Итак, былина дает нам достаточно полную картину тех мотивов, которые двигали славянами в набегах на Империю. Здесь сплеталось множество разных факторов. Было здесь и стремление нанести упреждающий удар по более сильному, демоническому врагу – стремление, исходящее из мифологической картины мира славянина. Но не меньшую роль играло и стремление к наживе в «богатых городах» – добыванию рабов (прежде всего, рабынь), скота (коней, коров), ценностей (золота, серебра, металлического оружия). Поиск новых земель для возраставшего в числе населения придавал лишние основания и так не нуждающейся с точки зрения «варвара» в оправданиях безжалостной «расчистке» захватываемой страны. Места для постоянного жительства, а нередко и местных жен для продолжения там рода, искала, прежде всего, молодежь из воинских братств, а также примыкавшие к ним изгои. «Храбры»-одиночки, порицаемые общиной, могли сполна реализовать свои силы и прославиться в дальнем походе. Вожаки бойнических ватаг и князья отдельных племен добивались самоутверждения. Ведь именно им доставалась львиная доля добычи и наибольший почет, а то и власть над захваченной землей – как былинному Волху.
Переход Дуная большими группами антов и словен происходит в начале второго десятилетия VI в. Положение на дунайской границе Империи стало критическим. Религиозные распри, разгоревшиеся при Анастасии, усугубили положение. Восстание Виталиана в 512–514 гг. позволило вторгшимся «гуннам», с которыми мятежный стратиг заключил союз, практически уничтожить власть Империи на Нижнем Дунае.[396] Под прикрытием болгарских орд и получили возможность проникнуть в римскую Скифию (ныне Добруджа) отдельные отряды неведомых прежде «гетов». Как следует из былины о Волхе, каждый такой отряд мог стать общиной поселенцев. Антские или анто-словенские поселения возникают на малоскифских землях уже в первые десятилетия VI в. (Диногеция и др.) [397] и вытеснить отсюда этих пришельцев Империи так и не удалось.
В 517 г. на фоне очередного болгарского вторжения (тогда же савиры напали на Малую Азию), но независимо от него, в балканских провинциях Империи развернули военные действия и «геты».[398] Эти «гетские всадники», должно быть, – в основном анты,[399] у которых (в отличие от словен) известно развитое коневодство. О переходе ими Дуная или разорении приграничных областей ничего не говорится. «Варвары» объявляются сразу в Македонии (то есть собственно македонских провинциях, Македонии Первой и Второй на севере – северо-востоке диоцеза Македония). Затем они вторгаются в Фессалию. Базой для этого вторжения, следовательно, явились обживавшиеся антами и отчасти словенами земли Малой Скифии. Что касается прилегающих фракийских провинций, то они уже были основательно опустошены «варварами» и фактически неподвластны Константинополю.
«Варвары» пронеслись по македонским и фессалийским землям, достигнув на юго-западе границ Старого Эпира, а на юге – Фермопил. Не сообщается об их нападениях на крупные города. Фермопильское укрепление – ключ к Элладе – они то ли вовсе не осмелились штурмовать, то ли не преуспели в этом. «Гетская» конница подвергала опустошению в основном небольшие и неукрепленные поселения. Однако число пленных оказалось достаточно велико. Император Анастасий отправил за них выкуп – 1000 либр золота. Но префект Иллирика Иоанн никого не смог вызволить – все пленники были перебиты «варварами» сразу после получения платы.[400] Дальнейшее неизвестно. Скорее всего, в условиях кровопролитной войны Империи с кочевниками «геты» беспрепятственно ушли на контролируемую их соплеменниками территорию.
Причины срыва переговоров о возврате пленных неясны. Стоит заметить, что ничего не говорится о том, требовали ли выкуп сами «варвары». Наиболее вероятно, что угнанные с начала набега пленники являлись для них жертвой в кровавом обряде «обагрения оружия». Отданные ромеями деньги они, разумеется, приняли – как воинскую добычу, но и от жертвоприношения не стали отказываться. Эта версия конечно же не бесспорна; возможны и иные объяснения. Так или иначе, именно в связи с этими событиями Империя впервые «заметила» новых соседей и новых врагов.
Правление Юстина (518–527) отмечено для Империи безуспешными попытками восстановить реальный контроль над придунайскими провинциями и навести порядок на границе. О безуспешности этих попыток свидетельствуют сообщения о разбое словен в придунайских областях. Своими засадами эти «варвары» отрезали укрепления Улмитон (в Скифии) и Адина (в Мезии, причем немного к югу от Дуная на границе со Скифией), опустошив их окрестности. Обе крепости в результате оставались покинутыми до времен Юстиниана.[401] Подобные факты, судя по всему, были не единичны.
Ситуация, с которой пришлось иметь дело Юстину и его племяннику Юстиниану, с первых лет правления дяди, причастного к делам власти, была поистине катастрофической. Европейские провинции подвергались непрестанным набегам. Прокопий в направленном против Юстиниана памфлете, так называемой «Тайной истории», писал, что «гунны» и славяне, разоряя европейские провинции до Эллады включительно «почти что каждый год с тех пор, как Юстиниан воспринял власть над ромеями, творили ужасное зло тамошним людям. Ибо думаю, что при каждом вторжении оказывалось более чем по двадцать мириад[402] погубленных и порабощенных там ромеев, – скифская пустыня впрямь стала повсюду в этой земле…»[403] Оставляя в стороне выглядящие фантастично вычисления[404] и субъективность автора, нельзя все-таки не признать, что за его словами стоит страшная для ромеев тех лет реальность.
Сведения подданных Империи о захватчиках-«гетах» со временем приобретают более ясный характер. Во всяком случае, говоря о событиях времен Юстина, Прокопий четко различает антов и словен. Какое-то время до появления в обиходе отдельных племенных названий греки называли их общим именем «споры» (Σποροι).[405] Как полагает ряд лингвистов, это калька праславянского самообозначения *čędь ‘потомки одного рода’.[406] Если так, то контакты между греческим населением и «варварами»-завоевателями в те годы стали уже довольно тесны. Может быть, σποροι было народным эллинским соответствием книжного термина «геты» – поэтому Прокопий и не знал точного происхождения названия.
Юстин и Юстиниан упорно противостояли набегам, нанося противнику большой урон, что вынужден был признать даже их ненавистник Прокопий.[407] И, несмотря на все неудачи, именно при Юстине ромеи одержали первую победу над новым противником. Император назначил magister militum Фракии своего племянника Германа Аниция. Несомненно, первоочередной задачей Германа являлось как раз сдерживание антско-словенских и болгарских набегов. В самом начале командования Германа в пределы Империи вторглось из-за Дуная «огромное войско» антов. В ожесточенной битве Герману, «пустив в ход все силы», удалось разбить противника. Победа ромеев была для «варваров» сокрушительной и ошеломляющей. Из многочисленного антского войска пали почти все, а имперский полководец «стяжал великую славу» и среди антов, и среди словен.[408] Именно тогда, скорее всего, контроль над собственно Фракией был частично восстановлен. Тем не менее решительно переломить ситуацию на границе и наладить управление Скифией с прилегающей частью Мезии не удалось ни Герману, ни его ближайшим преемникам.
