Все это показывает, что и аура Мэрилин еще не набрала к тому времени полной своей силы, а только-только набирала ее, ее еще надо было уметь разглядеть, определить, предвидеть, ей еще надо было помочь. Но, как не сложно догадаться, это уже выходило за рамки полномочий и способностей мистеров Икс — шенков, зануков, скурасов, конов и проч. и проч. Для этого нужны были другие люди. И такой человек вскоре появился.

Не знаю, как у читателя, а у меня при чтении материалов об этом периоде в жизни Мэрилин складывалось впечатление полнейшей бесперспективности, абсолютного тупика, в котором оказалась Норма Джин. Что бы она ни предпринимала, на какие бы жертвы ни шла, какие бы унижения ни терпела, пробить кастовую стену голливудского шоу-бизнеса ей никак не удавалось, и это — еще одна причина (помимо непрофессионализма и отсутствия собственно актерских данных) тех трудностей и несправедливостей, которые Мэрилин довелось испытывать всю свою недолгую жизнь. Кастовость. Странно, конечно, звучит это слово в такой молодой стране, как Соединенные Штаты. Ведь там практически нет традиционной борьбы «хозяев жизни» — аристократов и сменявших их буржуа. Соединенные Штаты в этом смысле страна нуворишей, однако хорошо помнящих свои «старосветские» корни и организующихся в банды, кланы и касты с такой легкостью и готовностью, словно так и положено от Бога.

Вот эту стену из широким потоком текущих в студийные кассы денег и не могла пробить собственными усилиями невезучая, но стремящаяся преодолеть свое невезение Норма Джин. Конечно, она не стояла в очередях безработных, выстраивающихся перед воротами всех без исключения голливудских кинокорпораций (впрочем, только ли кино-?), однако это «конечно» далеко не безусловно. В широком смысле она тоже стояла в этих очередях, ибо что же еще такое, как не очереди, те десятки «старлеток» из полурасформированных «школ «звезд»? Если ее не было в них буквально, если ей разрешалось, в отличие от большинства остальных, проходить за ворота некоторых — не всех — кинокомпаний, то оплачивалось это чересчур дорогой ценой — разрушением личности, здоровья, в том числе и нравственного, судьбы, наконец. Я, например, убежден, что не будь всех этих шенков и конов, карролов и каргеров и многих других «ценителей» женской красоты, могла бы и Норма Джин прожить свою жизнь совсем не так, как вышло, а иметь семью, детей, о которых она всегда мечтала и которых ей не дал Бог (а точнее, она сама), и прочные «тылы» за плечами. Тем более что вся эта череда «ценителей» фактически никак не облегчила ей путь к славе, к всеобщему — всенародному — поклонению.

Счастье редко сваливается как снег на голову, когда вчерашний неудачник на следующее утро просыпается знаменитым. Гораздо чаще оно собирается по крупицам, слепливается, как снежный ком, из отдельных снежинок. Количество переходит в качество, и начинает вершиться «звездная» судьба. Таковой и была планида Мэрилин. «Ее никто не открывал, — говорил позднее Занук. — Она сама прошла весь этот путь к звездам». Три потока составляли этот путь: реальный, легендарный и внутренний. Ни в одном из них она не возникала полно, во весь рост, но поворачивалась к нам лишь одной стороной. Надо признать, что ни реальность, ни легенда о Мэрилин не вызывают иных чувств, кроме сострадания и недоумения. Мы уже видели, как легенда приглаживала реальную остроту жизненных перипетий, приглушала подлинные страсти, но даже и в этом, вымышленном виде жизнь Мэрилин достойна жалости. Представим себе, что все это было правдой: и ежедневное мытье посуды в сиротском приюте, и развратный старик, и первая проба, снятая тайком, и вражда Занука, и слезы в ответ на хамство Кона. Неужели это — пусть и легендарный — путь «звезды»? А ведь действительность-то была еще хуже!

Положим, сиротский приют, куда ее поместили насильно, плох и без мытья посуды (вспомним-ка: «Не пойду! Я не сирота… Не сирота… Моя мать не умерла!»). Пусть не было развратного мистера Киммела — зато были двое. Чем его лучше пьяный Док Годдар, а потом маразмирующий Джо Шенк с его «особыми пристрастиями»? Пусть проба снималась не тайком, а Зануку было в те годы все едино — что та «старлетка», что другая. Отсутствие ролей и систематическое прекращение контрактов заставит упасть духом кого угодно. Но главное, нелегендарное: сколько можно вести полуголодное существование и быть одновременно куклой, игрушкой в руках спецов по «связям с общественностью»? Сколько хамских, циничных, грубых, наглых, бесстыдных, непристойных замечаний и «воспоминаний» (и без кавычек тоже) о Мэрилин гуляют и по сей день по всевозможным биографиям и мемуарам? Разумеется, если иметь в виду легенду, то они только добавляют в нее материал, поддерживают ее, дают ей новую жизнь, что особенно важно в «безгеройное время». Но если говорить о реальном человеке, то от всего этого становится как-то не по себе.

Конечно, девушкой она была легкомысленной, но — осуждать ли за легкомыслие… девушку? Да и самое легкомыслие Мэрилин — не было ли оно от некоего парения над землей? Казалось бы, абсолютно земная, она в то же время как-то и не от мира сего. Ну где, в самом деле, вы видели американца, для которого деньги — ничто? Для американцев они всегда были, есть и будут — нечто! А Мэрилин при всех ее гонорарах (кстати, далеко не самых больших в истории Голливуда) не накопила практически ничего. Она была непрактичной. Не это ли действительно достойно осуждения? Но чего нет, того нет. Прочтя однажды в колонке, которую Луэлла Парсонс вела в «Лос-Анджелес икзэминер», что продюсер Лестер Коуэн якобы намерен заключить с ней персональный контракт, Мэрилин на радостях бросилась в ювелирную лавку на Голливудском бульваре и показала продавцу текст газетной полосы. В кармане у нее было только два доллара, но так как с ней вот-вот заключат контракт, почему бы не отпустить ей золотые часы в кредит? И доверчивый продавец продал (точнее, наверное, отдал) полутысячедолларовые часы в счет будущего контракта! Бесхитростные покупательницы… Доверчивые продавцы… Вера в печатное слово… В Америке. Это могло случиться только с Мэрилин. Кстати, а часы те она подарила Фрэдди Каргеру. И два года выплачивала за них долг.

Между прочим, этой новостью из «Лос-Анджелес икзэминер» началось ее короткое сотрудничество со знаменитыми братьями Маркс. Приходится только сожалеть, что наш по-монастырски суровый кинопрокат так и не познакомил советских зрителей (они же читатели) с блистательными абсурдистскими комедиями этих гениальных лицедеев, ожививших древнюю комедию масок и придавших ей специфически американские китчевые темп, ритм и сдвинутость (во всех смыслах слова) общественных и индивидуальных характеристик. «Утиный суп», «Вечер в опере», «День на скачках», «В цирке», «Большой магазин» — на всех этих шедеврах темпа и глубокой бессмыслицы мир надрывал себе животики в тридцатые и сороковые годы. Мэрилин застала Марксов, как принято говорить, на излете их творчества. Фильм «В любви счастлив» был практически последним, где трое систематически выступавших на экране братьев — Чико, Харпо и Граучо — снялись вместе в привычной для себя комедии абсурда[19].

Роль, которую довелось сыграть Мэрилин у Марксов, была, как уже нетрудно догадаться, мизерной. На экране Мэрилин находилась меньше минуты и произносила одну-единственную реплику. Но я уже говорил, что счастье свое Мэрилин собирала по крупицам, и — не роль — ролька в таком фильме стоила иных крупных ролей. Почему? Да потому, что это был фильм братьев Маркс, пусть даже неудачный, и с фильмами популярных актеров образ молодой актрисы постепенно входил в зрительское сознание. Это был необычный образ — не исполнительница, не комедиантка возникала то в одном фильме, то в другом, но некое воплощение женственности. Пусть это была еще не богиня — только нимфа, важно другое: ей и не следовало ничего играть, но быть самой собой, какой ее и создала природа. Тем более что вся атмосфера съемок этой маленькой роли была насыщена ароматом женственности, духом едино земной и неземной красоты, чувствами одновременно и чистыми и нечистыми. Именно этой атмосферой, этим духом Мэрилин входила в кино.