— Ты вообще телевизор смотришь?

— Смотрю, но… Подожди, ты хочешь сказать, что этот термоядерный

взрыв — это из-за тебя?

— Ага.

Она пару секунд смотрела на меня, а потом рассмеялась, легонько

шлепнула меня по руке и отвернулась:

— Да ну, брось. Я чуть не поверила.

— Это правда. Я со своим переводчиком был в эпицентре. Дикая

местность, больше никого вокруг нет…

— Это могли быть какие-то испытания… — Неуверенно произнесла

она.

— Ага, и именно поэтому арестовали того, кто отдавал приказ.

— Дил… — Она замолчала. Взяла меня за руку. — Я не понимаю, что

происходит. Зачем кому-то сбрасывать на тебя бомбу? Это же бред.

— Зачем? Затем, что другие способы оказались неэффективны.

Впрочем, — я усмехнулся. — С бомбой у него тоже ничего не вышло.

— У кого «у него»?

— Я не знаю. Директор знает. Завтра он вернется и все мне расскажет.

— Я не понимаю, как ты сумел выжить в термоядерном взрыве?

— Секрет.

Она поджала губы.

— Не доверяешь мне?

— Доверяю. Но существует техника, позволяющая подслушивать

разговоры, находясь при этом на весьма солидной дистанции. Охотник и так

слишком многое обо мне знает. Незачем облегчать ему жизнь.

— Ты думаешь, нас подслушивают? — Она замолчала и закрыла глаза.

— Уверен на сто процентов.

Она не ответила. Через несколько секунд она подняла руку и сделала

сложный, запутанный жест, почти беззвучно шепча звуковой психокод. Я

ощутил, как вокруг нас раскручивается паутина ее чар.

— Я не чувствую зла, — сказала она наконец. — И никакого… чужого

внимания.

— Я тоже не чувствую, — сказал я, пожимая плечами. — Но это

ничего не значит. Проблема с нашей способностью ощущать чужое внимание

решается, если передоверить слежку технике. У роботов и механизмов

внимания нет. Это не отдельная волевая сущность, собирающая вокруг себя

свой мир, а… скажем так, элемент пейзажа. Где-то стоит машина, которая

записывает наш разговор, а затем она передает запись куда-то еще. И уже

запись просматривает живой человек. Но его внимания мы не уловим.

Может, он вообще сидит на другой половине земного шара?

Бьянка поежилась и встала.

— Пойдем отсюда.

Я усмехнулся, но не стал возражать и тоже поднялся.

— Пойдем. А куда?

— Поехали ко мне? — Она посмотрела на меня и улыбнулась.

— Ну поехали. — Я пожал плечами. — Посмотрим, где ты теперь

обитаешь.

Ее симпатичный микро-ниссан синего цвета терпеливо ждал свою

хозяйку на ШАДовской стоянке — вместе с женщиной-водителем внутри.

Когда мы сели, я попросил Бьянку не мешать — хотел немного пообщаться с

водителем в том же режиме, в каком недавно говорил с секретаршей. Бьянка

воспротивилась. Пока мы спорили, водитель завела мотор и выехала на

шоссе. Она делала вид, будто не слышит нашего разговора, но я ощущал

исходящий от нее запах страха также ясно, как если бы она пахла не страхом, а чесночным соусом.

— Нельзя отнимать у людей свободу! — Заявила Бьянка

непререкаемым тоном, словно глаголила самоочевидную Истину, с которой

все должны были согласиться, лишь только ее услышав.

— Я не отнимаю свободу. Я ее даю.

— Да неужели? А со стороны и не скажешь.

— Люди слишком привязаны к своему миру. Кто же виноват, что их

воля совершенно не приучена самостоятельно определять свои цели вне

социального и биологического контекста?

— Подумайте только, «социальный и биологический контекст»! —

Бьянка закатила глаза. — Сколько умных слов для оправдания своей

жестокости.

— Ты считаешь, что я поступаю жестоко, пытаясь обеспечить нашу

безопасность?

— Хельга ни в чем не виновата, я в этом уверенна! А ты похож на

человека, выкидывающего рыбу из воды и заявляющего при этом «ну кто же

виноват, что она не умеет дышать вне океанического контекста?»

Я вздохнул и отвернулся к окну.

Некоторое время мы ехали молча. Потом я почувствовал, как Бьянка

берет меня за руку.

— Не злись. Но когда ты пользуешься своей силой, это почти всегда

ужасно… и жестоко. Только пару раз она была к месту. Вот, например, когда

ты сражался с Пауком. Тогда ты спас целый город. Но обычно… когда ты

направляешь ее на простых людей, это… это неправильно.

— Я не злюсь. Наоборот, я сижу и пытаюсь понять, почему я не злюсь, хотя и должен. Ты неправа во всем. Никому другому я не позволил бы так

разговаривать со мной. Знаешь, с моей точки зрения, самое странное в наших

отношениях то, что я до сих пор ничего с тобой не сделал. И не хочу.

Почему-то. Ты не знаешь почему, а? — Я повернулся и посмотрел ей в глаза.

— Это какие-то особые чары? Приворотное зелье? Ты ничего не хочешь мне

сказать?

— Да ну тебя, — она зарделась и убрала руку. — Дурак.

Я отвернулся. Опять минуты тишины и опять она заговорила первой.

— Ты похож на дикого зверя, — сказала она. — Поначалу я тебя тоже

боялась, но когда поняла, что ты как зверь — перестала. Ты не злой. Ты

просто какой-то дикий. Ты как чудище, привыкшее к тому, что все его

боятся. Ты настолько к этому привык, что считаешь это нормальным и

правильным. Ты знаешь, что вызовешь страх и ненависть и действуешь так, как будто бы они уже направлены на тебя. И ты их, конечно, вызываешь. Но

я не смотрю на тебя как на чудище. Я знаю, что ты на самом деле другой. И

ты в глубине души тоже это знаешь и знаешь, что я знаю.

— Чушь собачья все это. Ты начиталась глупых сказок. Скажи еще, что

если я тебя поцелую, то древнее проклятье падет и я вмиг стану прекрасным

принцем. — Криво усмехаясь, я посмотрел на нее.

Она опять зарделась, и улыбнулась одновременно смущенно и с

вызовом.

— А ты попробуй.

Я отвернулся и остаток дороги мы ехали молча. Желание насилия и

убийства терзало меня, как желание выпить — старого пьяницу. Но Бьянку я

не хотел убивать, а Хельга, которая вела машину, изображая из себя

безмолвного робота, так и не дала мне повода.

Мы остановились в юго-западном районе города, в подземном гараже

высотного жилого дома. Бьянка сказала Хельге, что та сегодня ей больше не

понадобится и потому может идти домой, но Хельга лишь покачала головой.

— Моя смена заканчивается в шесть, фрау Бьянка. Пока не придет моя

сменщица, я не имею права уходить.

— К тебе ее герр Рихтер приставил? — Спросил я, когда мы отошли от

машины. — Похоже, она из Безопасности.

— Да? — Бьянка оглянулась. — Ну и что?.. Очень милая женщина.

— Если бы Рихтер не окружал нас этой идиотской и бесполезной

охраной, а вместо этого был бы чуточку откровеннее — было бы намного

больше пользы. Неизмеримо больше.

— Ну… наверное, у него есть причины.

— Надеюсь.

Мы вошли в лифт. Бьянка нажала на кропку с цифрой «17» и лифт

медленно пополз наверх.

Я несколько раз бегло посмотрел на нее, одновременно желая и не смея

переступить невидимую черту, разделявшую нас. А она смотрела на меня с

легкой полуулыбкой, как будто бы прекрасно понимала мои сомнения, но

совершенно не собиралась помогать мне их решать.

11…

12…

13…

«Какого черта?» — Подумал я. — «Будь что будет.»

Я подошел и поцеловал ее. Она не отстранилась, но не повела себя так, как будто бы только этого и ждала. Скорее, она была немного удивлена… но

все же она не отстранилась, а спустя несколько ударов сердца — ответила

мне.

Я отступил от нее на четверть шага, когда лифт проезжал

шестнадцатый этаж. Она стояла совершенно спокойно и смотрела на меня

так, как будто бы ничего особенного не произошло.

— Я думала, ты никогда не решишься. — Сказала она наконец с

полуулыбкой.

Я покачал головой. Как объяснить ей, что для меня она была