— Ладно, — вздохнул Шишок. — Ох и везёт этому Моголису! Но уж на обратном пути я с ним повстречаюсь…

А далеко внизу — рельсы, по ним два встречных трамвая едут. Вот и 3–я Земледельческая, какая она коротенькая… Пустырь. И гляди–ко! Точно — какие‑то псы собрались в кучку на пустыре, что‑то решают, один чёрный, на таксу смахивает, другой вроде белый пудель… Неужто парни решили по собственной воле надеть собачьи ошейники, надоело быть людьми, что ли? И уже скрылся пустырь из виду, пропали из глаз собаки. Летят они над магазином, к дверям очередь протянулась. Шишок наклонился вниз, пытаясь разглядеть, что это такое, чуть с гладкой петушьей спины не соскользнул. Спросил у Вани:

— За чем очередь‑то? Хлеб, что ль, по карточкам выдают?

— Не–е, скорее талоны на водку отоваривают. А может, и на сахар.

— Почти пятьдесят лет как война кончилась — а всё карточки в ходу… — подпрыгнул Шишок.

— Раньше без талонов жили, это теперь только…

— Ох, ведь! — Шишок стукнул петуха пятками по бокам. — Вечно я не вовремя вылезаю!

— Эй, вы там, потише! — повернув к ним горбоклювую голову, сипит Перкун. — Я ведь всё‑таки не лошадь! И возить на себе никого не нанимался! Ведите себя смирно. Учтите, петух, вообще‑то, птица не летающая, а в основном гуляющая по земле.

— Да ладно тебе прибедняться, — похлопал его по шелковистой шее Шишок. — Знаем мы, какой ты не летающий, ты ещё орла перегонишь — коль захочешь.

— Ну, это как сказать, — не поймался на лесть Перкун, — с такой тяжестью на спине — далеко не улетишь.

— Да разве это тяжесть! Вот если бы тебе пришлось жену участкового на себе везти — тогда да, это я понимаю — тяжесть! А мы с хозяином разве тяжесть?! Лёгонькие, как пушинки!

— Петухам вообще летать не положено, — повернув к ним голову, ворчал Перкун, — это первый и последний раз. А то сядете на шею и не слезете…

Тут Ване показалось, что они влетели в облако — но это оказался дым, такой вонький, что все трое стали кашлять и в непроглядном дыму едва не врезались в кирпичную трубу, из которой дым и валил. В последний момент Перкун взял в сторону, и столкновения удалось избежать. Вылетели из дыма — и увидели внизу гигантский завод, попетляв какое‑то время между дымящимися трубами, вырвались в конце концов на вольный воздух. Но тут стая ворон атаковала странную птицу с двумя всадниками на борту. Вороны окружили их со всех сторон и принялись щипать и клевать, стараясь свалить людишек со спины нежелательной в небесах птицы, беря как уменьем, так и числом. Ваня отбрыкивался ногами, Шишок отбивался балалайкой, Перкуна клевали в плохо защищенный тыл, но тут Ваня увидал внизу автовокзал — место назначения — и, прикрывая голову руками, закричал:

— Перо, скорее вниз!

Перкуна долго приглашать не пришлось, — он сложил крылья и резко спикировал к домам, оставив воронам их небо. Перед самой землёй развернул крылья, пробежался лапами по асфальту и затормозил. Приземлились они на задах построившихся рядами кособоких ларьков, где другого народу, кроме мужиков, соображавших на троих, не имелось. Один из мужиков, пробормотав: «Чи анделы[16], чи нет?», — приглашающим жестом протянул им початую бутылку водки. Ваня и Шишок отмахнулись руками, а Перкун крылом. «Анделы!» — решили мужики, по очереди приложились к бутылке и от умиления заплакали.

— Эх, придётся ведь за Перкуна, как за багаж, билет брать! — вздохнул Шишок. — Шибко много места ты занимаешь, дорогой товарищ птица…

Перкун обиделся:

— Я не багаж. Я как все — по обычным билетам. И что тебе денег, что ли, жалко — у нас ведь верть-тыща имеется.

— Так‑то оно так! — согласился Шишок. — А всё ж экономия нужна. Кто его знает, как ещё с этой деньжурой обернётся… А ну как деньги фальшивые? Али ещё что?!

Они уже входили в низенькое здание автовокзала, битком набитое людьми. Шишок с петухом сели на отлакированную задами жёлтую лавку с закруглённой спинкой, а Ваня отправился за билетами.

