Вряд ли ее повсюду одинаково привечали. По-видимому, Болендеры были чуть ли не единственными чадолюбивыми приемными родителями, к тому же заинтересованными в Норме Джин. Впоследствии Мэрилин по разным поводам рассказывала о множестве и курьезных, и попросту издевательских придирках к ней тех или иных ее приемных родителей. Биографы выяснили, что подавляющее большинство этих рассказов вымышлено. Но есть и такие, что вполне заслуживают доверия. Во всяком случае, обвинение в краже жемчужных бус просто так не выдумаешь. Да и зачем? Известно ведь, что всякое обвинение — независимо от того, справедливо оно или полностью лживо, — прилипает к человеку на всю жизнь. И когда Мэрилин писала, что после этого «никогда не переживала большего стыда, унижения и острой, мучительной боли — они оставили рубец на всю жизнь», сомнительно, чтобы она это сочинила либо попросту кривила душой. При этом даже несущественно, в какой именно из приемных семей это произошло. С другой стороны, что можно требовать с людей за 20 долларов в месяц, или за 70 центов в день?
«В некоторых приемных семьях, — вспоминала еще Мэрилин, — дабы избавиться от моего присутствия в доме, меня обычно отсылали в кино, и я днями просиживала в кинотеатре, иногда до ночи, перед самым экраном… Мне нравилось все, что на нем показывали…» Еще бы! Вполне могу ее понять. Сложнее сделать это по отношению к людям, взявшим на себя (пусть и за 20 долларов) родительский труд. Естественно, что, как и все дети, Норма Джин училась и в школе (посещать школу она начала еще в Хоторне, живя у Болендеров), но не думаю, чтобы кто-нибудь из ее приемных родителей проверял, как она сделала уроки (по крайней мере, ни она сама, ни ее биографы ни о чем подобном не упоминают). Да и как может быть иначе, если при каждом удобном случае отправлять ребенка в кино?
В этом смысле наиболее эффективными оказались те два года, что Норма Джин провела в Лос-Анджелесском доме сирот (аналогичном нашим детским домам) — по крайней мере там контролировался учебный процесс. Все без исключения биографы Мэрилин пишут о том, насколько угнетающим оказалось воздействие на нее этого сиротского дома — воздействие, от которого она, как утверждают, не оправилась до конца дней. Ничего удивительного. Помещение ребенка в детский дом, какими бы причинами это ни вызывалось, — всегда драма. Норме Джин, которая только-только начала привыкать к жизни с матерью в «своем» доме, это показалось катастрофой. Нетрудно представить себе состояние девятилетней Нормы Джин, которую ее опекунша Грэйс Мак-Ки в один несчастный день, 13 сентября 1935 года, взяла за руку и отвела (точнее, отвезла) на Эль Сентро-авеню, в дом номер 815. Увидав надпись на доске: «Лос-Анджелесский дом сирот», девочка начала вырываться и заплакала: «Не пойду! Я не сирота… Не сирота… Моя мать не умерла! Тетя Грэйс! Она же не умерла!» Но «тетя» Грэйс была неумолима: в те годы она собиралась замуж за человека (это и был уже упомянутый Док Годдар) моложе ее на десять лет и полагала, что ребенок, да еще чужой, будет только обузой. У Дока же и у самого было трое детей от предыдущего брака, и подопечная невесты вряд ли могла остановить его.
В жизнь Нормы Джин эта женщина вошла тремя годами раньше, когда Глэдис после пожара на «Консолидэйтед филм» перешла работать монтажницей на «Коламбиа Пикчерз», где Грэйс Мак-Ки исполняла обязанности библиотекарши. Там они и подружились. Однако понять, что побудило Глэдис поручить опеку своей дочери именно Грэйс, знакомой, в общем-то, случайной, а Грэйс — согласиться принять на себя хлопоты по опеке, сейчас, конечно, сложно. Судя по редким и очень общим воспоминаниям, Грэйс Мак-Ки была женщиной взбалмошной, легкомысленной, увлекающейся, но добросердечной, и, возможно, именно по доброте душевной она и предложила своей подруге позаботиться о ее дочери, даже не осознавая, какую ответственность берет на себя. Глэдис же, со своей стороны встревоженная собственными приступами и не имея ни семьи, ни дома, ни кого-то, кто мог ее поддержать, обрадовалась этому первому — скорее всего, единственному и искреннему предложению. Как бы то ни было, но судьба Нормы Джин теперь полностью зависела от опекунши, повторяю — случайной подруги ее безумной матери Поверхностный характер этих отношений плюс сентиментальность («бедная детка!») женщины, долго не бывшей замужем, заставляли суетную Грэйс то с горячностью принимать участие в жизни Нормы Джин, то вдруг прятать ее куда угодно (в сиротский приют или к первым попавшимся приемным «родителям»), как только на ее пути возникал «вариант» и она получала свой шанс на личную жизнь.
