Ей не раз случалось думать, что хуже боли и быть не может, но на этот раз был, без сомнения, самый тяжелый случай. Боль была в буквальном смысле физической, словно сердце хотело разорваться от сострадания к сыну.

— Он ведь не вернется, да, мама?

— Скорее всего нет, но это и не важно. — Тэсс отстранилась и ласково вытерла мокрые щеки сына, при этом едва сдерживая собственные слезы. — Ты только помни, что мы, все четверо, есть друг у друга, и ничто на свете этого не изменит.

— Знаешь, как я люблю тебя, мама!

— И я люблю тебя, милый. Помни это.

Мать и сын обнялись и на некоторое время замерли, утешая друг друга.

— А я знаю, — проговорил Уэсли куда-то в плечо Тэсс, — я знаю, что у вас с Закери все будет хорошо.

Она поверила, что он в самом деле знает, и дала себе слово сделать все, чтобы помириться. Правда, оставалась одна маленькая проблема: Закери тоже должен был захотеть этого.

Тэсс стояла в кухне над мойкой и смотрела, как за окном Закери уничтожает плод своих трудов. Он методично, один за другим, вытаскивал клещами гвозди, скатывал очередную секцию металлической сетки в рулон и переходил к следующему столбу. Его действия были быстрыми и экономными, весь вид — решительным. В тот день в больнице она подумала, что это форма придает ему вид человека надежного, способного справиться с любой проблемой. Но форма была тут ни при чем. Сейчас Закери был в джинсах и майке, и тем не менее его окружала аура уверенности и силы. Само его присутствие служило гарантией безопасности и моральной поддержки.

Тэсс думала о том, с какой легкостью он сплел свою жизнь с ее жизнью, так что казалось, разделить их невозможно. Чем больше времени проходило с момента возвращения Уэсли домой, тем яснее становилось ей положение вещей. Она знала теперь, чего хочет, прежние перепады настроения, сомнения, колебания — все это было в прошлом. Долгие раздумья над событиями последних недель подсказывали, что она не может жить дальше без этого человека, и это подтверждалось тем, что его уход оставил пустоту, которую Тэсс так и не сумела заполнить — ни работой, ни общением, ни домашними хлопотами.

И вот он разрушал последнее вещественное связующее звено, чтобы потом исчезнуть из ее жизни, если она не решится на какой-то серьезный шаг. Но вдруг она решится — и все равно проиграет? Вдруг он отвергнет ее? Прошлое ядовитой гусеницей вползло в мысли, но Тэсс повернулась спиной к горьким воспоминаниям. Прошлое осталось в прошлом, ставку надо делать на будущее.

Она еще раз напомнила себе, что шанс есть, иначе почему, когда у лифта глаза их встретились, она прочла в его взгляде боль? Он был прав, когда уходил, потому что она сама все испортила, не желая рисковать. А ведь риск — это часть жизни, и тот, кто боится его, никогда и ничего не обретет!

И Тэсс решила, что на этот раз непременно рискнет. У двери она задержалась ровно настолько, чтобы укрепиться в решимости, потом вышла на задний двор. Осенний воздух, в котором уже чувствовался первый холод, остудил ее горящие щеки.

— Закери, можно тебя на минутку?

— В чем дело? — спросил он, поворачиваясь с клещами в руках и окидывая ее холодным, отчужденным взглядом.

— Я сварила кофе. Передохни немного в доме.

— Ты как будто кофе не пьешь.

— Я его сварила для тебя.

— Чего ради?

— Потому что к нему очень кстати булочки с корицей. Пойдем… — Тэсс помедлила и добавила: — Пожалуйста!

Лицо у нее горело. Если Закери и обратил на это внимание, то не подал виду. Лед в его глазах не желал таять.

— У меня еще уйма дел, но пять минут могу выкроить. — И он бросил клещи возле рулона сетки.

— Я как раз хотела поговорить на эту тему, — поспешно произнесла Тэсс, когда он проходил мимо нее в дом.

— На какую именно? — нетерпеливо уточнил он.

— Я решила оставить ограду.

Он молча посмотрел на нее своим бесстрастным взглядом, потом в глазах полыхнул гнев.

— У тебя семь пятниц на неделе!

