«Показалось», — заверил себя Марк. Не мог же он с такого расстояния увидеть ее глаза!

— Не останавливайся! — прокричал во тьме Харис. — Вперед, вперед!

«Погоня! Наверняка маги нас преследуют, — устало подумал Марк. — Их не много, человек пять-шесть, но что мы можем против них без Автолика?»

Марк рванулся дальше, заставляя обессилевшее тело двигаться, молясь, чтобы пришел конец этому кошмару, готовый пообещать что угодно, только бы все это кончилось. Горящий Логос рассеивал магическую тьму, но Марк чувствовал, что приходит конец силам: и душевным и физическим. Обессиленность стала настоящей мукой, ночной подъем под штормовой грозой — дорогой скорби. В какой-то миг ему захотелось, чтобы вражеская стрела сразила его наповал, подарив покой и безмятежность. Он шел и шел, прорываясь сквозь магическое облако, не пытаясь понять, почему ноги до сих пор не подкосились, не отказали. Позади были спасенные Флоя и Никта, может быть, это придавало сил? Или героический поступок Автолика, уводившего сельвархов подальше от отряда? Марк отказался думать, решив, что размышления отбирают силы.

Преследователи, вероятно, отстали. Не слышалось ударов магических молний. Гроза, показавшаяся Марку скорбным бедствием, оказалась спасительным прикрытием, заглушая шум и снижая видимость, благодаря чему горящий меч был виден не дальше чем на двадцать шагов.

Когда подъем кончился и на Змеиной тропе Марк увидел с десяток легковооруженных воинов Армии Свободы, он подумал, что грезит. Здесь же стоял, полуулыбаясь, Калиган, пряча голову под капюшоном плаща. Его вечно прищуренные глаза деловито смотрели на умирающего от усталости Марка.

— Ты делаешь успехи, ученик, — сказал он, одобрительно кивнув головой.

Говорить было тяжело. Обливаемый потоками дождя Марк пытался отдышаться и сквозь жадное дыхание едва сумел выговорить:

— Так это… с тобой все в порядке? Ты мог идти с нами… и не пошел?

Калиган улыбнулся шире, довольный недоумением ученика.

— Ты же сам просил научить тебя проникать в магические дома и спасать пленных, — невозмутимо ответил он, словно, весь этот поход в Лунный лес был безобидной тренировкой. — Вспомни, ты просил научить немедленно! Единственный быстрый способ научить человека преодолевать трудности — оставить его с трудностями наедине. Заметь, ты проходил испытание не один — с тобой были двое храбрых, хоть и не слишком сообразительных, друзей.

Сил злиться на учителя не было, Марк лишь прошептал:

— Это же была не учеба. Мы могли погибнуть.

— О чем ты? Ты здесь, ты вернулся с освобожденными подругами, значит, ты научился моему мастерству.

— Оставь, Маркос. Спорить с учителем бесполезно. Спишем это на своеобразное чувство юмора почтенного Калигана.

Это был голос Автолика, задыхающегося после длительной пробежки.

— Что-то быстро вы, я сам только что примчал, — пробормотал он.

— А сельвархи? — спросил Марк.

— Они отстали, едва я нырнул в лес. На открытой местности из них бегуны хорошие, но в буреломах они просто толпа неуклюжих болванов.

— Спасибо, Автолик, ты нас выручил…

Марк стоял, опираясь на меч, и жадно втягивал воздух. Освобожденные узники валялись в мокрой траве под приутихшим дождем и упивались свободой. Флоя плакала, хранительница обнимала ее, что-то шепча.

— Ну как, почтенные, нужны еще доказательства? — Калиган обвел воинов вопрошающим взглядом.

— Я сообщу эмиссару сиятельной королевы, — сказал десятник, боязно косясь то на озаряемый молниями дом, то на освобожденных пленников.

— Скажи Теламону, пусть пришлет сотни две пехоты, — сурово произнес Харис. — Пустим дымом поместье Амарты. А потом и лес очистим.

Автолик заметно встрепенулся:

— Так это люди Теламона? Хм, я, пожалуй, исчезну… на время, — он легонько хлопнул Марка по плечу. — Скажу по секрету, я направляюсь к Падшему городу — хочу разузнать о планах Хадамарта. Встретимся вскоре, держись!

Марк проследил, как исчезает в темноте спина Автолика, не в силах вымолвить даже слово. Куда он исчезнет, уставший, мокрый, возможно, раненый? Но на переживание за вольного стрелка сил тоже не было.

