42
Спрашивается теперь: въ чемъ заключалась сущность идейной проповѣди Сковороды, ея вліянія на современное ему общество. Намъ кажется, что мы едва ли ошибемся, если выра-зимъ ее въ двухъ основныхъ положеніяхъ: съ одной стороны, Сковорода пробуждалъ критическую мысль своихъ современников, съ другой—настойчиво проводилъ въ обществѣ нравственный идеалъ. Правда, его критика была направлена исключительно на библейскіе тексты и вовсе, можно сказать, не затрагивала другихъ интересов тогдашняго общества—политических, соціальныхъ, экономическихь. Сковорода отмежевал себѣ извѣстпую сферу жизни—религіозную и въ ней одной почти замкнулся (говорим почти, потому что по связи съ религіей онъ касается и нѣкоторыхъ другихъ сторонъ, напри-мѣръ, воспитанія). Но не слѣдуетъ забывать, что эта религіоз-ная сфера имѣла первенствующее значеніе въ тогдашней культурной жизни. При томъ, богословіе Сковороды, какъ мы видѣли, отличалось, во 1-хъ, очень универсальным характером, а, во 2-х, тѣснымъ органическим образом было связано съ фило-софіей т. е. наукой. Таким образомъ, по нашему мнѣнію, не правъ новѣйшій рецензентъ ) сочиненій Сковороды, утверждающей, что внутреннее содержаніе ихъ не имѣло особеннаго, важнаго значенія. Чтобы убѣдиться въ противном, стоит только стать на историческую точку зрѣнія (обязательную въ данном случаѣ), стоит только вспомнить, какое огромное зна-ченіе имѣли во всемъ слободскоукраинскомъ обществѣ XVIII в. (какъ духовном, так и свѣтскомъ) религіозные интересы, какъ тѣсно связаны они были с просвѣщевіемъ, начальным народным образовапіемъ и дѣлами благотворительности. И вотъ Сковорода является со своимъ новымъ словомъ въ этихъ именно религіозныхъ вопросахъ, имѣвшихъ первостепенное зна-ченіе, вносить критическій дух въ изученіе и пониманіе основного источника Богопознанія Библіи, другими словами является въ извѣстномъ смыслѣ этого слова ре.іийознымг рефор-
43
маторомъ; ему были присущи нѣкоторыя черты, свойственныя религіознымъ реформаторам вообще. Самъ онъ лично, несомнѣнно, шелъ въ разрѣзъ съ господствовавшимъ тогда внѣшнимъ, обрядовымъ отношеніемъ къ православной вѣрѣ и весьма замѣтно уклонился въ сторону чисто духовнаго пониманія христианства. Но этого мало: если бы онъ остановился на этомъ, онъ остался бы только религіознымъ мыслите.гемъ; а между тѣмъ онъ сознательно стремился къ проповѣди своего ученія, къ живой и дѣятельной его пропагандѣ, какъ посредствомъ устныхъ бесѣдъ, такъ и посредствомъ сочиненій и писемъ. Такимъ образомъ, благодаря этому, ему удалось создать историческую обстановку для своего ученія—найти послѣдователей, выдерживать нападки оппозиціи и, наконец, оставить свое духовное наслѣдіе ученикам и почитателям. Прежніе изслѣдователи преимущественно придавали значеніе этической сторонѣ въ пропо-вѣди Сковороды; теперь, познакомившись съ его сочиненіями, мы убѣждаемся, что самъ онъ ставилъ на первый планъ умозрительную часть своей философіи; такое мѣсто она занимаете у него и въ дѣйствительности. Вотъ съ такой-то двухсторонней проповѣдью '(умозрительнаго и этическаго характера) онъ обращался къ представителямъ всѣхъ классовъ слободско-украинскаго общества—и къ духовенству (черному и бѣіому), и къ дворянству, и къ городскому сословію, и къ козачеству, и къ крестьянству.
Связи его съ духовенством были весьма прочны: можно сказать, что это была та общественная группа, к которой у него было найболѣе тяготѣнія, с представителями которой онъ чувствовал себя лучше всего, какъ будто въ собственной семьѣ. Хотя самъ Сковорода былъ козацкій сынъ, вышелъ изъ козац-каго сословія, но по воспитанно своему онъ совершенно сроднился съ духовенствомъ: сюда ввело его пребываніе въ кіевской духовной академіи и послѣдующая педагогическая дѣятельность въ переяславскомъ и харьковскомъ духовном кодлегіумахъ. Характерно в этомъ отношеніи и то, что нѣкоторые изслѣдо-ватели даже считали его сыном священника. Не менѣе характерны настойчивыя просьбы со стороны его друзей монахов
44
о принятіи ям монашества; очевидно, что его считали вполнѣ подходящим кандидатом на какую либо изъ церковно-іерархическихъ должностей. Да это и понятно; не нося монашескаго клобука, онъ по жизни своей былъ болѣе монах, чѣмъ настоящіе монахи. Живя въ мірѣ, онъ, можно сказать, вполнѣ удовлетворял тѣмъ требованіямъ, которыя составляли основу монастырской жизни (полная нестяжательность, пост, умерщвленіе плоти, удаленіе от женщин, молитва, благочестивыя рав-мышленія, проповѣдь чистой любви къ Богу, матеріальная и нравственная помощь ближнему). Чтобы убѣдиться въ этомъ, стоит только вспомнить характеристику его образа жизни въ бытность преподавателем харьковскаго коллегіума, как ее изображает Ковалинскій, и затѣмъ обратить вниманіе на дополнительный матеріалъ, доставляемый самим Сковородой въ его латинских письмах къ тому же Ковалинскому. Тут въ нѣкоторыхъ случаях онъ является передъ нами даже какъ будто съ чертами монахов аскетов, вооружаясь, напримѣръ, въ одном стихотвореніи против трех врагов христіанина— свѣта, женщины и діаволах) (въ дѣйствительности, впрочем, какъ мы видѣли, онъ не былъ аскетом). Монастыри вообще привлекали его къ себѣ, въ особенности такіе, въ которых онъ находилъ расположенныхъ или сочувствующихъ себѣ настоятелей и монахов. Послѣ изгнанія своего изъ переяславсваго коллегіума, онъ, напримѣръ, охотно ѣдетъ съ пріятелемъ своим Калиграфомъ (отправлявшимся въ московскую академію про-повѣдникомъ) въ Троицво-Сергіевскую лавру и там пользуется дружбою настоятеля ея Кирилла, отличавшагося глубокою ученостью и бывшаго впослѣдствіи черниговским епископом. Так разсказываетъ Ковалинскій ). Мы къ этому прибавим, что этот Кирилл былъ земляк Григорія Саввича; онъ былъ сын сотеннаго писаря Александра Ляшевецкаго, впослѣдствін священника села Глинскаго; слѣдовательно, подобно Сковородѣ, также происходил изъ козацкаго званія. Вообще слѣдуетъ за
') Сочинѳвія Г. С. Сковороды, отд. 1-е, стр. 93.
