Уникальную возможность посмотреть на славянский набег, направленный против южных соседей, глазами славян дает нам уже упоминавшаяся былина о Волхе.[390] В былине молодой богатырь-чародей Волх, набрав себе дружину из погодков, выступает в поход на далекую южную страну («Турец-землю» или «царство Индейское»). Страна эта наделяется чертами потустороннего мира, вход в «царство» защищает стена с воротами, в которые невозможно пройти (едва ли не первое впечатление славян от стен укрепленных городов!): Крепка стена белокаменна, Ворота у города железные, Крюки, засовы все медные, Стоят караулы денны, нощны, Стоит подворотня дорог рыбий зуб. Мудрены вырезы вырезано, А и только в вырезы мурашу пройти. [391]Мотивировка похода не вполне ясна. Согласно варианту былины из сборника Кирши Данилова, «индейской царь» готовился к походу на Русь. Волх, как-то узнав об этом, выступил против него, в пути одевал и кормил свою дружину охотой с помощью оборотнических способностей. Затем он в облике сокола отправился на разведку в «царство Индейское», подслушал разговор царя с женой, отговаривающей его идти на Русь, а после в обличье горностая испортил оружие врага. И дружина Волха напала на царский город. В онежском варианте последовательность событий почти та же: охота Волха – разведка Волха – нападение на царя. Но о намерении царя («Сантала», то есть турецкого султана) напасть на Русь Волх узнает только во время разведки, а охота здесь предшествует походу и не связана с необходимостью кормить и одевать дружину. Первое более логично, второе же – менее. Проясняет ситуацию мезенский вариант. Здесь Волха в начале похода просто привлекает «богатый город»; охота вновь на своем месте; во время разведки же Волх узнает о том, что «молодой иньдейской царь» опасается его набега и готов к войне. В целом складывается впечатление, что для Волха и его дружинников разоряемая страна – некий «естественный» противник. С одной стороны, само существование этого государства воспринимается ими как угроза своему роду-племени. С другой стороны, «богатый город» царя предстает столь же естественной воинской добычей. Ни о каких попытках договориться, ни о каких правилах ведения войны речь не идет. Волх побеждает хитростью, лишив врага возможности сопротивляться и тайком пробравшись в его цитадель. Когда после его чародейской разведки дружина, превращенная им в «мурашей», проникает в город, происходит следующее: И стали молодцы на другой стороне, В славном царстве Индейскием, Всех обернул добрыми молодцами, Со своей стали сбруею со ратною. А всем молодцам он приказ отдает: «Гой еси вы, дружина хоробрая! Ходите по царству Индейскому, Рубите старова, малова, Не оставьте в царстве на семена, Оставьте только вы по выбору Не много не мало – семь тысячей Душечки красны девицы!» А и ходит ево дружина по царству Индейскому, А и рубят старова, малова, А и только оставляют по выбору Душечки красны девицы. А и сам он, Вольх, во полаты пошол, Во те во палаты царския, Ко тому ко царю ко Индейскому; Двери были у полат железныя, Крюки-пробои по булату злачены. Говорит тут Вольх Всеславьевич: «Хотя нога изломить, а двери выставить!» Пнет ногой во двери железныя — Изломал все пробои булатныя, Он берет царя за белы руки, А славнова царя Индейского, Салтыка Ставрульевича, Говорит тут Вольх таково слово: «А и вас-та, царей, не бьют – не казнят!» Ухватя ево, ударил о кирпищетой пол, Расшиб ево в крохи говенныя. Издевательское замечание Волха выглядит как прямая насмешка над действовавшим тогда «международным правом».[392] В устах едва познакомившегося с ним и не желающего его признавать «варвара» такая фраза, пожалуй, вполне уместна. В связи с этим и упомянутым странным для русского эпоса отсутствием всяких попыток договориться миром на память приходит фрагмент из трудов Прокопия. Тот признавал сильной стороной «варваров» (в том числе славян) полное безразличие их к устоявшимся в «римском мире» правовым нормам. Войны с «варварами», в том числе славянами, как они характеризуются Кесарийцем – войны без ясного повода, без переговоров и перемирий, без самого объявления войны и заключения мира.[393] То, что от природы славяне (для того же автора) «менее всего коварны или злокозненны»,[394] лишний раз подчеркивает, насколько далека была реальность времен войны от нравственных идеалов внутриплеменной жизни.