— Эта последняя! Мне нужна ограда, ты был совершенно прав!

— Моя правота или неправота — дело прошлое, — сердито отрезал Закери.

— Ты был прав, — упрямо повторила Тэсс и добавила: — А я не права. Во всем.

— И что дальше? Чего ты ждешь от меня в ответ на это? «Чудесно, милая, давай продолжай, будто ничего и не было»! Будто Уэсли никогда не попадал под машину, так, что ли?

— Да… то есть нет! Давай хотя бы поговорим. Прошу тебя, Закери, сядь! Мне нужно многое сказать тебе.

— Поздно, — сказал он, покосился на предложенный стул и снова обратил к Тэсс негодующий взгляд.

— Я не настолько самолюбива, могу и попросить вторично.

— Это ты-то? Да ты само самолюбие!

— Да, я помню твои тогдашние слова и не оспариваю их. Так было, верно, однако времена меняются. Ведь не важно, насколько человек был не прав, если он осознал свою ошибку.

Закери медленно прошел к стулу и уселся. Лицо его теперь было совершенно непроницаемым. Тэсс осталась стоять, благодарная тишине и безлюдью в доме. В этот вечер она осталась одна, и очень кстати, потому что добиться прощения у Закери было не легче, чем защитить в суде спорное дело, и меньше всего она нуждалась в аудитории.

— Так как насчет кофе и булочек? — спросила она, пытаясь оттянуть время решающего объяснения.

— Согласен, — буркнул Закери.

Тэсс предалась хлопотам: достала из духовки противень, переложила булочки на блюдо, поставила его на стол, налила в чашки кофе. Наконец настало время усесться за стол и приступить к объяснениям, а она все еще не подобрала нужных слов. Она всегда с трудом выражала свои мысли, не из врожденного косноязычия, а потому, что оберегала свои чувства от других.

— Я помогу тебе снова поставить ограду, чтобы дело шло быстрее. Оставалось ведь совсем немного, — начала она, глядя, как Закери пробует булочку. — То есть, конечно, если ты согласишься.

— Я отвел несколько часов на то, чтобы убрать ограду, так что мне все равно, на что потратить это время. Вот только зачем, Тэсс?

— Этим я хочу поставить крест на прошлом — том самом, которое, как ты не раз говорил, стоит за моей спиной.

— Ты хочешь сказать, что способна поставить на нем крест?

— По крайней мере я постараюсь. — Она опустила глаза под его испытующим взглядом. — Я не знаю, как объяснить тебе, потому что объяснения не моя сильная сторона.

— Нет, отчего же. Когда Уэсли был на операционном столе, ты сумела передать то, что думаешь, так четко и ясно, что до меня наконец дошло. Я слишком напорист, я норовлю все решить за тебя, я навязываю свою волю — и поэтому ты не желаешь иметь со мной дела.

Тэсс так быстро вскинула глаза, что успела прочесть в его взгляде боль, которую так хорошо помнила.

— Это несправедливо! В таком состоянии люди не сознают своих слов!

— Я тоже так думал, но потом встретил тебя снова, и ты вела себя точно так же. И вот тогда я понял, что настало время разойтись. С тобой это было все равно, что биться головой о стену.

Голос его звучал так отстраненно, словно и в самом деле все было кончено.

— Пойми, это все от страха! Когда ушел Брэд, я взяла себе за правило отвергать, чтобы не быть отвергнутой. — У нее вырвался невеселый смех. — Я держала людей на расстоянии, старалась все делать сама, и это было для меня источником самоуважения. Даже когда пришлось принять помощь собственной бабушки, меня долго не покидало тягостное чувство, как будто я не оправдала своих же ожиданий, упала в своих же глазах. Чтобы сохранить уважение к себе, пришлось поклясться, что в Симарроне я докажу, что сумею обойтись без чужой помощи.

— Что же изменилось? — с холодным любопытством спросил Закери. — Неужели ты пересмотрела свой взгляд на вещи и теперь способна принимать чужую помощь? И что же, ограда должна послужить тому доказательством?

— Не только ограда, но и вот еще что, — сказала Тэсс, хотя его безразличие понемногу лишало ее уверенности.

Она подвинула на столе листок бумаги. Закери взял его: