверинец. И видим юриста. Юрист курит. Так. А если юрист пришел в зверинец, следуя указанию в письме и надеясь, так же как и мы, найти друзей или приятелей Антея?

– Значит, – заключил Аттавиани, – эта встреча лишь чистый случай?

– Случай или часть плана, как знать? В среду в Венсене мы, надеюсь, узнаем, имелся ли смысл в «эле ежей». А сейчас следует выяснить еще некий менее значительный и все же значимый пункт. Ты Карамазьева знаешь?

– А-а, знаменитые братья?

– Нет. Я имею в виду их кузена, Рене Карамазьева, таксиста из Клинянкура. Раньше Рене слегка халтурил на Гласа и на меня. Следует узнать, известен ли ему факт исчезания Антея. Займись этим перед скачками в Венсене.

– Слушаюсь, начальник, – встрепенулся Аттавиани, начинавший впадать в дрему.

Была страшная стужа. Прятались люди и птицы, трещали деревья и камни. Аттави Аттавиани шел быстрыми шагами и, кажется, без труда выдерживал свирепую климатическую напасть. У станции Альма сел на трамвай. Вышел у Министерства Внутренних Дел. Перевел дух; взглянул на часы: без двадцати двенадцать. Перед скачками еще уйма времени.

– Итак, – сказал Аттави сам себе, – назвался груздем, расхлебывай кашу. Ведь придется все же выяснять, зачем Карамазьев прифигачил к «фиату» Гласа антивзламывательную сигнализацию.

Вблизи МИДа, перед зданием миссии Ирана, была кафешка, куда Аттавиани забегал перехватить ветчинный или сырный сэндвич. Туда замерзший Аттавиани и зашел. Внутри, у бара, уже теснились клиенты.

– Привет, – сказал Аттавиани.

– Здравствуйте, – крикнул всегда суетливый и улыбчивый бармен Рафаэль. – Ну и дубак, да?

– Да уж, – застучал зубами Аттавиани. – Бр-р-р-р…

– А ведь температура не такая уж и низкая: минус два – минус три. Мы видали куда круче.

– Дует свирепый северный ветер, – выдал Аттавиани, цитируя – сам не зная как – неизвестные ему стихи Сен-Марка Жирардена.

– Желаете сэндвич? – приступил Рафаэль. – Ветчина, буженина, шейка, бастурма, балык, сервелат, рулет, паштет, куриный филей, сыры… Сардельку в тесте?

– Нет, сваргань-ка мне лучше глинтвейн, – сказал Аттавиани. – Я замерз.

– Глинтвейн! – гаркнул Рафаэль кухарке, суетящейся над дежурным кулинарным изделием: требуха и спаржа в базилике на гарнир.

– Уже кипит! – гаркнули ему из кухни.

Через минуту фужер с питьем принесли.

– Правильный душистый глинтвейн, – заявил Рафаэль, – и каюк всем бациллам и вирусам!

Аттавиани хлебнул, крякнул и заявил:

– Супер!

– Выжать туда капельку цитруса?

– Нет, мне нравится и так.

– С вас три двадцать.

– Держите.

– Thanks, – сказал вежливый Рафаэль.

Тут Аттави увидел в глубине кафе Алаизиуса Сайна; шеф как раз заканчивал десерт – расправлялся с фруктами. Аттави прихватил фужер, не без труда вырулил между едящими и пьющими и плюхнулся на стул близ Алаизиуса.

– Я вас приветствую, шеф.

– Привет, Аттави, – сказал Сайн. – Как дела?

– Так себе. Ну и замерз же я.

– Как насчет десерта?

– Нет, я сыт.

– Давай приступай!

– К десерту?

– Да нет же! К делу Эймери Шума.

– Эймери уверен: парня выкрали.

– И наверняка прав, – буркнул Сайн.

– Вы думаете: киднап? А в чем смысл?

Не издав ни звука, Сайн вытащил из атташе-кейса бумагу и дал ее агенту.

– Ну и дела! – удивился Аттавиани. – Министерский гриф!

Затем принялся читать:

«Служебная записка представителя Алена Гюрена

в Magestic G – P.R.C.