Нарисованная в былине картина, за исключением несбыточного убиения царя, как будто сошла со страниц ромейских источников, описывающих славянский набег. Только для древних славянских сказителей, без сомнения, все описанное являлось не бессмысленным зверством, а героическим деянием. Природный (то есть сильный) враг в сознании древнего славянина увязывался с враждебными силами потустороннего мира. С чудовищами и демонами, с «Трояновым» племенем в переговоры не вступают. И в живых такого врага оставлять также неразумно, разве что в неволе. В онежском варианте, в отличие от двух других полных версий, Волх все-таки берет ставшую беззащитной «силу турецкую» в плен; впрочем, рабы мужского пола не упоминаются далее при разделе добычи. Итог захвата и разорения «богатого города» рисуется в целом схоже, но с разными подробностями. В сборнике Кирши: И тут Вольх сам царем насел, Взявши царицу Азвяковну, А и молоду Елену Александровну. А и те ево дружина хоробрыя И на тех на девицах переженилися. А и молоды Вольх тут царем насел, А то стали люди посадския; Он злата-серебра выкатил, А и коней, коров табуном делил, А на всякова брата по сту тысячей. [395]Еще яснее о заселении завоеванной страны в близком к этому мезенском варианте былины: Населился он в Индеюшку богатую… Свою силушку заставил тоже в городе Индейском жить… Завладел он всей Индеюшкой богатою. В онежском же варианте подчеркнуто исключительно богатство добычи: «Дружина моя добрая, хоробрая! Станем-те мы теперь полону поделять! Что было на делу дорого, Что было на делу дешево? А добрые кони по семь рублей, А оружье булатное по шесть рублей, А вострые сабли по пять рублей, Палицы булатные по три рубля. А что было на делу дешево – женский пол: Старушечки были по полушечки, А молодушки по две полушечки, А красные девушки по денежке». вернутьсяК анализу привлекаются, в первую очередь, наиболее полные и одновременно архаичные по содержанию варианты былины – вариант из сборника Кирши Данилова (КД, № 6), ранний западноонежский вариант (Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года. М. – Л., 1950. Т. 2. № 91), мезенский вариант (Беломорские былины, записаные А. Марковым. М., 1901. № 51). Другие 5 вариантов былины значительно уступают названным. Одни чрезвычайно фрагментарны (восточно-онежские варианты – Гильфердинг 1949. Т. 1. № 15; Онежские былины. М., 1948. № 76; печорский вариант – Свод русского фольклора. Былины. Т. 1 (Былины Печоры 1). М., 2001. № 1), другие носят характер вторичных компиляций или личного творчества (Русские эпические песни Карелии. Петрозаводск, 1981. № 5; особенно же вариант известной сказительницы М.С. Крюковой, самый объемный из всех, – Былины М. С. Крюковой. Т. 1. М., 1939. № 39). вернутьсяЗдесь и далее без специальных оговорок цитируется вариант КД № 6. вернутьсяОно сохранилось несколько в иной форме («А и на святой у нас да на Русеюшке/ Да князей-царей не бьют – не казнят,/ А пришлось тебе до смерти лежать») и в восточноонежском варианте (ОБ № 76). вернутьсяProc. DA. IV. 1: 6–7.: Свод I. С. 206/207. вернутьсяProc. Bell. Goth. VII. 14: 28.: Свод I. С. 184/185. вернутьсяБолее «реалистично» в позднем западноонежском варианте (РЭПК № 5): «Они завоевали на кажного по девять коровушек». |
