267
жать здѣсь нѣкоторую внутреннюю борьбу. „Лѣта, дарованія душевныя, склонности природныя, житейскія звали его поперемѣнно къ принятію какого либо состоянія жизни. Суетность и многозаботливость свѣтская представлялась ему моремъ, обуре-наемымъ безпрестанно волнами житейскими и никогда плову-щаго къ пристани душевнаго спокойствия не доставляющимъ. Въ монашествѣ, удалявшемся отъ начала своего, видѣлъ онъ мрачное гнѣздо спершихся страстей, за неимѣніемъ исхода себѣ, задушающихъ бытіе смертоносно и жалостно. Брачное состояніе, сколько ни одобрительно природою, но не пріятствовало безиечному его нраву. Не тѣша себя ни на какое состояніе, положилъ онъ твердо на сердцѣ своемъ снабдить свою жизнь воздержаніемъ, малодовольствомъ, цѣломудріемъ, смиреніемъ, трудолюбіемъ, терпѣніемъ, благодушествомъ, простотою нравовъ чистосердечіемъ, оставить всѣ искательства суетныя, всѣ попе-ченія любостяжанія, всѣ трудности излишества. Такое самоотвер-женіе сближало его благоуспѣшно къ любомудрію" (1-е отд., стр. 6—7). И если мы припомнимъ ученіе Сковороды о счастіи, то увидимъ, что онъ шелъ по тому пути, который указывалъ другимъ, взявъ на себя роль какъ бы праведника и руководителя болѣе слабыхъ. Онъ не разъ при этомъ сознавался, что нашелъ на этомъ пути то, чего искалъ, т. е. счастіе, хотя многіе склонны были считать его жизнь преисполненной вся-ческихъ бѣдствій и страданій. „Признаюсь, друзи мои, предъ Богомъ и предъ вами, пишетъ онъ въ одномъ изъ своихъ трактатовъ, что въ самую сію минуту, въ которую съ вами бесѣдую, брошу нынѣшнее мое счастье, хотя въ немъ состарѣлся, и стану послѣднѣйшимъ горшечникомъ, какъ только почувствую, что доселѣ находился въ немъ безъ природы, имѣя сродность къ скудельничеству. Повѣрьте, что съ Богомъ будетъ мнѣ во сто разъ и веселѣе, и удачнѣе лѣпить одни глиняныя сковороды (намекъ на свою фамилію), нежели писать безъ натуры. Но доселе чувствую, что удерживаетъ меня въ семъ состояніи нетлѣнная рука Вѣчнаго. Лобызаю оную и ей послѣдую. Презираю всѣхъ постороннихъ совѣтниковъ безсовѣтіе. И если бы я ихъ слушалъ, давно бы сдѣлался врагомъ Господеви моему. А
20
нынѣ рабъ Его есмь" (2-е отд., стр. П9-ГІ20). Нѣкоторые (въ родѣ губернатора Щербинина) пускали въ ходъ доброжелательные совѣты; другіе же прямо осуждали ту жизнь, какую велъ Сковорода (говорили, что онъ ничего не дѣлаетъ и т. п.). И вотъ для опроверженія ихъ онъ выступ аетъ съ двумя письмами, гдѣ развиваетъ свою теоргю „недѣланія", состоящую въ без-прерывномъ умственномъ трудѣ и внутренней работѣ сердца. «Мнози глаголютъ, пишетъ онъ Ковалинскому, что ли дѣлаетъ въ жизни Сковорода? Чѣмъ забавляется? Азъ же о Господѣ ра-дуюся. Веселюся о Бозѣ Спасѣ моемъ. Забава, (увеселеніе) римски oblectatio, елливски діатриба, словенски глумъ или глу-мленіе есть кориѳа и верхъ и цвѣтъ, и зерно человѣческія жизни. Она есть центръ каждыя жизни. Всѣ дѣла коеяжды жизни сюда текутъ, будто стебліе преобразуясь въ зерно. Суть нѣкіе беаъ центра живущіи, будьто безъ гавани плывущіи. А я о растлѣн-ныхъ не бесѣдую. Своя коемуждо вѣдь забава мила. Азъ же по-глумлюся въ заповѣдяхъ Вѣчнаі о. Ты вѣси, яко люблю Его и яко онъ возлюбилъ мя есть. Речеши, како 10 заповѣдей довлѣюіъ въ долголѣтнюю забаву! Тфу! Аще бы и сугубый Маѳусаиловъ вѣкъ, и тогда довлѣютъ. Ахъ! все омерзѣніемъ и во омерзѣніе исходитъ разнѣ святыни. Ахъ! Не всуе Давидъ: дивна (де) сви-дѣнгя твоя. Все предваряютъ, все печатлѣютъ, всякой кончины суть концомъ и останкомъ безъ мерзости. Вѣчная мати святыня кормитъ мою страсть. Я во вѣки буду съ нею, а она со мною. Вся бо преходятъ, любезная же любовь—ни! Кратко рещи, се есть діатриба и типикъ моей жизни. (2-е отд., стр. 46).
