— Потому что я желаю тебе добра. Я хочу, чтобы ты изменила свою жизнь не для меня, а ради своего счастья. И хочу, чтобы наша любовь стала совершенной. Иначе нас рано или поздно разорвут противоречия. Мы можем скрывать их, делать вид, что все прекрасно, не говорить о них. Но однажды мы все равно поймем, что ошиблись, приняв любовную страсть за счастье.
— Значит, то, что было между нами — не любовь? И мы не были счастливы в Роще дриад? — воскликнула Меллина почти с отчаянием.
— Что ты, конечно… любовь, конечно… счастливы, — заговорил он спешно и сбивчиво. — Но поверь, что есть нечто большее, лучшее. Когда мы имеем одну цель, верим в одни идеалы. Наши сердца бьются в едином духе. Мы читаем мысли и понимаем друг друга без слов… Я не знаю, как объяснить, это необъяснимо. Это не просто страсть, не просто влюбленность. Это любовь в любви, жизнь в жизни…
— Хорошо, я согласна отступить от своих принципов. Хочешь, я не буду служить Бассарею?
На какой-то миг у Марка вспыхнула надежда. Но как вспыхнула, так и погасла. Это всего лишь слова!
А может, хватит и слов? Может, забыть об этом разговоре, обнять ее и пойти куда-нибудь к побережью?
«Мы чужие друг другу, — неотступно преследовала мысль. — И если Путь истины не объединит нас, то не объединит никакое побережье. Одна страсть, страсть и еще раз страсть, ведущая в туманы Белого забвения».
— А ты сможешь расстаться со своим образом жизни ради нашей любви? — сделал Марк последнюю попытку. А что, если их любовь действительно так сильна, что сможет подняться над разными мировоззрениями, сделать чужих близкими? — Сможешь ли ты отказаться от пошлых празднеств, от развлечений, которые прославляют распутство? Боюсь, что не сможешь, пока ты не познала другие ценности. Поверь, прими решение измениться — и увидишь такие красоты жизни, о которых никогда не догадывалась. Увидишь, как прекрасно иметь достойную цель, свой личный путь. Видеть, что твои слова и дела изменяют чью-то жизнь, как благодаря тебе мир меняется к лучшему. Понимаешь меня?
Меллина молчала недолго — ровно столько, чтобы обдумать и оценить последнее сказанное Марком. Он чувствовал и понимал, что неискренен. Он пытается учить ее тому, чего сам не знает. Его немногочисленные подвиги не открыли ему глубину Пути истины. Его неискренность очевидна. Он сам себе не верит. И с каждым мгновением Марк чувствовал, как капля за каплей утекает последняя надежда.
Меллина вдруг предстала перед ним холодной как статуя; голова ее чуть наклонилась, глаза смотрели почти исподлобья, а чувствительные приоткрытые губы безрадостно прошептали:
— Видят боги, я пыталась понимать тебя. Ты прав в одном — мы слишком разные. Что общего между нами? Теперь я вижу, что ничего.
Теперь и Марк видел, что Меллина и на миг не задумывалась измениться. Она всей душой желала счастья, но по-своему понимала его. Если бы она была уверена, что найдет счастье с Марком, то она смирилась бы и пошла навстречу. Но такой уверенности у нее наверняка не было. Она хотела гулять с ним по Роще дриад и предаваться утехам. А когда надоест — расстаться и найти кого повеселее. «Не противься страсти, наслаждайся каждым ее мгновением», — до Марка дошел весь смысл ее слов только сейчас, когда любовный дурман отступил и разум, о чудо, наконец вернулся к нему. У них нет будущего. Как бы она ему ни нравилась, он никогда не сможет жить ее жизнью, а она — его.
А он? Он сам создал себе иллюзию, влюбился в иллюзию и тешил себя иллюзией. И не было бы сейчас нужды разрушать идола, если бы он сам не создал его.
— Отец правильно поступил, что не отдал меня в школу прорицания, — вымолвила Меллина, бросая прощальный взгляд. — На самом деле, я плохо угадываю людей.
Она взяла его за руку, и Марку, вопреки всему, вдруг почудилось, что она ищет примирения. Но она лишь молча вложила ему в руку драгоценный камень.
— Я искала встречи не из-за подарков. Мне просто было хорошо с тобой.
