Вход на первый и второй этажи, занимаемые раньше госпожой Мазель, был справа, а в воротах находилась маленькая дверь, которая вела на третий и четвертый этажи. Ставни окон этих этажей были открыты, и сквозь стекла были видны занавеси и обои. Эти два этажа были обитаемы, в то время как первый и второй были закрыты со времени преступления, совершенного полтора года тому назад.

Но в эту ночь сквозь ставни в окнах мелькал слабый свет. Это обстоятельство было даже замечено несколькими запоздавшими соседями, но так как был поздний час, то прохожие и не думали останавливаться.

Когда фиакр остановился перед домом, дверь сразу же отворилась.

Панафье и братья Лебрен вышли из экипажа и, отпустив кучера, вошли в дом.

Свет во втором этаже бывшей квартиры мадам Мазель был зажжен служанкой двух братьев, которую они послали заранее, и которая открыла дверь, услышав звук останавливающегося экипажа.

– Будет ли нам нужна эта женщина? – спросил Панафье сразу же, как за ними закрылась дверь.

– Нет.

– В таком случае отпустите ее.

Старая служанка с удовольствием выслушала приказание возвратиться домой и не замедлила привести его в исполнение.

Как только трое мужчин остались одни, Панафье огляделся вокруг.

Они были в большой передней, раскрашенной под дуб, пол которой был покрыт большим ковром и в которую выходили три двери.

– Посмотрим, – сказал Панафье, – дайте мне сориентироваться. Эта дверь налево позволяет пройти в жилые комнаты, не проходя через маленькую приемную гостиную. Эта, направо, ведет на маленькую лестницу, выходящую на второй этаж, в столовую. Чтобы попасть в маленькую гостиную, надо пройти через среднюю дверь.

Сказав это, он открыл среднюю дверь и вошел в сопровождении двух братьев в небольшую комнату. Это была гостиная, обитая алжирской тканью.

– Да, вот маленькая гостиная, курительная комната, окна которой выходят в сад. Здесь принимали людей незнакомых, в то время как обычные посетители прямо направлялись в столовую по маленькой лестнице и через эту столовую проходили в большую гостиную. Только Корнель Лебрен и аббат Пуляр проходили через дверь налево и маленькую переднюю, выходящую в эту комнату. Вот она. А вот и коридор, который из нее ведет… Все это так! Впрочем, эти двери скрыты под обоями, и они могли пройти, не будучи замеченными, через большую лестницу в переднюю первого этажа. Если вы согласны, мы тоже пройдем по этой дороге!

– Господин Панафье, – сказал один из братьев, – вы отлично изучили план и лучше нас знаете расположение комнат в доме.

– Конечно. Я даже сомневался, были ли вы в нем хоть один раз.

– Один раз были.

– Да, я знаю. Идемте.

И, держа в руках подсвечник, Панафье открыл дверь налево. Они очутились в широком коридоре, называемом галереей на основании того, что на сырых стенах висело нескольких плохих картин.

Пройдя этот коридор, они открыли стеклянную дверь и очутились на первых ступенях широкой лестницы, на которой был разостлан узкий алжирский ковер.

– Все это так. Вот лестница. Поднимайтесь по ней!

Придя на второй этаж, они остановились.

– Надо сориентироваться! – снова сказал Панафье. – Дверь налево в углу – это потайная дверь в спальню. Вот дверь в коридор, ведущий в людскую, через который прислуга ходила в столовую. Пройдем через него. Нам нечего делать ни в людской, ни в кухне, идемте в столовую.

Говоря это, Панафье в сопровождении братьев прошел в коридор и вошел в столовую.

Эта комната была отделана с претензией на роскошь. Стены были покрыты лепкой из папье-маше.

– Теперь пройдем через дверь на маленькую лестницу, – продолжал Панафье.

Эта дверь вела в большую гостиную и была освещена.

При виде этой комнаты Панафье невольно вскрикнул от удивления.

– Черт возьми, какой шик! – проговорил он.

Это была большая гостиная, каких много в настоящее время. Белая с золотом, во вкусе Людовика XV, с плохой бронзой, с мебелью, обитой красным шелком, и большим белым ковром, посредине которого был изображен громадный букет красных цветов. Потолок представлял небо, подобного которому никто никогда не видел, – на нем росли цветы. Два громадных стола занимали середину гостиной. На этих столах еще стояли маленькие коробки, в которые кладут мелки и карты.

Осмотрев все это, Панафье сказал:

– Да, это так. Вот комната, в которой играли. Вы знаете, что, по собранным сведениям, этот дом был настоящим игорным домом. Вот в углу направо маленькая дверь, которая ведет в коридор. Вот она, войдем в нее! Так. А тут рядом дверь в уборную. Вот и она! Здесь восхитительно! – вскрикнул Панафье, войдя в уборную. – До сих пор еще пахнет духами!

Что касается братьев, то по мере того, как они приближались к месту совершения преступления, они становились молчаливее и мрачнее.

Уборная вся была обита тканью с очень красивым рисунком. В ней стояли два низких кресла, кушетка и широкий диван, обтянутые той же тканью. Зеркало занимало всю стену, а напротив стоял туалетный столик со множеством флаконов.

– Здесь, согласно тому, что говорит следствие, хозяйка часто принимала аббата Пуляра, – сказал Панафье. – Войдем в спальню!

Братья невольно придвинулись друг к другу, в то время как Панафье равнодушно открывал дверь в спальню.

Спальня была самой лучшей комнатой в доме. Постель, обитая голубым атласом, занимала всю глубину комнаты. Это была громадная постель, ширина которой равнялась длине. Чтобы лечь на нее, нужно было подняться на две ступеньки, покрытые шкурой белого медведя.

Напротив кровати были расположены два окна, выходившие на улицу Фридлан, и между этими окнами стоял маленький столик, покрытый голубой атласной салфеткой, на которой были вышиты две громадные буквы – А. и М. На этом столике находился целый арсенал туалетных принадлежностей из слоновой кости. Щетки, щеточки, гребни – все это было помечено буквами А. и М.

Вся комната была обита голубым атласом. Над столом висело громадное венецианское зеркало, а между двумя дверями – в переднюю и уборную, которые обе были скрыты под обивкой, – стоял шкаф из черного дерева. Ковер имел отвратительный вид. Он весь был покрыт пятнами крови.

В каждом углу комнаты стояло по маленькому креслу, обтянутому голубым атласом. Перед дым окном стояли этрусские вазы на античных бронзовых подставках. Они служили жардиньерками, и цветы, росшие в них в день преступления, находились там еще и теперь, но увядшие и засохшие.

Мы рассказали, что представляла из себя эта комната, и должны сказать, почему Панафье несколько минут стоял в дверях, не решаясь войти.

Чтобы изгнать запах, который мог остаться от окровавленного белья, постель была окроплена духами. Вся комната также была окурена духами, и в ней стоял сильный застоявшийся запах, дурманивший голову.

Винсент вошел вслед за Панафье и, указывая на постель, сказал:

– Видите, мы сохранили все в полном порядке.

– Да, вам пришла в голову счастливая мысль, которая в настоящее время очень нам поможет.

И держа подсвечник в руке, Панафье подошел к постели.

– Это очень странно, – говорил он вполголоса, глядя на каплю черной запекшейся крови на подушке. – То же самое!

– Что вы говорите? – спросил Винсент.

– Ничего – это просто замечание.

Он осмотрел простынь, одеяло и снова сказал:

– Ничего. Ничего…

– Что вы хотите сказать? – снова спросили оба брата.

– И вы говорите, что эта женщина получила пятьдесят ударов ножом?

– Да, доктор констатировал это.

– В таком случае, белье переменили?

– Нет.

– Но это необъяснимо.

– Если хотите, я покажу вам рапорт доктора.

– Он у вас есть?

– Да, вы хотите его прочесть?

– Конечно. Это должно быть очень интересно.

– В рапорте говорится, – сказал Винсент, – что первый удар был смертелен, что произошло внутреннее кровоизлияние и вследствие этого, из остальных ран кровь не могла идти.

Панафье пожал плечами.