Так и попала Норма Джин в сиротский приют, без которого вполне могла обойтись; так же спустя два года она оказалась в семьях уже совершенно чужих, холодных и равнодушных людей — оказалась единственно по капризу все той же Грэйс Мак-Ки, уже вышедшей замуж за своего Дока, но все еще колебавшейся, все еще раздумывавшей, забирать ли ей к себе несчастную дочку ее несчастной подруги или оставить ее на попечение окружной сиротской комиссии. Последний вариант, кстати, был вполне реален.
Если бы все, что наговорила Мэрилин репортерам и биографам о тяготах своего двухлетнего «заключения» в Лос-Анджелесском доме сирот, оказалось правдой, можно было бы вполне написать здесь документальный очерк в стиле Диккенса. К счастью, жизнь в этом приюте, в отличие от Дотсбойз-холла, куда попал диккенсовский Николас Никлби, была не столько страшной (даже совсем не страшной), сколько, как выяснили биографы, скучной, возможно, излишне регламентированной. Никто детей, разумеется, не бил, никто не заставлял их заниматься каторжным трудом, даже история о том, будто Норме Джин пришлось за 10 центов в месяц перемывать сотню тарелок, сотню чашек и сотню ножей, вилок и ложек по три раза ежедневно, оказалась вымышленной («противоречия в подробностях» сказались и тут: ножей в приюте, по понятным причинам, не было). Но Норма Джин была девочкой впечатлительной (что, между прочим, уже есть симптом творческой натуры), и на нее угнетающе подействовали те подробности быта, на которые педагоги и воспитатели всего мира мало обращают внимания, но которые не действуют лишь на индифферентных и толстокожих: например, воспитанники пользовались жестяными кружками и тарелками, на столах же воспитательниц стояла обычная — стеклянная и фарфоровая посуда; так как воспитанники учились в обычной, а не приютской школе, вместе с «вольными», дети постоянно ловили на себе насмешливо-сочувственные взгляды и слышали соответствующие реплики. Но, понятные в устах ребенка, эти детали выглядят странными, когда о них говорит взрослый, и Мэрилин преобразовала их в историю о сотнях тарелок, чашек и вилок. Главное же, повторяю, заключается в том, что в приюте школьные занятия Нормы Джин велись под неусыпным контролем взрослых.
Наконец 26 июня 1937 года Грэйс Мак-Ки забрала Норму Джин из приюта, но радостным этот день не стал. Во всяком случае, мало кто из биографов называет число «освобождения», попросту упоминают, что произошло это «в конце июня». Строго говоря, никакого освобождения и не было — «тетушка» Грэйс обошлась со своей подопечной, как и раньше, со всей возможной бесцеремонностью. Два года назад, когда англичане, арендовавшие у Глэдис ее «собственный» дом, уехали домой, в Англию, и Норму Джин оставлять было не с кем, Грэйс взяла ее за руку и отвела в сиротский приют; теперь, спустя два года, она также за руку вывела ее из приюта и поместила к чужим людям, в семейство, жившее в голливудском районе Комптон, за ним последовало еще одно семейство, жившее и вовсе Бог знает где, и только потом, когда отступать оказалось более некуда и оттягивать стало уже невозможно, Грэйс и ее обретенный наконец супруг «великодушно» согласились принять к себе девочку, которой так не повезло с матерью. (Гайлс утверждает, что Годдары «устыдились своего отношения к Норме Джин».) Подобным образом ведут себя некоторые хозяева собак: когда такой хозяин куда-либо уезжает, он отдает (на время) кому-нибудь свою собаку — желательно, конечно, в «хорошие» руки, но если времени нет, то хороши и первые попавшиеся, а те в свою очередь при малейших неудобствах — еще кому-нибудь, и пошла гулять собака, что называется, по рукам… Как выяснится позднее, Норме Джин не повезло не только с родителями — ей не повезло и с судьбой: не только «тетушка» Грэйс отнеслась к ней словно к домашнему животному, которое держат у себя, пока оно не начинает доставлять неудобства; пройдут годы, Норма Джин повзрослеет, ей изобретут псевдоним (как прозвище, как собачью кличку, на которую она будет с готовностью отзываться) и… только что не наденут ошейник!
