— Оказывается, вот уже двенадцать лет летчикам легче легкого летать вслепую, — удивился Коровин. — А я то считал это высшим искусством!
— Ну, не все так просто в реальности, — улыбнулся Судоплатов. — Но благодаря системе Лоренц полеты вслепую стали обычной практикой. Но самое интересное не это, Любые изобретения рано или поздно начинают применяться в военных целях. И система радионаведения Лоренц тоже не стала исключением. В 1933 году. немецкий ученый доктор Ханс Плендл начал исследования по возможности использования системы Лоренц для увеличения точности бомбометания в условиях плохой видимости и ночью. Система доктора Плендла, названная «Икс-герат» — то есть «Икс-аппарат», — состояла из нескольких лучей системы Лоренц, один из которых был основным лучом радионаведения. По этому основному лучу должна была наводиться авиационная группа, а другие лучи, излучаемые поперек основного луча, пересекали его в определенных местах. Как правило, эти вторичные лучи пересекали основной луч над местами, которые отмечались на навигационных картах, что давало летчику возможность определения своего точного местоположения. Эта система была объединена со специальным бомбосбрасывателем, который автоматически сбрасывал бомбы в том месте, где основной луч пересекался с последним вторичным лучом. Самолеты, имеющие на борту эту систему, в условиях ночи сбрасывали на цель бомбы с исключительной точностью. Сразу же после оккупации Франции и Бельгии немцы построили сеть «Икс-герат»-систем на северном побережье этих стран. Впервые система «слепого» бомбометания получила боевое крещение в ночь на 14 ноября 1940 года при бомбежке города Ковентри. Две группы общим числом примерно в 450 бомбардировщиков взлетели глубокой ночью с аэродрома Ваннес на территории оккупированной Франции. Почти все бомбардировщики были оборудованы новым прибором доктора Плендла и благодаря лучам наведения «Икс-герат» безошибочно достигли своей цели — центра города, стерев его с лица земли.
Судоплатов вдавил окурок папиросы в пепельницу и продолжил:
— Разумеется, англичане тоже не сидели сложа руки и находили способы, как сбить бомбардировщики с курса. Но все это делалось методом проб и ошибок. А представь, что немцы начнут атаки своими баллистическими снарядами, используя метод радионаведения, о котором мы понятия не имеем? Пока мы изобретем способ противодействия, они успеют нанести нам очень тяжелый урон!
— Погоди, ты хочешь сказать, что немцы собираются в Беловежской Пуще поставить мощную станцию наведения баллистических снарядов? — недоверчиво воскликнул Коровин.
— Это не я говорю, — ответил Судоплатов. — Такое предположение высказали специалисты. И мы не можем его игнорировать. Мощный узконаправленный радиосигнал можно направить и со значительно удаленной от цели станции, поскольку столь большой высокоскоростной реактивный снаряд, летящий по баллистической траектории, поднимается на десятки километров и коррекция его полета, видимо, будет производиться именно в верхней точке траектории. Как мне сказали специалисты, летящий по баллистической траектории снаряд на удаление в 400 километров в высшей точке траектории должен достигнуть высоты 80–90 километров. Объект, излучающий прямой узконаправленный радиолуч для корректировки траектории снаряда может в таком случае находиться на удалении до 800 километров! Такой корректировки вполне достаточно для сужения зоны вероятного поражения до 150–200 метров, поскольку к земле снаряд будет подходить на скорости, превышающей скорость звука и в силу этого возможные отклонения от атмосферных воздействий на конечном участке полета будут достаточно малы. Разумеется, чтобы точно оценить возможную эффективность применения такого оружия, необходимо знать точные характеристики снаряда и средств наведения, а мы этого не знаем. Но в данном случае исходить следует из худшего варианта. Вполне возможно, что немцы строят не станцию наведения, а один из объектов полигонной отработки оружия. Одно ясно: этот объект возводится весьма спешно и в обстановке полной секретности. Уже поэтому им следует заинтересоваться.
— Я все понял, — подытожил Коровин. — Я отправлюсь пешим порядком с группой человек тридцать к цели операции, находящейся за 450 километров от линии фронта. При этом моя основная база будет находиться на удалении в 150 километров от оперативного района. Не взирая на это, я должен в кратчайший срок создать в оперативном районе разветвленную разведывательную сеть и преобразовать разведывательно-диверсионный отряд численностью в 30 человек в партизанское соединение, способное взять штурмом отлично охраняемый секретный объект в глубоком тылу противника. Завораживающие перспективы!