Въ письмѣ къ какому-то Артему Дорофеевичу Сковорода еще подробнѣе развиваетъ эту теорію (1779 г.). „Недавно нѣкто о мнѣ спрашивалъ, пишетъ онъ: скажите мнѣ—что онъ тамъ (въ пустывѣ) дѣлаетъ?" Если бы я въ пустынѣ отъ тѣлесныхъ болѣзней лѣчился, или оберегалъ пчелы, или портняжилъ, или ловилъ звѣря, тогда бы Сковорода казался имъ занятъ дѣломъ. А безъ сего думаютъ, что я празденъ и не безъ причины удивляются. Правда, что праздность тяжелѣе горъ Ка-вказскихъ. Такъ только ли развѣ всего дѣла для человѣка, продавать, покупать, жениться, посягать, воевахься, тягать
20
ся, портняжить, строиться, ловить звѣря? Здѣсь ли наше сердце неисходно всегда?.. Такъ вотъ же сейчасъ видна бѣд-ности нашей причина, что мы, погрувивъ все наше сердце въ пріобрѣтеніе міра и въ море тѣлесныхъ надобностей, не имѣемъ времени вникнуть внутрь себя, очистить и поврачевать самую госпожу тѣла нашего, душу нашу. Забыли мы самихъ себя, за неключимымъ рабомъ нашимъ, невѣрнымъ тѣлишкомъ, день и ночь о немъ одномъ пекущеся. Похожи на щоголя, пекущагося о сапогѣ, не о ногѣ, о красныхъ углахъ, не о пирогахъ, о зо-лотыхъ кошелькахъ, не о деньгахъ. Коликая жъ намъ отсюду тщета и трата? Не всѣмъ ли мы изобильны? Точно всѣмъ и всякимъ добромъ тѣлеснымъ; совсѣмт. телѣга, по пословицѣ, кромѣ коліосъ, одной только души нашей не имѣемъ. Есть, правда, въ насъ и душа, но такова, каковыя у шкорбутика или подагрика нот или матрозскій алтына не стоющій козырекъ. Она въ насъ разслаблена, грустна, нравна, боязлива, завистлива, жадная, ничѣмъ не довольна, сама на себя гнѣвна, тощая, блѣд-ная, точно такая, какъ паціэнтъ изъ лазарета. Такая душа если въ бархатъ одѣіась, не гробъ ли ей бархатный? Если въ свѣтлыхъ чертогахъ пируетъ, не адъ ли ей?.. Не о единомъ хлѣбѣ живъ будетъ человѣкъ. О семъ послѣднемъ ангельскомъ хлѣбѣ день и нощь печется Сковорода. Онъ любитъ сей родъ блиновъ паче всего. Даль бы по одному блину и всему Израилю, если бы былъ Давидомъ, какъ пишется въ книгахъ царствъ, но и для себе скудно. Вотъ что онъ дѣлаетъ въ пустынѣ1)". Очевидно, здѣсь идетъ рѣчь о внутренней работѣ сердца, о такомъ само-познаніи, какому училъ въ своихъ трактатахъ Сковорода. Въ полномъ соотвѣтствіи съ этимъ въ письмѣ къ Ковалинскому Сковорода пишетъ: „Не орю убо, ни сѣю, ни куплю дѣю, ни воинствую, отвергаю же всякую житейскую печаль. Что убо дѣю? Се что! Всегда блаюсловяще Господа, поемъ Воскресенье ею. Далѣе объяснивъ, что Воскресеніе—это Библія, Сковорода продолжаетъ: „тамо и самъ я покоюся, наслаждаюся, веселюся. Пою съ Марономъ: Deus nobis haec otia fecit—Богъ нашъ cie
21
празднество даровалъ... (2-е отд., стр. 193). Сковорода такъ стремился къ внутреннему созерцанію и самопознанію, до такой степени отвлекался отъ всего земного и погружался въ духовное, что приходилъ въ состояніе глубокой радости, когда на-чиналъ говорить объ избранномъ имъ пути жизни. „Бесѣда двое" заканчивается такимъ именно сильпымъ лирическимъ заключе-ніемъ; это—радостная пѣснь души, страстно искавшей правды и нашедшей паконецъ высокую цѣль своего существованія. „Прощайте на вѣки дурномудрыя дѣвы, сладкогласный сирены, съ вашими тлѣнными очами, съ вашею старѣющеюся младостью, съ младенческимъ вашимъ долголѣтіемъ и съ вашего рыданія исполненною гаванью. Пойте ваши пѣсни людямь вашего рода! Не прикасается Израиль гергесеямъ. Свои ему поютъ пророки. Саиъ Господь ему яко левъ возреветъ и яко вихрь духа воз-свшцетъ въ крылехъ своихъ и ужаснутся чади водъ... Радуйся кефо моя, Петре мой, гавань моя, гавань вѣры, любви и надежды! Вѣмъ тя, яко не плоть и кровь, но свыше рожденъ еси. Ты мнѣ отверзавши врата во блаженное царство свѣтлыя страны^ Пятьдесятое лѣто плаваю по морю сему и сего достигохъ ко пристанищу тихому въ землю святую, юже открылъ Господь Богъ мой. Радуйся градо-мати! Цѣлую тя, престоле любезныя страны, не имущія на путехъ своихъ бѣдности и сокрушенія, печали и воздыханія. Се тебѣ приношу благій даръ отъ твоихъже вертоградовъ—кошницу гроздія и смоквей и орѣховъ, со хлѣбомъ Пасхи, въ свидѣтельство, яко путемъ праотцевь моихъ внійдохъ въ обѣтованную землю" (2-е отд., стр. 80).
Извѣстно, что Сковорода остановилъ свой выборъ на страннической жизни, совершенно свободной отъ кавихъ бы то ни было обязательству только по оставленіи харьковскаго кол-легіума въ 1766 году, когда и занялся составленіемъ своихъ фияософскихъ трудовъ, которые окончательно убѣдили его въ томъ, что онъ избрадъ себѣ вѣрный путь. Тогда наступила полная гармонія слова и жизни. Но эта жизнь требовала подъема духа, ибо была постояннымъ, безпрерывнымъ подвигомъ, сама осуществляла ту борьбу плоти съ духомъ, о которой проповѣ-дывалъ Сковорода. Она приводила подъ часъ Сковороду въ со
