— Ты действительно Седьмой миротворец? — услышал он рядом ровный, почти спокойный голос хранительницы. Теперь он стоял рядом с ней плечом к плечу.

— Мое имя Маркос, я Седьмой миротворец, — в который раз представился Марк, не придумав ничего лучшего из-за сильного волнения.

— Я тебе не верю.

— Не веришь? — повернувшись к ней, Марк увидел, что девушка с подозрением смотрит на него, причем так, словно вокруг больше нет ни души. — Я Седьмой миротворец, епископ Ортос может подтвердить мои слова.

— Он здесь? — воскликнула хранительница и в ее ярких, глубокой синевы глазах вспыхнул восторг. — Где он?

Но в этот миг в нее метнули вилами, и лишь в полуметре от лица меч хранительницы отбил их в сторону.

— Бежим, — шепнул Марк и, схватив ее за руку, рванулся к лесу.

На пути возник озверелый крестьянин неопределенного возраста с торчащей во все стороны клочьями бородой. Руки его угрожающе сжимали косу, но драться он явно не умел. Оттолкнув его в сторону подбегающих крестьян, Марк помчался в лес, увлекая за собой хранительницу. Вслед им загремели громкие проклятия, кто-то запустил лопатой. Погоня была непродолжительна. Несколько злющих оборванцев, бросившихся вслед, робко остановились перед лесной чащей.

Прислонившись к стволу могучего дуба, беглецы учащенно дышали. Понемногу отходя от испуга, Марк украдкой рассмотрел хранительницу, сделав вид, что вытирает лоб. Для своих восемнадцати лет она выглядела слишком взрослой, особенно из-за темных одежд, какие впору носить служительнице храма. Густые волосы темно-каштанового цвета ниспадали двумя прядями на грудь и одним живым потоком колыхались за спиной. Марку показалось, что они никогда не бывают растрепанными и даже буйный ветер не нарушит эту строгую и, вместе с тем, свободную прическу. Ярко-синие глаза невесело смотрели в сторону поселка, красивые и странные одновременно.

— Никта? — позвал Марк, вспомнив, как ее называл епископ.

Она не обернулась. Стараясь не смущаться от ее невнимания, Марк спросил:

— Почему они не погнались за нами в лес?

— Они боятся леса, — коротко ответила хранительница. — Здесь начинается Спящая сельва.

— Этот лес так опасен?

— Да, для них.

Отдышавшись, хранительница спрятала меч за спину, где под одеждами находился чехол, и направилась назад к краю леса.

— Ты куда? — не понял Марк.

— Я должна увидеть брата Ортоса. Я долго ждала его.

— Но мы только что бежали оттуда.

— Напрасно.

Марк вспылил: это уже слишком! Да кто она такая? Как она смеет так обращаться с ним? Конечно, он не герой, но он пытался ее защитить так, как умел. Пытался! Неужели он не заслуживает хотя бы внимания?

Она не обернулась и не сказала «идем», будто он был самым лишним человеком в ее жизни. Марка это задело: ему захотелось крикнуть ей вслед что-то едкое, но на это у него не было смелости. Почти не зная хранительницу, Марк проникся к ней холодной неприязнью и сильно пожалел, что епископ берет ее с собой.

Остановившись у края леса, они проследили, как после непродолжительного диалога епископа со старейшиной, последний погрозил ему пальцем и ушел. Вслед за ним очень быстро рассеялась толпа, а с ней исчезли эриты.

Не говоря ни слова, хранительница бросилась навстречу епископу, а Марк, сжав зубы, побрел следом. Неудачная попытка защитить девушку размазала его мечты о подвиге о стену безразличия. Его мучило самоунижение и обида на эту Никту, оскорбившую его чувство собственного достоинства. Сильно захотелось дать себе обещание никогда больше ни за кого не заступаться.

Когда он подошел к друзьям, хранительница уже успела обняться с епископом и познакомиться с Харисом и Флоей. Епископ выглядел счастливым, на его губах появилась торжественная улыбка.

— Твой день настал, Никта, дочь Сельвана. Ты достигла восемнадцатилетия, и Седьмой миротворец пришел в Каллирою. Отныне ты можешь покинуть свой дом и отправиться с нами. Ты готова?

— Да, — мгновенно ответила хранительница, но в ее взгляде, брошенном на местный храм, нетрудно было заметить глубокую грусть. — Только позвольте мне сходить к моему тайнику в лес. Я там прячу те немногие вещи, которые хочу взять с собой.

— Почему ты не хранишь их дома?

— Меня часто не бывает в доме. Его могли сжечь или обчистить.

— Веселое селение! — заметил Харис.

— Хорошо, дочь моя, — сказал епископ со вздохом. — Но уже темнеет, а Спящая сельва небезопасна. Маркос, могу я тебя просить провести дочь Сельвана?

Хранительница бросила взгляд на Марка, затем на епископа… и промолчала.

— Да, конечно, — пришлось согласиться Марку.

— Спасибо, брат Ортос. Располагайтесь в моем доме. Я только туда и обратно.

Хранительница благосклонно кивнула епископу и направилась в лес, опять не сказав Марку ни слова.

Минут двадцать они шли молча, огибая колючие лиственные кусты и высокие папоротники, самых разнообразных, порой причудливых форм. Двигаясь следом за девушкой, Марк снова и снова терзал себя мыслями: «Я был чужим в своем мире — остался таковым и здесь. Господи, почему я так жалок? Почему я не могу справиться с самим собой?»

Внезапно хранительница остановилась, как бы к чему-то прислушиваясь.

— Что случилось? — насторожился Марк.

— Пока ничего. Идем быстрее.

Чувство беспокойства возросло, участив сердцебиение. Стараясь не выдать этого чувства, Марк как бы невзначай спросил:

— Почему односельчане так ополчились против тебя?

— Я говорю им правду, и за это меня ненавидят, — быстро проговорила хранительница, и в голосе ее не было ни сожаления, ни ропота. — Они не хотят знать правду о себе.

— Они не понимают тебя?

— Не хотят понимать. Грех затыкает уши тому, кто его пригреет.

— И ты хотела обличить их, чтоб они отвернулись от греха?

— Уже слишком поздно. Мои слова оказались излишними. Они не отреклись от своих дел. Теперь их проклятие непоправимо.

— Но ведь раньше они были аделианами. Как это произошло?

— Сонную дубраву основали адельфы Ордена хранителей традиций много лет назад. Селение оберегало эти леса от посягательств нечисти с юга. Десять лет назад, когда Эпоха лесных войн докатилась до Морфелона, наше селение стало оплотом для борьбы с силами Хадамарта. Но старейшины Сонной дубравы к этому времени зажирели. Освободительная война была им не нужна: под угрозой оказалась их торговля лесом. Пока был относительный мир, они казались добрыми и отзывчивыми, но когда пришло время сделать выбор между войной и личным благом — они сильно изменились. А с ними и все жители, заработок которых зависел от работы лесопилки. Рыцари Морфелона больше не могли найти здесь приют. Те немногие, что служили в Лесном воинстве, подверглись насмешкам и презрению. Мои родители… — Никта осеклась, сделав непроизвольную паузу. Ясно, что она не хотела об этом говорить. — Все селение постепенно впало в грех, нищету, проклятия и болезни.

— Нечисть их не трогает? — поинтересовался Марк и, вспомнив эритов, понял, что спросил глупость.

— Нечисть уничтожает их день за днем. Они не верят в это. Для отступника эриты невидимы.

«Слава Богу, значит, я не отступник!» — подумал Марк, но, вспомнив о своих последних неудачах, погрустнел.

Хранительница второй раз резко остановилась, прислушалась. Марк навострил уши вместе с ней и вздрогнул от того, насколько незаметно в лесу сгустились сумерки. Небо потемнело, на темном небосводе зажглись первые звезды. Густые кроны деревьев наполнял мрак, а среди ветвистых папоротников послышались ночные шорохи.

И тут Марк услышал, к чему так чутко прислушивалась хранительница. Далеко-далеко в лесных трущобах слышался тихий, протяжный плач. Был он настолько тих, что различить, кому принадлежит, человеку или зверю, было невозможно.

— Идем быстрее! — встревожилась хранительница.

Не успев обдумать, что ее могло так напугать, Марк похолодел, едва они сделали несколько шагов. Скорбный, унылый плач, смешанный с печальными завываниями, послышался впереди, причем совсем близко.