На вопрос Антонин Павлинович ответил утвердительно — да, обычные камни через несколько лет трескаются, покрываются копотью, а эти всегда чисты и очень прочны.

— А где же сами аметисты? — полюбопытствовал я.

— Пришлось их сколоть. Нам эти безделушки ни к чему, а для каменки опасны: при нагревании светятся и выделяют какой-то ядовитый газ…

Не для красного словца рассказал я этот эпизод. С подобным месторождением аметистов (а их, кстати, на земном шаре лишь два — в Бразилии, и у нас, на Терском берегу) можно сравнить все южное побережье Кольского полуострова. Надо только суметь увидеть и понять красоту и ценность полудрагоценного камня, который в умело сделанной оправе станет украшением области. И не торопиться брать на хозяйственные нужды пустую породу, скалывая сиреневые друзы.

Варзуга — одно из самых многолюдных нынче сел побережья. Здесь я как-то гостил несколько дней в семье Поповых.

Хозяйка дома Капитолина Михайловна — пенсионерка, участница знаменитого Варзугского поморского хора. Народные певуньи — Попова среди них чуть ли не самая молодая — легки на подъем, с удовольствием ездят, когда приглашают, в областной и районный центры, а то и в Москву на ВДНХ. Но с годами слабеют голоса запевал, а подхватить песню некому. Одни и те же слова по-разному произносятся в городской квартире и на берегу реки-кормилицы. По-разному и песня поется. Для приезжих она как бесплатное приложение к командировке, этакая местная достопримечательность. Для других, может, даже не часть, а вся жизнь с ее радостями и бедами, молодостью и старостью, вечерними посиделками с подругами и тяжелым ежедневным трудом рыбачки.

Пацанкой вместе со стариками сидела Капитолина Михайловна в годы войны на тони, семью кормила. Потом вышла замуж, дети пошли. Выросли незаметно, поразъехались. Нынче рядом остался лишь младший — Геннадий.

Но не только от мизерных трудодней рвались люди в города.

Восстановление народного хозяйства, индустриализация страны — стройки и заводы нуждались в дополнительной рабочей силе. И она пришла из деревни.

Сегодня уже наметился и набирает ускорение обратный процесс — тяга людей из города в село, от комфорта и стрессов в обезлюдевшие, забытые деревни. Будь то в Сибири, в центре России, на Терском побережье. Но возвращаются младшие варзужане, отслужив в армии, в отчие дома, к стареющим родителям, а в колхоз работать идти не спешат. Уж лучше в лесничество, в рыбоохрану или на сельский аэродром? на оклад в 85–90 рублей, хотя на денежных тоневых участках в бригадах не хватает рыбаков. В чем же дело? Нет, наверное, у парней уверенности в том, что будут они всю жизнь трудиться в колхозе. Желание, силы, подходящие специальности есть, а уверенности — нет. Уверенности в том, что смогут они найти на селе невест и удержать их здесь, что если не через год-два, то через пять-десять лет не ликвидируют колхоз совсем, не укрупнят, как это было после войны с другими хозяйствами Терского побережья, что всерьез и без кампанейщины пойдет экономическое и социальное возрождение старинных поморских сел периферийного района.

Конечно, вспоминать минувшее и критиковать день нынешний проще простого. И все же просчет кроется в том, что за принимаемыми планами и цифрами отчетов мы порой не видим тех, для кого берег — не тысячи гектаров сенокосных угодий и заповедные семужьи нерестилища, а кровная родная сторона, где есть и покосившиеся кресты родительских могил, и сегодняшние сельские новостройки.

Как щедрый хозяин, прижав буханку к груди, наделяет путника солидной краюхой свежего хлеба, так и полярный круг, не скупясь, отмахнул своим солнцеворотным лезвием Беломорское побережье Кольского полуострова. Терский берег — южный берег. Еще до мая ветер играюче пропихнет ледовые поля через беломорское Горло. А стоит ветру перемениться — и на глазах исчезнут искрящиеся на солнце километровые разводья чистой воды. Распрямляясь, ледовая пружина потеснит береговой припай, черными ропаками оставит на горизонте тихоходные суда.