Очереди в каждую кассу тянулись, переплетаясь одна с другой. Когда Ваня добрался до окошечка, Шишок протиснулся к нему и сказал, докуда брать билет. Ваня положил на жестяную тарелку, прибитую к дереву, свою денежку, получил билеты и сдачу, а тыща, он сам видел, была опущена кассиршей в выдвижной ящик стола. Ваня подождал возле кассы: может, купюра вылетит из ящика, но дождался только, что его оттиснули от окошка и отругали.

Купив билеты, троица направилась к автобусной площадке дожидаться свой рейс. Здесь на свежем воздухе решили перекусить: Шишок достал из карманов уцелевшие после налёта на квартиру участкового помидоры, яйца и даже бутылку молока. Как всё это уместилось в карманах пижамы, Ваня не понял. Перкун же, увидав яйца, подскочил с поджатыми лапами в воздух и закудахтал:

— Вы что, яйца собираетесь есть?!

— А что — нельзя? — удивился недогадливый Ваня. — Ой…

— У меня просто нет слов! — Перкун отодвинулся от них на самый край скамьи.

Ваня отмахнулся от яиц, дескать, не буду, а Шишок ничего — выпил одно за другим целых три штуки, а на верхосытку и скорлупу схрумкал.

Тут как раз подкатил нужный автобус — но оказалось, что пока они перекусывали, впереди выстроилась целая очередь. Открыли только передние двери, кондукторша загородила вход и стала пропускать по одному, надрывая билеты. Ваня сунул руку за билетами в карман — и обнаружил там, помимо билетов и сдачи, свернутую бумажку, вытащил её и обрадовался:

— Тыща!

— Ну тыща и тыща — зачем же голос повышать! — укорил его бывший не в настроении Перкун.

— Вернулась же…

— На то она и верть–тьща — чтоб возвращаться, — резонно заметила птица.

Когда они протолкнулись к двери автобуса, кондукторша вдруг выбросила прямо перед Ваниным носом руку, точно шлагбаум:

— А вы, ребята, с кем? Где ваши родители?

— Это со мной, со мной! — вылез вперед Шишок. — Я — дедушка. А мальчик со мной.

Ваня, заглянув ему в лицо, только крякнул: Шишок состарился лет на пятьдесят, самое малое. Кондукторша внимательно поглядела на дедушку, ей почему‑то показалось, что за секунду до того он был мальчиком, и руку убирать пока не торопилась.

— Лилипутик, что ли? — произнесла наконец с сомнением.

— Можно сказать и так… Назови хоть горшком, только в печь не сажай, хе–хе… Да и в печь можешь посадить — мы ничего, привычные, огнеупорные мы… Шучу–шучу. Это внучек мой, — кивнул Шишок на Ваню. — А это, — протолкнул вперёд застрявшего в очереди Перкуна, — выставочный экземпляр, специально для ВДНХ выращивали, кормили отборным пшеничным зерном, которое опять‑таки для Выставки достижений народного хозяйства выращено, — и, поманив пальцем кондукторшу, Шишок громко зашептал ей в ухо: — Племенной петух! Представляете, какие яйца будут у кур! Это же мы всю продовольственную программу враз выполним!

— И перевыполним! — поддакнул Перкун, но был Шишком пребольно ткнут в шёлковый бок — молчи…

Кондукторша опять с подозрением уставилась на компанию. Но сзади стали напирать желающие ехать пассажиры, крича и ругаясь, дескать, сколько это будет продолжаться, все ехать хотят, и пытаясь выдавить от двери задерживавшую всех троицу.

— Господа хорошие! Ведите себя прилично, — пытался их урезонить Перкун, но его не слушали и продолжали напирать и толкаться. Тут кондукторша наконец смилостивилась, убрала руку — и они ворвались в автобус и заняли свободные места на Камчатке, а за ними в автобус влетел и рассредоточился хвост остальных пассажиров. Все наконец расселись по своим местам, но добро на отход кондукторша пока не давала. Она вдруг крикнула Шишку игриво:

— А я думала, вы в цирке выступаете — с петушком‑то… — выскочила на улицу, двери захлопнулись, и «ЛАЗ» стал разворачиваться, выезжая с площади. Шишок соскочил со своего места и, сопровождаемый изощрёнными матюками, — отвечал он ещё более изощрённо, — подобрался к чужому окну, высунулся в него чуть не по пояс и крикнул:

— Ив цирке, и в цирке тоже! — и замахал оставшейся кондукторше балалайкой.