44
мѣтить, что въ старой Малороссіи и слободской украйнѣ въ духовное званіе поступали очень часто представители свѣтскаго общества (изъ рядовъ воэацкой старшины и простаго коза-чества). Духовенство не было обособлено тогда такъ, какъ теперь; можно сказать, что ряды его замѣтно пополнялись лицами, вышедшими изъ свѣтскаго общества. Такимъ образомъ, и на Сковороду не смотрѣли, homo novus, какъ на пред-
ставителя другой среды. Кириллъ Ляшевецкій, по окончаніи курса въ кіевской духовной академіи, сдѣлался первымъ наставникомъ, префектомъ и ректоромъ Сергіевской семинаріи; сюда въ семинарію, онъ, очевидно, приглашалъ въ качествѣ наставника и Сковороду. Въ 1761 г. онъ занялъ епископскую каѳедру въ Чернпговѣ, а умирая, оставилъ библіотеку изъ 555 книгъ на русскомъ и 380 на иностранныхъ языкахъ 1). Сковороду всячески хотѣли оставить на постоянное жительство въ самой замѣчательной обители Московской Руси. По всей вѣроятности, къ этому Кириллу адресовано и напечатанное нами подъ№ 15 письмо на латинскомъ языкѣ съ обращеніемъ yvyjai araice, jucundissime Cyrille!посвященное духовному пониманію христіанства. Оно весьма характерно, ибо свидѣтельствуетъ о томъ, что Сковорода не стѣснялся излагать свои идеи, далеко не сходныя съ господствующими взглядами, и передъ такими высокостоящими въ церковной іеархіи личностями, какъ намѣстникъ Троицке-Сергіевской лавры. Достаточно замѣтить, что здѣсь идет рѣчь о томъ, чтобы искать Бога не въ однихъ храмахъ, а и внутри себя, чтобы проникать въ сокровенный смыслъ таинствъ. И любопытно, что Кириллъ поддерживал переписку со Сковородой, считалъ его своим другом, желалъ имѣть его у себя преподавателем. Онъ уважал Сковородинскую ученость, и это уваженіе, и эта дружба, конечно, были хорошо извѣстны лаврским монахам, передъ которыми Сковорода также, очевидно,
45
не скрывалъ (это не было въ его натурѣ) своихъ воззрѣній. Проживая въ лаврѣ, Сковорода предавался тутъ своимъ любимымъ научнымъ занятіямъ, на это намекаетъ онъ самъ въ одномъ изъ своихъ латинскихъ писемъ къ Ковалинскому: посылая ему свою латинскую эпиграмму (о томъ, что музы не должны служить Венерѣ), онъ прибавляетъ, что читалъ подобную среди греческихъ эпиграммъ, проживая въ Троицко-Сергіевской обители '). Уходя изъ лавры, Сковорода оставилъ тамъ по себѣ память, какъ ученый и другъ Кирилла2). Вообще нужно сказать, что Сковороду уважали и цѣнили найболѣе образованные и ученые представители церковной іерархіи. Такъ, извѣстно, что преподавателемъ въ харьковскій коллегіумъ его первоначально назначил, по рекомендаціи бывшаго переяславскаго игумена Гервасія Якубовича, епископъ бѣлгородскій Іоасафъ Миткевичъ. „Іоасафъ, говорить Ковалинскій, пригласилъ Гервасія раздѣлить съ нимъ епархіальные труды и дружественную жизнь. Гервасій пріѣхалъ въ Бѣлгородъ и, видя ревность Іоасафа къ наукамъ, представилъ ему о Сковородѣ одобрительнѣйше. Епископъ вы-звалъ его къ себѣ чрезъ Гервасія. Сковорода немедленно прибыль и по волѣ Іоасафа принялъ должность учителя поэзіи въ харьковскомъ училищѣ 1759 года". Еаископъ Іоасафъ Миткевичъ до 1748 г. былъ преподавателемъ новгородской семи-наріи, а потомъ ректоромъ въ ней, архимандритомъ Хутынскаго монастыря и епизкопомъ Бѣлгородскимъ4). О добрыхъ отноіпе-ніяхъ, которыя существовали между преосвященнымъ и Сковородой, свидѣтельствуетъ стихотвореніе этого послѣдняго (въ садѣ Божественных пѣсней)5) на память о посѣщеніи этимъ епи-скопомъ харьковскаго коллегіума. Очевидно, Сковорода считал его образцовым духовным пастырем, ибо обращается къ нему между прочимъ съ такими выраженіями:
