Берут Жана Бажана. Прямо у меня на дому. Берут живьем. А он не дается. Он стреляет, в него
стреляют, все попадают, Жан лежит, эти двое лежат -- обыкновенное дело, оказывается, если сама
цела.
Допрашивают. Почему пособничала? Его боялась. Почему не донесла? Вас боялась. И его тоже.
Всех на свете боюсь. Берут подписку о невыезде. И куда я выеду, где мне жить? Иду домой,
посмеиваюсь. Было страшно? Когда стреляли, волновалась, когда допрашивали -- меньше. Шанс
есть -- страха нет.
Опять сижу перед зеркалом. Уже морщинки, уже крашусь. Кто-то маячит за спиной.
Оборачиваюсь -- никого. Откуда ему взяться -- заперто все. Почему маячит? Мало ли, почему.
Мерещится. Психика у меня такая. Тонкая.
Бояться мне теперь некого. Не содержанка у бандита. Сама по себе. Завмаг. Промтовары. Все
честно, все на доверии. Ревизуй, снимай кассу в любую минуту -- все будет денежка в денежку. Мои
девочки -- ударницы труда, комсомолки и красавицы. То, что красавицы, -- главное условие. Шесть
красавиц. Три в торговом зале, три в подсобке. У каждой свое рабочее место, с отдельным входом и 79
запирается изнутри. Посторонним вход запрещен. А разрешен только тем, кто платит и кому
доверяем.
Конечно, коллеги из торга спрашивают, как мы при таком нищенском жаловании сводим концы с
концами. Отвечаю: честность дороже всего. Иногда шучу: подсобное хозяйство кормит! Умный
смолчит, дурак не догадается.
А живем не хуже тех, кто ворует. И одеваемся, и макияж, и побрякушки -- все прямо от фарцов
(так у нас называются спекулянты). В соцсоревновании -- всегда первые. Все праздники -- вместе. На
субботники -- воскресники -- демонстрации явка стопроцентная. Всей комсомольской организацией
шефствуем над детским домом. В газете был фоторепортаж: "Волшебницы в розовых халатах".
Вопрос: "Как вам удалось добиться такой слаженности в работе коллектива?" Ответ: "Во-первых,
правильное, научно обоснованное чередование труда и отдыха. А во-вторых -- улыбка!" Репортаж из
газеты вырезали, вставили в рамочку и повесили на видном месте. Клиентам очень понравилось.
Охране -- тоже.
С охраной отношения вполне божеские: бесплатное обслуживание и любой напиток в любое
время. С милицией -- те же условия, но только со своим участковым и с опером. С остальными -- в
рамках закона.
Ах, Вася, может быть, такая судьба и подстерегла бы меня, если бы не загремела раньше срока
на Колыму.
Текучесть кадров, конечно, имела место. Но только по случаю замужества. Мы ведь не
принимали первых встречных, готовили кадры заранее. Собираешься уходить -- за полгода
предупреди, подбери себе замену, введи в курс дела. Никто на это не роптал: доверие, так доверие.
Тебе, Васенька, интересно знать мое отношение. Конечно, конечно, ты -- мужчина правильный,
таким делам чуждый. Вот тебе ответ: поживи красивой девочкой без опеки и без средств, тогда
спрашивай. Жизнь -- одна-единственная, прожить в замарашках не каждая захочет. Главное условие
-- чтобы не было брезгливости. Ты, конечно, спросишь: а как же я сама? Не беспокойся, даже в этом
сне тебя не ущемила. Фригидная была. Девочки звали -- мама Роза. Так и в газете написано, жаль,
показать не могу.
Что там шло через нас еще -- не ведаю. Сыщики ходили, нюхали, но ничего, кроме чая в
подсобке, не унюхали. А три двери запертых -- это комнаты лучших тружениц, которым горсовет
обещает жилье, да никак не предоставит. Что ж поделаешь с горсоветом, приходится магазину
утесняться ради живого, беззащитного человека. Помогите, будем благодарны, у нас еще трое на
очереди.
Так и жили. Страхов было много, но всегда имелся шанс. Перестрелка за углом -- слышали, но
не могли оставить рабочие места.
Поножовщина в подсобке -- это двое пьяных ввалились в торговый зал, начали драться, мы --
слабые женщины, пока вызвали милицию, они докатились до подсобки, стали приставать к
отдыхающей смене... Установите у нас милицейский пост! Против любого страха достаточно одного
шанса, и этот шанс всегда можно предусмотреть.
Мне кажется, Васенька, я слишком убедительно высказываюсь. Возьмешь и подумаешь, что я в
душе такая. Это неверно. В душе я очень разная, но в целом положительная, хоть и исключена из
комсомола. Может быть, потому мне и снятся комсомольские значки?
Смотрю в зеркало -- какие уж тут значки... Жизнь позади, все страхи позади, заслуженная пенсия
в кармане -- как раз на хлеб и на трамвай. Что бы я делала, если б не мой здоровый комсомольский
коллектив... Ушла на пенсию, сдала дело надежной подружке, из первого поколения, такой же
фригидной, как я. В газете мое фото и заметочка: "Ушла на заслуженный отдых, подготовив
достойную смену, передав дело в надежные руки молодых". Всплакнули и расстались навсегда.
Но стала бояться зеркала. Этот, за спиной, маячит нагло, даже норовит приблизиться, если
сразу не оглянешься. Заговорить с ним через зеркало -- страшно, а оглянусь -- нет его.
Значит, он в зеркале?
Однажды набралась мужества, хотя и чуяла, что шансов нет. Он стал приближаться, а я не
оборачиваюсь. Смотрю -- смотрю и жду, что будет. Он встал за спиной вплотную и начал медленно
душить. Я терплю, смотрю, лица не вижу, а только руки на своей шее.
Думала, думала, а думать уже некогда, надо или поворачиваться к нему или кричать. Хотела
повернуться, но поздно: держит, не пускает. И кричать уже не могу. Только шепотом. Тогда
спрашиваю: "Кто же ты? Всю жизнь тебя боюсь". А сама надеюсь на шанс: если по голосу узнаю, то,
может, договорюсь. Но он отвечает шепотом: "Не узнаешь, не старайся. Я -- старость твоя".
Вот и все. Проснулась я от духоты. Проверила вентиляцию -- работает. Наверно, легла лицом в
подушку.
А ты, Вася, не боишься старости?
7. Сон поэтический.80
Очень трудно вспоминать. Всю ночь во сне сочиняла стихи. Это первая трудность, я ведь в
стихах природная двоечница. То есть, сочинять-то было легко, вспоминать сейчас трудно. От
собственной бездарности не отречешься.
А вторая трудность, может быть, еще труднее. В других снах было хоть какое-то действие. Хоть
как-то все события связывались. А здесь я не знаю, что с чем связывать: события со стихами или
стихи между собой. О том, чтобы связать события, и думать нечего -- здесь и событий-то нет. И
людей каких-то определенных не видела -- тени и тени. Между временем жила.
Кажется, не холодно. Кажется, мимо прокатился трамвай -- земля дрожала. А может, была
телега. Неважно... Сижу на чем-то среди чего-то. Произошло что-то такое, что я чувствую каким-то
шаром вокруг себя. Какими словами описать шарообразное пространство вокруг себя и свои
взаимоотношения с ним? И нужно ли это? Может быть, достаточно того, что мы с ним отлично
уживаемся, мы понятны и приятны друг другу. Трамвай как раз добавил приятности и понятности.
Или телега? Скорее всего, трамвай, поскольку это как-то связано с электричеством. Но для чего-то
мне все-таки нужно это выразить словами. Что-то вот такое:
Мой мир -- окраина Вселенной,
Веселой, грешной, молодой.
Молчу коленопреклоненно
Перед березовой пыльцой...
Это еще не стихи. Набросок. Когда бывает березовая пыльца? Летом?
Теперь -- смена состояния. И места. Все так же неопределенно вокруг, а перед носом --
кирпичная стена с остатками штукатурки.
Быльем зарастает и снег заносится
Тихое горе усталой души.
И сразу без перерыва:
Мы у вечности украли
Изумительную ночь.
Время давит на педали...
Но уже нет стены кирпичной, вообще ничего нет. Пустота. Долго, долго, долго пустота. Потом
