VI
На склоне лет своих (нам неизвестно, когда и где он умер) Нехемия записал свои воспоминания, сохранившиеся — с некоторыми добавлениями и, возможно, пропусками — в Книге Нехемии.
Несомненно, многие иерусалимские жители жаловались на его жестокость и самоуправство (аннулирование долгов, удаление торговцев и изгнание жен-чужеземок), и он чувствовал потребность оправдаться и рассказать о том, что он сделал. Вместе с тем он надеялся, что таким путем дела его станут известны будущим поколениям.
В воспоминаниях Нехемии, как и в его поступках, этот великий человек встает перед нами таким, каким он был, во всем своем духовном величии, со всеми своими достоинствами и недостатками. Книга его воспоминаний дышит простотой и естественностью, вся она написана (как и воспоминания Эзры, из которых дошел до нас только один большой отрывок) в первом лице в стиле автобиографии — новшество, введенное Эзрой и Нехемией в нашу древнюю литературу в известной мере под влиянием персидской литературы. Из его мемуаров мы узнаем много интересных деталей; лица, действующие в них, предстают перед нами как живые.
В этой книге Нехемия не раз с гордостью говорит
о своих поступках на благо народа. Он пишет, что не брал с народа ничего на покрытие связанных с его должностью наместника расходов, что его прислужники работали безвозмездно на строительстве стены, что он покрывал расходы по возведению стены из своих средств и поэтому не ”купил себе поля”, а также, что он содержал на своем иждивении сто пятьдесят человек по двум причинам: ”из-за богобоязненности” и потому, что ”тяжелая служба лежала на народе”, и он не мог требовать от бедных людей денег, которые полагались ему как наместнику. Не раз он повторяет: ”Помяни, Боже мой, во благо мне все, что я сделал для народа сего!” В его словах нельзя усомниться: все его помыслы были устремлены на благо нации, как он его понимал. Он не раз подвергал себя опасности ради великой идеи — укрепить Иерусалим и установить в Иудее прочный политический и религиозный порядок. А многократное повторение слов: ”Помяни, Боже мой, мне во благо...” — доказывает, что люди не всегда поминали его добром, потому что не понимали его благих намерений, что, как правило, является уделом всех великих людей твердой воли, не склонных к компромиссам. Именно таким сильным, бескомпромиссным человеком был Нехемия.
Он отличался суровым характером, мог быть жестоким, когда обстоятельства требовали того, диктатором в полном смысле слова. Но обвинять Нехемию в жестокости — значит не понимать смысла исторических событий. Великих государственных деятелей нельзя мерить обычными мерками, даже теми, которые пригодны для великих интеллектуалов. Нельзя осуждать государственных деятелей за их кажущиеся жестокими поступки, как нельзя осуждать скалистый мыс на берегу моря за его выступы, разбивающие рыбацкие челны. Нехемия всегда стоял на своем, как всякий большой человек. И когда в своих воспоминаниях он говорит: ”Помяни, Боже мой, во благо...” — нельзя из-за этого умалять его значение и упрекать в бахвальстве. Все, что он делал, было совершено для народа; для себя он ничего не требовал. Поэтому он воистину заслужил добрую память. Нехемия не был ни пророком, ни философом и не выбирал слова, а говорил то, что требовал его сильный и непосредственный здравый ум. Он был одним из тех немногих еврейских деятелей, которые на деле доказали, что ”ничто не устоит перед волей”. И если во время Второго храма существовало еврейское государство, и если через несколько сотен лет оно смогло породить Хасмонеев и вызвать страх даже у римских воинов, — помянем за это добром Нехемию бен Хахалию!
В эпоху Талмуда и в средние века потускнел облик Нехемии в памяти нации в ярком сиянии облика Эзры. И не удивительно: Эзра был предшественником книжников”, прародителем фарисеев, таннаев, амораев (составителей Мишны и Талмуда), а в дальнейшем — раввинов. Но еще в эпоху Второго храма, когда период Нехемии не был таким далеким прошлым, евреи поминали его добром больше, чем Эзру.
В недавно найденном оригинале на иврите произведения Бен-Сиры ”Хвала праотцев мира” нет ни слова об Эзре, тогда как про Нехемию Бен-Сира говорит: Нехемия — да возвеличится память о нем! — Восстановивший наши развалины,
Излечивший наши раны-руины,
Установивший двери и затворы.
