Всякое тело удерживается в состоянии покоя или равномерного прямолинейного движения, если на него не действует некая сила.

Сила, действующая на тело, равна изменению количества движения за единицу времени (mV). Для тела с постоянной массой сила равна произведению массы тела на сообщаемое этой силой ускорение (F = ma).

Сила действия равна силе противодействия.

В этот день, когда Лиз Эмерсон пытается умереть, на уроке физики в школе они разбирали законы динамики Ньютона. После занятий, решив проверить их на практике, она на всей скорости направила свой «Мерседес» под откос.

Лежа на траве, вся в крови, с осколками разбитого стекла в волосах, она поднимает глаза и снова видит небо. И начинает плакать: оно такое голубое, небо. Голубое-голубое. И все ее существо вдруг переполняет некая странная печаль, ибо она забыла. Забыла, какое оно удивительно голубое, а теперь уже слишком поздно.

Дышать становится неимоверно трудно. Шум автотранспорта звучит все отдаленнее, мир по краям теряет ясные очертания, и Лиз охвачена необъяснимым желанием вскочить на ноги и погнаться за машинами, вернуть четкость тому, что ее окружает. В этот момент она осознает, что такое смерть. Умереть – значит никогда не догнать их.

Подождите, думает она. Еще не время.

Она по-прежнему не понимает их, три ньютоновских закона динамики. Инерция и сила, масса и ускорение, действие и противодействие – эти понятия ну никак не складываются в единую систему у нее в голове, но она готова плюнуть на них. Готова положить всему этому конец.

И вот, когда она готова отказаться от потребности понять, на нее нисходит озарение.

В жизни не все так просто.

Внезапно ей становится предельно ясно, что каждое действие обусловлено каким-то другим действием, что каждый ее поступок приводил к чему-то, что в свою очередь приводило еще к чему-то, и в результате все оканчивается здесь, у подножия холма близ автострады № 34, и она умирает.

В этот момент – щелк, и все становится на свои места.

И Лиз Эмерсон закрывает глаза.

Мы лежим на одеяле в красную клетку. Вокруг трава и цветы, запутавшиеся в ворсинках. Загадывая желания, мы дуем на головки одуванчиков, наблюдая, как пушистые зонтики поднимаются все выше и выше, сливаясь с облаками. Иногда мы угадывали в их очертаниях животных, рожки с мороженым или ангелов, но сегодня просто лежим, держась за руки, переплетя пальцы, и мечтаем. Гадаем, что лежит за облаками.

Однажды она станет взрослой и представит смерть в виде ангела, который даст ей крылья, и она воспарит над облаками и увидит, что кроется за ними.

Но смерть, к сожалению, никому не дает крыльев.

Я смотрю, как вращающиеся огни приближаются; место происшествия огораживают длинными рядами машин «Скорой помощи» и желтой лентой. Воют сирены; врачи, медсестры, санитары, выскакивая из машин, мчатся вниз по склону высокого холма, поскальзываясь и оступаясь на бегу. Они окружают «Мерседес», наклоняются над ней; стекло хрустит под их ногами.

– Глоточный рефлекс отсутствует. Готовьте трубку, нужно интубировать трахею…

– Можешь начать с той стороны? Резак сюда… вызывайте пожарных!

– …не надо, давайте разобьем ветровое стекло…

Так они и делают. Выбивают стекло и несут ее вверх по косогору, и никто не обращает внимания на юношу, который следит за происходящим, стоя у покореженных обломков автомобиля.

У него на устах – ее имя.

Потом один из полицейских заставляет юношу отойти в толпу людей, выбравшихся из своих машин, чтобы поглазеть на место аварии, на кровь, на тело. Я устремляю взгляд за оцепление, поверх толпы, и вижу, что на дороге со всех сторон быстро образуются заторы. И сейчас так легко вообразить, что Лиз сидит в своем целехоньком, невредимом «Мерседесе», стоящем где-то в длиннющей веренице машин, и давит на гудок, сыпля ругательствами, которые тонут в грохоте басов, вырывающихся из радио.

Невозможно. Невозможно представить Лиз безжизненной – не живой.

Но дело в том, что слово «живая» теперь не совсем применимо к Лиз Эмерсон. Ее заталкивают в машину «Скорой помощи», и для нее двери закрываются.

– Сердцебиение частое… давление падает. Можешь…

– Нужна шина… сложный перелом верхней части бедра…

– Нет, просто остановите кровотечение! У нее развивается травматический шок!

Вокруг нее все носятся, суетятся, гудят машины, царит паника. А я просто смотрю на Лиз – на ее руки, на ее лицо. Из наспех заплетенной косы выбиваются пряди. Слишком тонкий слой крем-пудры на щеках не затушевывает мертвенность кожи, приобретающей серый оттенок.

Оглядевшись, я вижу три монитора, показывающих пульсацию ее сердца. Маска на ее лице запотевает от дыхания. Но Лиз Эмерсон не живая.

Поэтому я наклоняюсь к ней и шепчу на ухо, снова и снова: не умирай, не умирай. Шепчу, будто она услышит меня, как раньше. Будто она меня послушает.

Не умирай.

Моника Эмерсон летит в самолете, когда ей звонят из больницы. Ее телефон отключен, и звонок принимает голосовая почта.

Часом позже, направляясь в зону получения багажа, она включает телефон и прослушивает сообщения. Первое – из отдела маркетинга компании, в которой она работает: что-то о ее следующей командировке в Бангкок. Второе – из химчистки. Третье – пустое.

Четвертое начинается как раз тогда, когда она замечает свой чемодан на транспортерной ленте, поэтому до нее не сразу доходит смысл фразы: «Ваша дочь попала в автокатастрофу».

Моника заставляет себя прослушать сообщение еще раз, судорожно вздыхает, и, когда оно заканчивается, а кошмар – нет, она поворачивается и бежит прочь.

Ее чемодан на транспортере отправляется на второй круг.

Джулия сделала почти половину домашнего задания по математике, когда в холле раздается телефонный звонок.

Она вздрагивает от неожиданности, потому что обычно на домашний телефон ей не звонят. У нее есть мобильник, у отца целых три сотовых, и Джулия никогда не понимала, зачем дома нужен еще и стационарный телефон.

И все равно она идет в холл, чтобы ответить на звонок, потому что от параметрических уравнений кривых второго порядка у нее болит голова.

– Алло?

– Это Джордж Де…

– Нет, – отвечает она. – Это Джулия. Его дочь.

– В страховом полисе Элизабет Эмерсон данный телефон указан как контактный. Вы ее знаете?

– Лиз? – Наматывая на пальцы телефонный шнур, Джулия вдруг пожалела, что позволила Лиз указать своего отца как контактное лицо при чрезвычайных ситуациях. Будто с ним когда-нибудь можно было связаться при чрезвычайных ситуациях! Глупость какая, подумала она. – Да, номер правильный. А Лиз… что случилось?

Пауза. Потом: