— Да, господин оберштурмбаннфюрер! Я надеюсь, что…

— Быстрее заканчивайте! — тем же тоном продолжил я. — Мои люди не должны торчать здесь до темноты. Сколько осталось?

— Человек сто пятьдесят, не больше, — оценил Гилле.

— Вам не приходило в голову, что пока вы развлекаетесь плясками голых евреек, легко раненные могут выбраться по дну оврага? Вы ведь не удосужились по ходу оврага выставить оцепление, не так ли? — ядовито осведомился я.

— Да, пожалуй… Сейчас исправим! — засуетился Гилле.

— Оставьте! Я сам этим займусь, поскольку оцепление поручено моим людям, — с презрением остановил я его. — Унтерштурмфюрер Флюгель, за мной! Организуете охрану того конца оврага!

— Слушаюсь, господин оберштурмбаннфюрер, — облегченно выдохнул Флюгель и затрусил за мной.

Мы прошли полосу кустарника и остановились на следующей вырубке.

— Ну, как, пришли в себя? — поинтересовался я, закуривая сигару, которую прихватил со столика Флюгеля.

— Да, господин оберштурмбаннфюрер! — ответил Флюгель. Я хотел протянуть ему фляжку с коньяком, которую постоянно носил с собой, но не стал этого делать: все равно его измученный стрессом желудок сейчас не принял бы с себя ни капли. Кроме того, от Флюгеля ощутимо попахивало блевотиной и мне совсем не хотелось пить коньяк после него.

Я сделал глоток из фляги, вдохнул ароматный дым сигары и с иронией осведомился:

— Надо полагать, ни в школе СС, ни тем более в Гитлерюгенде вам о таком не рассказывали?

— Нет, — промямлил Флюгель.

— А ведь вас учили быть готовым ко всему и встречать любую трудность с арийским спокойствием и нордической выдержкой. Ну и где ваша нордическая выдержка? Вас научили отлично стрелять, но вы не подозревали, что в каждом человеке примерно пять литров крови, и когда столкнулись с этим фактом в реальности, то оказались в шоке. Вы не знали, что кровь имеет запах и что от этого запаха вас тошнит. Вы горячо соглашались с тем, что евреям не место в Европе, но не задумывались над тем, что история делается кровью и сталью. Вы слышали об этом, но не задумывались. Ведь это слова, не так ли? Всего лишь красиво звучащие слова — и не более того. А сегодня вы увидели, что они в реальности означают. А вы слышали о реках крови? Ведь тоже крылатые слова еще со времен римлян. Слышали?

— Так точно, господин оберштурмбаннфюрер, — кивнул Флюгель.

— Посмотрите в овраг и вы воочию убедитесь, что это означает, — приказал я.

Флюгель посмотрел на дно оврага. Экзекуция подходила к концу: похоже, Гилле расстрелял уже все четыре сотни евреев. Пулеметные очереди прекратились, слышались частые одиночные выстрелы и взрывы гранат. Ручей теперь стал красным, наполнившись потоками крови. Флюгель снова позеленел, упал на колени: его снова выворачивало наизнанку.

Я молча курил и смотрел на изгиб оврага возле полосы кустарника. Что это? Показалось? Нет!

— Флюгель, кончайте блевать и молчите: у вас есть шанс себя реабилитировать. Не вставайте: встаньте на колено, достаньте пистолет и смотрите туда!

Я показал на изгиб оврага, откуда показалась странная пара: седой старик нес на руках стонущего мальчика лет десяти. У мальчика была перебита рука: повязка из рукава рубашки насквозь пропиталась кровью. Он негромко стонал и плакал, а старик, тихо бормоча, успокаивал его. Они подошли к нам совсем близко, прежде чем старик заметил нас. Он не попытался бежать: остановился и поднял голову, глядя на нас с Флюгелем.

Я увидел, что он вовсе не старик, несмотря на совершенно седые волосы и бороду: глаза были молодые, синие и упрямые. В них не было страха. Он просто молча стоял и смотрел в упор на нас, прижимая мальчика к груди.

— Убейте его, Флюгель! — приказал я.

Флюгель вздрогнул и поднял руку с пистолетом. Рука затряслась, и Флюгель безвольно опустил ее.

— Я не могу, не могу, — прошептал он.

— Встать! — приказал я. — Идемте!

Мы углубились в лес и прошли метров пятьдесят, прежде чем Флюгель спросил:

— Куда мы идем, господин оберштурмбаннфюрер?