В это время года в терских селах гостей мало. Знающие люди не испытывают больше судьбу, потопив уже однажды печь в колхозной гостинице. неделю-другую в ожидании лётной погоды. Любителям же экзотики делать нечего: одинокими погорельцами сторожат побережье живописные летом тоневые избушки. И кажется, что злой ветер выдул из них последнее воспоминание о человеческом тепле.

Мало кто, добираясь из, Тетрино в Чапому, не рассчитывает отдохнуть, обогреться чайком в доме Семена Семеновича Чеченина. Он до последнего времени был одним из трех, да и то «неофициальных» жителей Стрельны.

После революции интервенты сожгли старое село, но люди отстроились вновь, ближе к морю. Послевоенное экономическое развитие Терского района постепенно, но теперь уже навсегда, стерло Стрельну как населенный пункт с географических карт. Да, отдельное село может быть занесено в список неперспективных. Но в каких списках сохранить человеку святое чувство отчего крова?

В углу жилой части дома, у широкой русской печи с полатями закипает самовар. Семен Семенович ставит на стол кружки, сахар на блюдечке, тарелку с кисловатым самодельным белым хлебом. И разговор, как обычно в таких случаях, заходит о судьбе медленно умирающего села…

Дорогое, заветное острее чувствуешь издалека, в разлуке. Так получается нынче и с Терским берегом. Сейчас кажется, что встречался я там не с теми людьми, задавал им не те вопросы, забывал главное, порой жизненно необходимое. Хотя настоящий человек, как драгоценный камень, не нуждается в лакировке. На солнце так или иначе блеснет острая грань кристалла, осветив память неслучайными встречами, наполнив блокнотные записи живыми голосами попутчиков.

Говорят, что Терский берег надо пройти пешком. От села к селу, останавливаясь на ночлег на гостеприимных рыбацких тонях. Привыкнуть, вобрать в себя свет полярных ночей, когда солнце за каких-нибудь полчаса скатится по склону сопки с запада на восток, и, зацепившись за сосну, вскарабкается по ее ветвям и вновь заиграет чешуйками воды, превратив море в одну серебристую рыбину. «И радость, и горе помору — все от моря», — поговаривали в старину. Какое-то тревожное чувство остается после каждой встречи с берегом. И чем чаще, тем острее. Словно дали тебе прикоснуться к давно забытому, почти неосязаемому, что в детстве, давным-давно, хорошо знал и понимал. А с годами забыл, замутил… И, ломая породу, взрывая скалу, выгребают добытчики из кладовых мыса Корабль ободранные аметистовые щетки. А в то же время где-то на склоне Варзуги поднимет путник сиреневую гроздь кристаллов, удивится ее чистоте. И, оглянувшись вокруг, будто впервые увидит этот лес, открывшуюся за речным поворотом деревянную церквушку.

Родимая сторона. Заполярное Нечерноземье.

Из путевого блокнота:

На этом запись обрывается. Но мне, сегодняшнему, достаточно нескольких прыгающих строк из путевого блокнота, чтобы вспомнить и пересказать впечатления тех дней.

Каждый человек живет в своем, особом временном измерении. Счастье, когда неотложные дела захлестывают тебя целиком и держат в постоянном напряжении. Когда кажется, что нет и не может быть важнее именно этой, ближайшей и вполне достижимой цели. И так день за днем, как бьющие в борт волны вечно живого моря.

Вечно живого? Да как сказать…

Итак, Дмитриев с трудом примостился на своей узкой дощатой лежанке-банке и заполняет судовой журнал. Изредка спрашивает — уточняет:

— В котором часу встретили мотоботы мурманского училища?

— К концу ночной вахты, часа в четыре. Две штуки, шли на восток.

— Так… А Семиостровье проходили днем…