Ваня, подчиняясь, принёс, что просили. Василиса Гордеевна, сев в постели, скособочась, принялась состригать себе ногти с одной ноги, после с другой, собрала их в платок, туда же положила клок остриженных седых волос, плюнула три раза и, встав на пол, притулившись к кроватной спинке, зашептала:

— На море, на окияне, на острове Буяне стоит дуб, на этом дубе стоит девять девятин мужеского пола. Они тоже и босые, и простоволосые, кричат: жаку, яку! Есть клателя люди, смугленя и руселя, регжеля, тёмно–руселя, чёрно–руселя. Откоснитеся, отвернитеся — на воды кипучие, на леса дремучие. Кровь да дрыг в речку, дрыг–скок, утопись! Соль им да глина жжёная, рога между глаз!

С этими словами Василиса Гордеевна завязала свой узелок. И, отмахнувшись от Ваниной помощи, на одной ножке прискакала в прихожую. Возле входной двери на уровне лба бабушки в стене обнаружился тайничок. Василиса Гордеевна вынула сучок из бревна, затолкала в дырку свой узелок, опять заткнула дыру и, прислонившись лбом к стене, договорила:

— Будьте, мои слова, заперты крепким замком. Замок во рту, ключи в море.

Конечно, в больнице такой способ лечения никто бы не одобрил: не только главврач, но даже санитарка Нюра, но Ваня уже имел случай убедиться на собственной шкуре, что странный метод действовал, поэтому сидел на своей скамейке смирнёхонько, смотрел да слушал.

А Василиса Гордеевна проспала богатырским сном весь день, всю ночь, да ещё день с ночью — и на послезавтра встала здоровой, правда, по–прежнему на одну ногу приступать не могла. Синяки на лице за это время пожелтели и почти сошли. Ваня, пока бабушка спала, пробивался чем мог: морковкой, горохом да огурчиками с огорода, слазил в подполье, достал квашеной капусты из кадки и прошлогодней картошки. Но снедь по вкусу получалась скромная, совсем не такая, как у бабушки.

Когда Василиса Гордеевна очнулась и на одной ноге попрыгала по хозяйству, Ваня за завтраком рискнул спросить:

— Бабаня, а куда ты на дубе‑то летала?

Василиса Гордеевна покосилась на него и шлёпнула по руке, потянувшейся за хлебом:

— Пакли‑то хоть вымой…

Ваня вымыл руки по второму разу и, усевшись за стол, опять взялся за своё:

— Он… умер — Святодуб Земелькович?

Бабушка, поцвиркав[9] горячего супу несколько ложек, ответила:

— Живой пока! Глядишь, и приживётся на новом месте. Подальше от злых людей. И малец там с ним, под присмотром.

— А где это? Далеко?

— Отсюда не видать.

За чаем Ваня спросил ещё:

— А… как же ты ногу‑то сломала? С дерева сверзилась? Или… менты это?

— Всё тебе расскажи да доложи, много будешь знать — скоро состареешься. Допивай чай и пошли работать.

Но работать им в этот день не дали. Раздался деревянный стук в ворота, потом стеклянный в окно залы, и мужской голос закричал:

— Эй, хозяйка, отворяй ворота!

Василиса Гордеевна, выглянув в окошко, увидала двух мужчин, один из которых был участковый Мерзляков, и, прошептав: «Вот принесла нелегкая!», пустила незваных гостей в дом. Второй оказался инструктор исполкома Моголис. Гости к столу присаживаться не захотели, от чая отказались, а сразу приступили к делу. Моголис сказал, что они пожаловали с радостной вестью: им дают новую квартиру…

— Наконец‑то заживёте как люди! — подхватил участковый.

— А счас мы как навьё[10] живём, — сказала ядовито бабушка, но поскольку кто такое навьё, никто не знал, то яд был выпущен вхолостую.

— Хитра ты, бабка, ох хитра! — грозил ей пальцем Мерзляков. — Успела‑таки прописать внука, двухкомнатную получишь. Если бы внучка была — тогда однокомнатную, а так разный пол — каждому причитается по отдельной комнате. Ох и хитра, ох и хитра!

— Да, счастье вам привалило на старости лет, — поддерживал милиционера инструктор, — печь топить не надо, дрова заготавливать не надо, воду носить не надо, в ванне будете мыться, как…

— Как Мерилин Монро, — встрял опять милиционер.

— Квартира на девятом этаже, в доме, конечно, лифт. Санузел раздельный — очень удобно.

Василиса Гордеевна, стоя с подогнутой ногой, ровно цапля, и опираясь на клюку, переводила глаза с одного на другого, и взгляд её не предвещал ничего хорошего. Ваня сидел в сторонке на лавке и играл свистулькой, машинально издавая громкие трели.

— Вы знаете, конечно, — покосился на него Моголис, — улицу эту снесут, так же как Первую и Вторую Земледельческие.

— Я на Первой раньше жил, — ввернул опять участковый. — Тоже в квартиру переселили, живу — не нарадуюсь. Вроде только на свет народился, а то всю жизнь в грязи да в золе копался, будь оно неладно. А сейчас — красота!

Василиса Гордеевна наконец прервала молчание и потыкала клюкой в пол:

— А что ж тут‑то будет? Тоже пусто место?

— Зачем же пусто место, — обиделся инструктор. — Нет, по генеральному плану застройки города на месте всех трёх улиц предусмотрено возведение торгово-развлекательно–спортивного комплекса. Вот, пожалуйста, сейчас увидите, у меня и копия плана имеется. Сейчас, сейчас, сейчас, — инструктор, достав из дипломата скрученную вощёную бумагу, разворачивал план на столе. — А на месте вашего дома — так же, как многих соседних — будет крытый плавательный бассейн. Сейчас найдём, погодите‑ка…

— Бассейн? — спрашивала между тем Василиса Гордеевна. — Мокрое место, значит, останется… Ага.

— Да–да, — оторвался от поисков Моголис. — И внук ваш сможет сюда ходить, плавать будет, здоровья набираться, жить‑то рядом будете, всего лишь за дорогой.

— И кто ж хозяином тут будет?

— Хозяином?

— Ну, у всякого места есть хозяин. Какой водяной будет заведовать этими водами?

Моголис и Мерзляков обменялись взглядами и засмеялись, а инструктор ответил:

— Заведовать этим бассейном будет, видимо, спорткомитет, а конкретно, если вас это так интересует, Гамбузов Валерий Семёнович.

— Что‑то я такого не знаю! — сказала, наморщив лоб, Василиса Гордеевна.

Инструктор с милиционером опять переглянулись.

— Да и вас, бабушка, он, скорей всего, не знает, — усмехнулся Моголис. — Но мы отвлеклись от предмета нашей беседы. Так вот, — инструктор вновь расправил свернувшийся трубочкой непослушный план и, придавив один конец подвернувшейся глиняной свистулькой, склонился над ним. Милиционер и Ваня, сидящий у стены на лавке, тоже нагнули головы к проекту будущего… Василиса Гордеевна же выдернула из голика, валявшегося под лавкой, прутик, просунула его в промежуток между головами, ткнула в какое‑то место, как указкой, и запричитала, раскачиваясь:

— Охти мне да охти ва–ам! Посмотри–ко, мил человек, нет ведь тут никакого бассейна в гумаге твоей, нетути…

— Как нетути? — удивился инструктор, доставая из кармана очки и водружая их на нос.

— Так нетути, — тяжко вздохнула бабушка, насмешливо глядя на начальство.

Поглядели — и вправду никакого бассейна в проекте не было. Улица же 3–я Земледельческая со всеми домами и огородами значилась на своём месте, а 13–й дом был ещё и обведён красным кружком, дескать, очень важный объект, трогать его ни в коем случае не полагается. Моголис и Мерзляков переводили взгляды с плана друг на друга, потом опять рыли носами план, наконец, оторвались от него и пожали плечами.

— Ничего не понимаю! — воскликнул в сердцах инструктор.

— А раз не понимать — нечего добрых людей от дела отрывать! — взъярилась вдруг мирная бабушка, размахивая клюкой перед лицом начальства. — Ходют тут, не разуваются, полы после них мой!

Когда гости подобру–поздорову убрались со двора, Василиса Гордеевна, едва не сверзившись с лестницы, выскочила на улицу и выпустила за ворота Мекешу. Ваня, высунувшись в окошко, видел, как козёл вприскочку помчался за начальством, догнал и пристроился следом, вскоре троица повернула за угол и скрылась на проспекте. Вернулся Мекеша, когда бабушка уже все глаза проглядела в окошки, затопотал по ступенькам крыльца; встав на задние ноги, передними отворил дверь и через сени ворвался в избу. Бабушка, вопреки всем ожиданиям, не выгнала козла, а выслушала его беканье очень серьёзно. Ваня маялся рядом третьим лишним — ничего не понимал в их разговоре.