Воистину, Нехемия восстановил разрушенный Иерусалим, залечил раны нашего языка и установил двери и затворы еврейского государства, — да возвеличится память о нем. Не только Богу своему мог он молиться, чтобы Он помнил его великие дела. С уверенностью в сердце, что так и будет, мог он также просить:
Помяни, народ мой, мне во благо!
ИЕХУДА МАККАВЕЙ (166—161 до н. э.)
I
Около 340 лет (537—198 до н. э.) тянулись ”серые дни” маленькой Иудеи, которая позволила чужим народам захватить значительную часть земель предков. За это продолжительное время произошли лишь незначительные политические события. Но это был период интенсивного внутреннего развития — религиозного, культурного, а также экономического. Небольшая Иудея не имела почти никакого политического значения: более двухсот лет (537—332) она была под пятой Персии, затем без особого сопротивления перешла к Александру Македонскому (332—323) , а потом к его наследникам — Лаумидану (322—301) и царям Птолемеям (301—198). Свыше ста лет правили Птолемеи Иудеей, смирившейся и покорной. Кроме самой Палестины, Птолемеи управляли главным образом Египтом — страной богатой и древней культуры. Такую страну трудно было эллинизировать. Птолемеи приняли восточный, ”египетский” характер в большей мере, чем египтяне — западный, эллинский. Поэтому Птолемеи не трогали и еврейской религии, с которой была связана вся культура народа.
Но в 198 году Антиох III завоевал Палестину, и Иудея перешла от Птолемеев к Селевкидам. Этот царский дом правил Вавилонией, Персией и Мидией,
Финикией, Сирией и Месопотамией — странами, которые не отличались тогда высокой культурой и где особенно силен был религиозный синкретизм. Они не были объединены политически; их связывала лишь власть Селевкидов. Поэтому Селевкиды стремились их объединить, привив им общую греческую культуру — всемирную культуру той эпохи. Селевкиды не встречали серьезного сопротивления со стороны подвластных им народов, религии и культуры которых уже пришли в упадок. В царстве Селевкидов была лишь одна нация, религия и культура которой не утратили своих особых черт, — еврейская.
Правда, и здесь образовались бреши. Иосеф бен Товия и его сыновья (Бней Товия) сделались сборщиками податей в Палестине и в прибрежной Сирии; таким образом и сюда проникли роскошь, излишества и обычаи Эллады. Появилась тенденция к эллинизации образа жизни. Семья Товии — сторонники Селевкидов, и они стремятся повсюду привить греческую культуру. Только Хурканос (Гиркан) бен Товия и первосвященник Хонио III стоят на стороне Птолемеев, не посягающих на религию и национальную культуру. Так произошел в Иудее раскол в богатой и правящей верхушке государства; народ же, верный традициям, сторонится эллинизаторов. Была также группа ”община хасидеев” (благочестивых) — партия ортодоксов, возникшая еще во времена Эзры и считавшая сознательно или несознательно эллинизирующихся преступниками”, ”грешниками”, Отступившими от Божьего закона”. Столкновение между партиями было неизбежно. Ускоряет его Антиох IV Эпифан (175—164) — человек со странностями, доходящими до сумасбродства (”эпиман”), фанатичный эллинист, отрицательно относящийся ко всяким религиям Востока. Он был по душе эллинизаторам: поклонник эллинистической культуры и сторонник нововведений, поспешный в своих решениях и легкомысленный в поступках. Первосвященники Иехошуа Ясон, а затем Менелай связывали тяготение к обновленшш в религиозно-культурной области со стремлением улучшить экономическое положение: Иерусалим должен превратиться в греческий ”полис”, обладающий различными экономическими и политическими привилегиями. Именно это означали слова ”записать иерусалимцев в качестве антиохийцев”. Кроме того, надлежало основать в Иерусалиме ”гимнасиум” и ”эфевий” (зал для молодежи), чтобы эллинизировать евреев хотя бы внешне; внутренняя эллинизация совершится сама собой. Была и политическая цель: Хонио и Гиркан склонялись на сторону Птолемеев за их умеренность в насаждении греческой культуры; Ясон и Менелай обещали хранить верность селевкидскому царю.