— Идемте, пока все сельвархи Лунного леса не сбежались, — небрежно бросил Калиган.

После такого похода сон должен был прийти богатырский. Но ужасы пережитого преследовали Марка и во сне. Он вздрагивал, ворочался, боролся с какими-то жуткими чудовищами, просыпался, чувствуя себя растерзанным. Засыпал опять: его близкие друзья становились смертельными врагами, превращались в страшных существ, и каждый раз на пике ужаса, звучал голос Амарты: «Ты мечен кровью, твой меч в крови…»

Когда эмиссар Теламон грубо разбудил его, чтобы допросить, Марк чуть не ударил его, приняв за врага. В гостиной, где он спал, было полно народу, как в ночь после убийства епископа Ортоса. Толпились лучники, меченосцы, писцы скрипели перьями, записывая слова Калигана, Хариса, а также Никты и других освобожденных узников. Марка допрашивал лично Теламон, как всегда в своей обвиняющей манере. Но Марка он больше не страшил, а потому добился немногого. Эмиссар не узнал ничего ни об Автолике, ни о словах Амарты, ни о видении Марком горящей комнаты. Теламон менял тактику: оставлял Марка, бросаясь с хищными расспросами к кому-нибудь другому, а потом снова его тормошил, спрашивая все заново.

В конце концов, так и не удовлетворившись ответами, Теламон прикрикнул на своих помощников и, скривив губы, объявил:

— Сомнений больше нет. В доме покойной чародейки Местры снова собралось гадючье логово. Пора с этим покончить! Мигом в гарнизон за конным отрядом, — приказал он своему низенькому писцу. — Факела пусть возьмут, смеси горючей. И зеркальные щиты — а то вдруг этим черным крысам повоевать захочется. Всех, кого поймаете — ко мне!

«Вот и все, очередь за армией, а я свое дело сделал», — сонно подумал Марк.

Но едва он закрыл глаза, как перед ним снова вспыхнул горящий дом. Огонь. Лопающиеся сосуды с зельями. Маленькая девочка на полу. Черные растрепанные волосы. Яркие зеленые глаза, преисполненные немыслимого страха. Меч со стекающей кровью. Обрывки этих картин перемешались и слились на миг в одно видение, а потом рассыпались, как осколки тусклого зеркала.

Он открыл глаза и почувствовал, что уже не сможет заснуть. Теламон шел к двери, ведя за собой всех своих подручных. Марку до боли, до глубины всех чувств захотелось крикнуть ему: «Стой! Не делай этого!», но холодная склизкая апатия, откуда ни возьмись, приглушила в нем этот порыв. Какое-то время Марк просто лежал, наслаждаясь покоем.

И вдруг в разум ворвался леденящий голос, впившийся тысячами игл в тело от головы до пяток. Как он ненавидел этот голос!

«В цепях безликого ты бессилен, бессилен…»

«Нет! — мысленно вскричал Марк. — Я свободен от твоих цепей! Я не боюсь тебя!»

«Бессилен, бессилен…»

«Больше нет! Я готов к поединку. Где ты, выходи, я хочу встретиться с тобою лицом к лицу!»

Словно издеваясь над беспомощностью Марка, невидимый голос ускользал и прятался, кружил, напоминая, что он рядом, что вечно будет за его спиной, пока не сведет в могилу. Марк терпел.

«Я не сдамся. Я буду подниматься против тебя десять раз, сто, тысячу, пока ты не уйдешь, не исчезнешь навеки!»

В конце концов, страх отступил, и Марк ушел в мир снов со счастливой улыбкой. Сейчас он победил страх. Цепи его отпустили. Беспощадный преследователь оставил его. Но даже во сне, даже среди бесподобной красоты снившихся ему Диких гор, Марк чувствовал и знал, что эта уступка временна и вскоре ему неизбежно придется встретиться со своим злейшим врагом.

Местное кладбище было чистым и ухоженным. На могилах росли белые, синие, красные и желтые цветы, а зеленые кустики, аккуратно подстриженные умелым садовником, красовались стройными рядами, отделяя одни могилы от других. Старый сгорбленный сторож указал Марку свежую могилу епископа Ортоса. Над ней возвышался его посох с поперечной табличкой, где указывались имя и сан. Под этим необычным могильным знаком лежали многочисленные букеты и венки, органично сочетающие полевые и домашние цветы, возложенные жителями Зеленой идиллии.