Как сверкал, как слепил и горел

Медный панцырь под хищной луною,

Как серебряным звоном летел

Мерный клекот над Русью лесною:

«Я красавиц таких, лебедей

С белизною такою молочной,

Не встречал никогда и нигде,

Ни в заморской стране, ни в восточной.

Но еще ни одна не была

Во дворце моем пышном, в Лагоре:

Умирают в пути, и тела

Я бросаю в Каспийское Море.

Спать на дне, средь чудовищ морских,

Почему им, безумным, дороже,

Чем в могучих объятьях моих

На торжественном княжеском ложе?

И порой мне завидна судьба

Парня с белой пастушеской дудкой

На лугу, где девичья гурьба

Так довольна его прибауткой».

Последний куплет. Я невольно напрягся. Мне не нравилась концовка

песни.

Эти крики заслышав, Вольга

Выходил и поглядывал хмуро,

Надевал тетиву на рога

Беловежского старого тура.1

В отличии от змея, Вольга не вызывал никакого сопереживания, ни на

грамм. Почему-то он казался не благородным героем, а мрачной аллегорией

смерти, неким демоническим разрушителем, кладущим предел той

1

Мельница, «Змей». Стихи Н.С.Гумилёва

замечательной эпохе, когда по небу летали драконы, а глубинах еще не

загаженого нефтью и бакинскими отходами Каспия красавицы спали вечным

сном в окружении фантастических существ.

Последние распевы «Змея» совпали с трелью мобильного телефона.

Высветившийся номер мне ничего не сказал, а вот голос я узнал сразу.

Видимо, Густав звонил из управления.

— Говорят, ты сбежал из больницы, — это прозвучало вместо

приветствия. Хмурый и слегка недовольный тон, как всегда.

— Добрый день, Густав. — Я улыбнулся. — Как поживаешь?

Я знал, что мой доброжелательный голос его не обманет. Густав

недолюбливал меня, я знал об этом, а он знал, что я знаю. У нас были

довольно странные и в чем-то забавные отношения, потому что с одной

стороны он считал, что такие как я не должны жить вообще (в свое время он

настаивал на том, чтобы просто пристрелить меня, а не обучать в ШАДе; к

счастью, герр Рихтер его не послушал), а с другой — он был мне кое-чем

обязан... сильно обязан. При иных условиях я бы не обратил на него

внимания: людей, испытывавших ко мне негативные чувства, всегда хватало.

Но внутренний конфликт сделал Густава интересным объектом для

наблюдения. Со своей стороны Густав так же регулярно искал повода для

встречи — возможно, хотел разобраться в своем отношении, а возможно —

отыскать способ вернуть долг. Да, последний вариант был бы для него

оптимальным: это вернуло бы ему внутреннее спокойствие и позволило бы

вновь сделать отношение ко мне максимально простым. Но случая никак не

выпадало, и хотя он оказал мне пару услуг, сделанное явно не тянуло на то, чтобы уравновесить некогда спасеную жизнь. Вся эта канитель продолжалась

уже больше года. Мне было любопытно, насколько она еще затянется и к

чему все придет.

— Спасибо, неплохо, — смешок в трубке. И, после паузы:

— Нам нужно встретиться и поговорить.

Меня насторожил его тон. Это не приглашение в бар и не предложение

заехать в управление по какому-то пустячному поводу. И говорить мы будем

явно не о том, почему я прогуливаю лекции по криминалистике уже второй

месяц подряд.

— Что-то серьезное? — Спросил я.

— А ты как думаешь? — Теперь его тон стал снисходительным. Как

будто бы я что-то пропустил и не заметил чего-то очевидного и важного. Это

мне уже совсем не понравилось.

— Густав, не томи. В чем дело?

— Не телефонный разговор. Приезжай завтра.

— Если это так важно, могу и сегодня.

— Нет... — Короткий вздох. — Завтра. Сегодня график совсем

плотный... кто же знал, что ты выйдешь из больницы так скоро...

— Когда именно завтра?

— В середине дня. Пока не могу сказать точно. За тобой приедут.

Короткие гудки. Сделав гримассу, я несколько секунд разглядывал

мобильник. И что все это значит?.. Ладно, завтра узнаем.

Я вернулся к билетам и занимался часа два, а когда даты, имена и

события начали смешиваться в одну кашу, сходил в магазин и основательно

закупился продуктами. Ночью мне приснился Китай — один из тех

повторяющихся снов, благодаря которым я точно знал, что живу в этом мире

уже не в первый раз. Опять нахлынуло щемящее чувство — как будто бы во

сне я прикоснулся к раю, который давным-давно потерял. При этом я точно

знал, что та, далекая жизнь, никогда не была раем — и хотя под ее конец я

стал довольно-таки важной шишкой, вечная война — как с внешними

врагами, так и с интриганами, желавшими отнять у меня власть — не

останавливалась ни на минуту. И все же, там было что-то очень важное, какая-то часть меня, которую я утратил и никак не мог вернуть. Настало

утро, и трель будильника вырвала меня из страны сновидений, а перед

глазами, тая в будничной обстановке современности, все еще текли

бесконечные колоны войск, над которыми развивалось знамя с изображением

дракона.

8

Обещанная машина прибыла в полвторого, а в два я уже входил в

массивное здание Центрального Полицейского Управления Эленгарда. Как

всегда, внизу было шумно и многолюдно. Мне выписали временный пропуск

и сообщили, где располагается кабинет Густава — последнее, впрочем, я и

так хорошо знал.

На пятом этаже было намного спокойнее. И уютнее. Тут обитало

начальство. Беззвучно работали кондиционеры, звуки шагов полностью

заглушались мягким ковром. Стены и перегородки из прозрачного пластика.

Если бы не жаллюзи и занавески, обеспечивавшие уединение тем обитателям

кабинетов, которые желали этого, можно было бы, наверное, одним взглядом

окинуть весь этаж.

Густав был не один. Более того, он сидел не на своем месте, а занимал

одно из гостевых кресел. За его собственным столом расположился мой

наставник, герр Рихтер Эзенхоф.

Вообще, полицейское управление имело свою собственную иерархию

и, хотя и сотрудничало с ВЕСБ, последней ни в коей мере не подчинялось.

Но это внешняя, формальная сторона вопроса, которая так же «верно»

отражала настоящее положение дел, как и скромная официальная должность

герра Рихтера — его реальное влияние в Восточной Европе. Внутренние

связи были намного сложнее, но каковы они, и куда сходятся все ниточки, знали очень немногие. Густав — знал. Он не был психокинетиком, но

неоднократно посещал ШАД, находился в курсе тех параномальных

проблем, с которыми мы периодически сталкивались, и даже участвовал в

решении некоторых из них. В последний раз это едва не стоило ему жизни.

Не думаю, что он был в восторге от сверхъестественного. Полагаю даже, он

был бы только рад, если бы в один прекрасный день все чудеса и все

волшебные создания попросту исчезли бы из нашего мира. Но поскольку

Густав являлся прагматиком, а магическим существам было глубоко

наплевать на его желания, он вынужденно смирялся с их существованием и

молча делал свою работу. Хотя нет, не молча. Периодически, он принимался

ворчать и тихо ругаться.

Я поздоровался — сначала с герром Рихтером, затем с Густавом.

— Присаживайся, Дил, — герр Рихтер кивнул на пустовавшее кресло, расположенное напротив и справа от стола (то, которое занимал Густав, находилось слева). Я последовал приглашению, гадая, для чего меня

вызвали. Появилась какая-то пугающая аномалия, которую требовалось

изучить? Чудовище, которое нужно уничтожить? Сильный и харизматичный

лидер, занимающий высокий должностной пост, чью волю требовалось