— Туда, где ты сможешь поплакать, — жестко ответил я. — Ведь ты собирался разрыдаться на глазах у еврея. А это еще больший позор, чем невыполнение приказа.

Флюгель остановился, недоуменно уставившись на меня.

— Я приказал вам убить этого еврея, а вы не выполнили мой приказ, — напомнил я. — Это преступление, Флюгель!

— Он не был похож на еврея, — пробормотал Флюгель.

— Вы специалист по расам? — иронически усмехнулся я. — Забудьте ту чушь про горбатые носы и по-африкански курчавые волосы: в этих местах многие евреи имеют внешность, которой позавидуют некоторые наши арийцы. Тут часто встречаются голубоглазые и светловолосые евреи.

— Разрешите вернуться и выполнить ваш приказ? — решительно спросил Флюгель, твердо сжав «вальтер» в руке.

— Валяйте! — согласился я, присев на пенек. — Даю вам полчаса.

Через полчаса обескураженный Флюгель вернулся.

— Я не смог их найти, господин оберштурмбаннфюрер, — сокрушенно доложил он.

— Я думаю, что это будет хорошим уроком для вас, Флюгель, — назидательно заметил я. — Если вы самонадеянно вызоветесь на дело, которое заведомо не сможете выполнить, то подведете своих товарищей. А пока… вы не выполнили мой приказ и я подумаю, какое взыскание на вас наложить. Сейчас отправляйтесь к Гилле и скажете ему, что я приказал вам возглавить оцепление из моих солдат. Думаю, оцепление пора снимать. Как только Гилле разрешит снять оцепление, приведете солдат в казарму. Надеюсь, с этим вы справитесь?

— Так точно, — ответил Флюгель, но было видно, что какой-то вопрос его мучает.

— Что еще, Флюгель? Выкладывайте! — приказал я.

— Гауптштурмфюрер Гилле… Зачем он так? Я понимаю, у него приказ, но… Неужели он не мог их просто расстрелять? Зачем так…

— Вы имеете в виду пляски нагих женщин и метание живых детей в овраг? — уточнил я. — Я предупредил Гилле, что доложу об этом обергруппенфюреру фон дем Баху. Надеюсь, что он доведет информацию о безобразных выходках Гилле до сведения рейхсфюрера и тогда начальники Гилле не смогут замять дело. Честно говоря, я думаю, что Гилле — просто больной человек, чья психика не выдержала трудных испытаний. Ведь каждый имеет свой предел, Флюгель. И каждый ломается по-своему. Вы меня понимаете, Флюгель?

— Да, — кивнул Флюгель и тут же спросил: — А Крюгер?

— Вы задаете слишком много вопросов, Флюгель! — счел нужным я поставить Флюгеля на место. — Но хочу вам напомнить, что Крюгер в составе нашего батальона воюет с самого начала войны, он прошел ад Демянска. Потому вы не вправе критически судить о нем… по крайней мере до тех пор, пока на вашу долю не выпадет столько испытаний, сколько их выпало на долю Крюгера. Все, идите и принимайте командование над оцеплением!

Флюгель подтянулся, выбросил руку в приветствии бодрым «Хайль Гитлер» и растворился в лесу в полном соответствии с выучкой, полученной в составе моего батальона.

Похоже, он овладел собой. Но это уже не важно: теперь он мой, со всеми потрохами. Он не смог выполнить мой приказ и теперь с трепетом ждет моего решения: предам я его суду СС или нет.

Не мучайся, дружок! Я давно принял решение: теперь ты мой, в моих руках. Теперь ты выполнишь любой мой приказ.

Именно так в свое время Гейдрих получил полную власть надо мной. Я отлично запомнил его уроки.

Учебники, написанные кровью, запоминаются гораздо лучше.

Я не стал вдаваться в объяснения насчет Крюгера не столько потому, что не был обязан давать какие-либо объяснения своему подчиненному, а столько потому, что Крюгер действительно был, мягко говоря, не вполне адекватной личностью и это не подлежало обсуждению. Проще говоря, он был психопатом.

Впервые я познакомился с ним в 1931 году, когда расследовал дело о чудовищном убийстве крестьянской семьи на уединенной ферме. Бежавший из сиротского приюта семнадцатилетний воспитанник Николас Крюгер убил владельца фермы, его жену и двоих детей, после чего еще пару недель преспокойно проживал на ферме, пока его не арестовала полиция. Этот случай привлек мое внимание своей странной и необъяснимой на первый взгляд жестокостью происшедшего. На мой вопрос, зачем он это сделал, Крюгер ответил с предельной откровенностью: