Лавров выполнил обещание: по приезде в Берлин Рудаков встретился с СС-штурмбаннфюрером фон Штернбергом. Тот оказался бывшим остзейским бароном и даже помнил отца Сергея по совместной службе в корпусе Бермонт-Авалова.

— Зачем вам эти шпионские игры наших вояк, Сережа? — проникновенно вопросил фон Штернберг Рудакова. — Кончится тем, что они отправят вас в Россию за чертежами новейшего русского самолета и через пару дней вы окажетесь в подвалах НКВД, которых вам пока удалось так удачно избежать. Давайте, я пристрою вас в СД, и вы будете освещать настроения русской эмиграции в Германии.

Рудаков уже изучил немецкий язык настолько, что мог составлять отчеты и вполне подходил на такую работу. В первый момент его оскорбило предложение стать осведомителем. Но фон Штернберг объяснил, что СД — вовсе не тайная полиция вроде гестапо, а всего лишь нечто вроде информационно-аналитической службы в нацистской партии, призванной не сажать людей по доносам, а информировать партийное руководство о реальном положении дел на местах. И Рудаков согласился. Кроме того, это был прекрасный случай избавиться от назойливых притязаний Смысловского и опеки абвера.

Рудаков при помощи СД устроился в авиационную фирму «Юнкерс» механиком и, возможно, так бы там и проработал до войны, но однажды его пригласили на беседу к сотруднику СД СС-гауптштурмфюреру Герлиаку. Герлиак оказался приятным в общении мужчиной на вид лет тридцати пяти. Он выяснил детали биографии Рудакова и предложил ему пройти курс специальной подготовки для выполнения важного задания. Рудаков с досадой подумал, что уготованная ему абвером шпионская судьба все-таки настигла его, но отказаться не посмел: уловивший тень сомнения в его глазах Герлиак мягко намекнул на вполне возможные — как для бывшего офицера РККА и члена ВКП(б) — неприятности со стороны гестапо. Рудаков не сомневался, что Герлиак вполне сможет обеспечить эти неприятности и принял предложение офицера СД.

Подготовка началась с того, что в конце 1938 года его в кузове машины без окон привезли в двухэтажный особняк, расположенный посреди густого сада, в котором с ним долго беседовал какой-то человек. Герлиак сказал, что это специалист в области психологии и он составит программу подготовки Рудакова с учетом его психологического портрета. Рудакову очень не понравился ни погруженный в странную тишину уединенный особняк, охраняемый эсэсовцами; ни профессор-психолог откровенно еврейской наружности. Создавалось впечатление, что в особняке вообще никто никогда не бывал, кроме постоянно жившего там профессора и периодически приезжавшего Герлиака.

В особняке Рудаков пробыл до Нового года, после чего его также внезапно перевезли в какой-то расположенный в лесу лагерь. Там находилось еще около сотни человек: в основном немцы — выходцы из Прибалтики. Было еще человек пять русских эмигрантов, но они сторонились Рудакова. Все это называлось «учебная команда Анклам» — по названию близлежащего города, стоявшего на реке Пене. Увольнения были запрещены, однако разрешалось посылать домой открытки. Открытки, — почему-то исключительно с видами Мекленбурга, — продавались в буфете.

Старшим в лагере был СС-оберштурмфюрер Бремер, который, собственно, и формировал спецкоманду. Он разбил команду на три взвода и назначил взводных. Одним взводом командовал русский, бывший пехотный поручик русской императорской армии Плахотников. Там же в одно отделение зачислили всех русских.

В учебной команде проводились занятия по тактике боевых действий в условиях лесисто-болотистой местности. Особое внимание уделялось общей выносливости. Однако большое количество лиц в возрасте за тридцать создавало определенные проблемы, поэтому физические нагрузки с течением времени стали даваться в щадящем режиме.

Другой особенностью было углубленное изучение минно-взрывного и стрелкового дела. На занятиях изучались не только немецкие, но также польские, чешские, советские и даже британские образцы оружия — от карабинов до орудий и минометов. Кроме того, каждый член команды должен был уметь управлять автомобилем и танком. Зачем это было нужно, не знал никто, но Рудаков произвел выгодное впечатление на Бремера, легко подняв в воздух и выполнив полет по маршруту на легком самолете после одного теоретического задания. В ответ на похвалу Бремера Рудаков не сдержался и самодовольно сказал:

— Мастерство не пропьешь!

В ответ на недоуменный взгляд Бремера он пояснил смысл этого выражения. Тем не менее, как впоследствии выяснилось, глубинный смысл русского идиоматического выражения так и остался непостижимым для Бремера.

В августе 1939 года в лагере неожиданно появился Герлиак, одетый в форму СС-штурмбаннфюрера. Он выглядел осунувшимся, но находился в приподнятом настроении. Бремер сообщил, что «учебная команда Анклам» преобразуется в «зондеркоманду Анклам», а Герлиак назначен ее командиром. Бремер занял должность начальника штаба зондеркоманды.

— Час пробил! — торжественно сообщил Герлиак. — руководство сочло ваше обучение завершенным. Настало время проверить вас в деле!

Рудаков думал, что их собираются использовать для диверсий на территории СССР, но буквально на другой день началось вторжение в Польшу. Зондеркоманда двигалась непосредственно за наступающими немецкими войсками, зачищая местность от разрозненных, но продолжавших сопротивление групп польских военных. Так они оказались в Люблине, где Герлиак сообщил личному составу, что отныне пригород Люблина будет являться местом их постоянной дислокации. Зондеркоманда развертывается в «батальон СД специального назначения 500» и поступает в оперативное подчинение начальника СД и полиции люблинского дистрикта СС-группенфюрера Глобочника. Задачей батальона является зачистка новой территории рейха от евреев и польских бандитов.

Затем Герлиак сообщил о кадровых перемещениях в связи с переформированием команды в батальон. Плахотников убыл на излечение после тяжелого ранения и командиром третьей роты (в которой служило много русских эмигрантов и хорошо знавших русский язык прибалтийских немцев) был неожиданно для себя назначен Рудаков с присвоением ему звания СС-оберштурмфюрера. Бремера назначили командиром первой роты. Освободившуюся вакансию начальника штаба должен был занять какой-то работник из центрального аппарата СД, но его так никто и не увидел: вплоть до своей гибели под Демянском обязанности начальника штаба продолжал исполнять Бремер.

Затем началась служба, которую Рудаков не любил вспоминать. Лишь июнь сорок первого принес ему надежду на освобождение его Родины от большевистского режима. Надежда эта жила в нем, не взирая на многозначительный монолог фон Лампе во время их последней мимолетной встречи в июле 1941 года:

— Дорогой Сережа! Я очень рад и чертовски завидую вам, что для вас нашлось место в рядах отправляющейся на битву Европы с большевистским варварством германской армии. С прискорбием должен отметить, что не все, — да что греха таить! — далеко не все русские эмигранты готовы последовать вашему примеру. После того как Сталин в 1938 году поставил к стенке многих из тех, кого мы давно приговорили к смерти; после того, как Сталин предпринял усилия для восстановления атрибутов и границ Российской империи, — многие уверовали, что именно Сталину суждено вернуть Россию на круги своя; что именно он покончит с безумием большевизма. Многие восприняли казнь негодяя Троцкого как знак Судьбы, как поворотный момент… Я не склонен смотреть на вещи подобным образом, но хочу вас предупредить: наши эмигранты, — даже из числа тех, что отважно воевали с большевиками, — более не заслуживают безусловного доверия. Не хочу напоминать о генералах Скоблине и Слащеве, чьи заслуги в борьбе с большевизмом очевидны, но которые вдруг оказались на стороне Сталина, причем самым предательским образом. Тем не менее, друг мой, будьте осторожны, не доверяйте никому!

Однако Рудаков скептически отнесся к предостережениям фон Лампе: бойцы Красной армии сдавались в плен целыми дивизиями; на покинутых большевиками территориях мгновенно образовывались местными активистами группы самообороны, насчитывавшие зачастую тысячи добровольцев. Они охраняли свои районы в качестве вспомогательной полиции и боролись с большевистским подпольем и отрядами окруженцев.