Она повернулась, чтобы уйти, но Марк удержал ее за руку.
— А я сделал тебе подарок не для того, чтобы завоевать тебя, — проговорил он, вкладывая рубин обратно в ее теплую ладонь. — Я просто хотел сделать тебе приятное, — он слегка зажал камень в ее руке. — Не будь так жестока. Оставь мой подарок себе.
Она снисходительно и даже, казалось, с пониманием кивнула. А затем они пошли по тропинке назад.
Они вышли на аллею. Рассвело. Дорога, ведущая в центральную часть города, уже была многолюдна. Горожане спешили по своим делам, и лишь изредка можно было увидеть какого-то праздно шатающегося забулдыгу, не протрезвевшего после пьяной ночи.
— Прощай. И да хранят тебя твои боги, имен которых я не знаю, — вымолвила Меллина, стараясь выразить в голосе гордое достоинство.
— Меллина, подожди! — Марк поспешно преградил ей дорогу. — Прости меня.
Она усмехнулась: не гордо, не надменно, а очень легко и свободно, как если бы он сказал какую-то незатейливую, но милую шутку.
— За что?
— За то, что так вышло.
Девушка пожала плечами.
— Если для тебя это так важно… пусть будет так. Будь счастлив.
— Будь счастлива, Меллина.
Она пошла по аллее, теряясь в людной толпе, а Марк остался на месте. В какую-то минуту он сорвался и бросился вслед, но тут же остановился. Нет! Это бессмысленно. Он сделал все, что мог. Пройдя столько испытаний, познав столько опасностей и злоключений, после славной победы на Светлой арене — он потерпел поражение в беседе с простой девушкой. Если бы кто-то предложил ему обменять вчерашний триумф на победу за сердце Меллины — о, он бы согласился без раздумий! Но таких чудес не бывает. Он знал на что идет, когда затеял этот разговор. Пытаясь показать ей дорогу новой жизни, он сознательно бросил на кон взаимоотношения. И проиграл.
— Прости меня, Господи, — произнес Марк, — только сейчас я понял, насколько был глуп.
Она уже ушла, исчезла, растворилась в толпе, а Марк все стоял и смотрел ей вслед, пока в него не врезался какой-то полуголый мелисец, томно икающий с перепоя, очевидно, после бурного ночного веселья у Кипарисовой дороги.
* * *
Марк возвращался к дому Автолика далеко не с той живостью, с какой вышел из него. Он ступал медленными шагами, низко опустив голову на грудь. Его мучила мысль, что он не желал даже думать о том, какая пропасть лежит между ним и Меллиной. Он шел на поводу у страсти, а страсть затуманивала разум. Теперь он вспомнил, как не хотела Меллина говорить «о божествах» еще тогда, в Роще дриад, вспомнил, как слепо верил, что, вернувшись в Мелис, убедит ее изменить жизнь.
Мысль о том, что, возможно, не все потеряно, он отбросил как глупую и наивную. Нет, вот теперь-то, действительно, все кончено! Пройдет немного времени, и Меллина будет гулять в Роще дриад с кем-то другим. Марк потерял ее так же внезапно, как и встретил.
«Почему? Ради чего я все разрушил? Когда я еще был так счастлив, как с ней в Роще дриад?» — задумался он с болью. Ему стало невыносимо жаль себя. Он отказался от самого желанного, что у него было в этом мире и ничего не получил взамен. Ничего. Одна пустота. И боль.
«Путь истины… не просто набор догм и правил, а осознанный путь всей жизни того, кто называет себя адельфом», — пришли на ум слова епископа Ортоса.
И тут он понял: епископ был бы рад его решению! Да, уж он бы одобрил и похвалил его, это точно. А раз так, то и сожалеть нечего.
И это чувство, чувство победы над самим собой, над сильнейшим соблазном в своей жизни, словно наполнило его какой-то светлой силой. Да, он пережил крушение. Но крушение — еще не конец. Он стал сильнее. Он стал умнее. И даже если вся история с Меллиной была от начала ошибкой, он не будет сожалеть. Потому что эта ошибка изменила его. В чем именно — покажет время.
После этой мысли, словно сбросив часть бремени, Марк пошел более легким шагом и глаза его поднялись к утреннему небу.
* * *
Через час он уже прощался с Автоликом под приветливыми лучами солнца.