Судоплатов молча выслушал эскападу Коровина, после чего произнес:
— Да, задача сложная. Очень плохо, что я не могу дать тебе для связи даже местных подпольщиков. У нас была группа в Минске, связанная с небольшим партизанским отрядом, оперирующей в интересующем нас районе. Месяц назад, когда только появилась информация о подозрительном строительстве в Беловежской Пуще, мы дали задание подпольной группе передать партизанам приказ: разведать подступы к объекту, систему охраны, связь и все такое.
— И каков результат? — нетерпеливо спросил Коровин.
— Никакого, — мрачно ответил Судоплатов. — Вот уже три недели подпольщики не выходят на связь. Что там случилось, можно лишь гадать: то ли группа арестована, то ли вышла из строя рация или же вынуждено меняют дислокацию… Может, с ними еще все обойдется, но в любом случае дать тебе на связь эту группу не могу: слишком высока вероятность, что твоей группе после этого на хвост сядет гестапо. Задание не из легких. Но тебе не приходится выбирать: сам знаешь, что у кого-то в нашем ведомстве вырос огромный зуб на тебя. И только успешное выполнение важного задания позволит игнорировать тот материал, который наши старательные следователи накопили на тебя. Но я приберег кое-что специально для тебя.
— Шапку-невидимку? — усмехнулся Коровин.
— Нет, гораздо лучше, — серьезно ответил Судоплатов. — Персональную линию связи с Центром.
— Подожди! Ты же сказал, что уверенную связь с Центром мы можем поддерживать лишь западнее линии Лида— Пинск! — удивился Коровин.
— Верно! — согласился Судоплатов. — Но наши люди есть не только в Москве. Если ты внимательно посмотришь на карту, то увидишь, что есть города, из которых гораздо надежнее держать связь с оперативным районом в Беловежской Пуще, нежели из Москвы.
— Из Берлина, что ли? — недоверчиво ухмыльнулся Коровин.
— Нет, там гестапо будет очень сильно беспокоить, — скупо улыбнулся Судоплатов. — А вот столица нейтрального государства Стокгольм — это совсем другое дело.
— Я не совсем понял, — напряженно проговорил Коровин.
— Все очень просто, — начал объяснять Судоплатов. — Перед войной мы начали отрабатывать варианты связи с нашей агентурой в Европе, пользующейся портативными батарейными передатчиками. Они не могли обеспечить надежную двустороннюю связь с Москвой. Поэтому было принято решение задействовать радиостанции наших посольств, находящиеся в нейтральных государствах. Мы создали точку в Волковыске, откуда сумели обеспечить надежную связь с нашим посольством в Стокгольме. Канал отрабатывался в течение полугода. Когда началась война, я придерживал эту точку на крайний случай. И я хотел передать эту точку тебе, как твой личный канал связи на крайний случай. О нем должен знать только ты. Никто, даже твой заместитель по разведывательной работе, не должен знать об этом канале связи.
— Отлично! — обрадовался Коровин. — Вот это подарок так подарок!
— Погоди благодарить, — остановил его Судоплатов. — Неделю назад мы провели контрольный сеанс с точкой и получили подтверждение о готовности к работе. Но внезапно возник один нюанс…
Судоплатов достал из коробки папиросу и принялся тщательно ее разминать.
— Что за нюанс? — не выдержал Коровин.
Судоплатов закурил папиросу и сказал:
— Радист из нашего посольства в Стокгольме, который полгода работал с радистом точки Волковыск, представил официальный рапорт. Из рапорта следовало, что при сканировании эфира был обнаружен передатчик, работающий на Швецию предположительно с юго-восточного направления. Волна, на которой систематически осуществлялись передачи, не относится к тем волнам, что используем мы для связи с агентурой. Сообщения передавались кодом, неизвестным нашим шифровальщикам. Но главное вот что: радист посольства категорически утверждает, что он узнал почерк человека, передающего эти сообщения. За полгода работы он изучил почерк нашего радиста в Волковыске. И убежден, что не поддающиеся расшифровке сообщения на нештатной частоте посылает именно тот человек, который полгода отрабатывал с ним связь «Стокгольм — Волковыск».
