Но прежде, чем он туда добрался, Стрингер повстречал на Фоули-роуд Тину Дарн, свою двоюродную тетю, с маленьким мальчиком и девочкой помладше.

Поезда целыми днями напролет носились туда-сюда: к Финчли-роуд, в Западный Хэмпстед, в Букингемшир. Последние даже не останавливались. Перестук колес и мельканье за деревьями их серебристых тел являлись неотъемлемой частью жизни в «Школе». Так же, как вспышки света по вечерам, пение и гул рельсов. Только глубокой ночью, после полуночи и до рассвета, здесь правили тишина и полумрак.

Впрочем, ко всему этому можно было привыкнуть. Джарвису это даже нравилось, а Тина просто не обращала на шум внимания. Ее вообще мало что тревожило. Две ванные комнаты и кухня считались общими, но у мисс Дарн были еще свои отдельные ванная и кухня. Никто из жильцов пока не соблазнился кабинетами рисования и рукоделия, научной лабораторией, комнатой отдыха преподавателей или кабинетом директора, хотя однажды могло произойти и это. Но уж точно никакой нормальный человек не позарился бы на раздевалку, в которой повесился дедушка Джарвиса.

Там, где это не бросалось в глаза, деревянные полы все еще прикрывал бежевый линолеум с черным узором из французских лилий. Люстра из кованого железа своими лапами и когтями напоминала какой-то средневековый пыточный инструмент. Львиные лапы держали лампочки, сделанные в форме свечей. На всех окнах были шторы из зеленой материи, настолько плотной, что, несмотря на прошедшие годы, с ней ничего не случилось. Во всяком случае, поднимались и опускались они без всяких проблем – а заодно отпадала и надобность в занавесках. Центрального отопления в доме не было, но имелся большой выбор обогревателей – электрических, газовых и керосиновых, оставленных теми, кто в разные годы снимал дом, и найденных Джарвисом в кабинете рукоделия, куда, похоже, сносили все подобные вещи. Большинство этих приборов кое-как работали.

Тине пришлось не по душе объявление о сдаче дома. Она считала, что это неосмотрительно, так как может привлечь внимание всяких бродяг и шалопаев. Сама она, кстати, прибыла в «Школу» вместе с Джаспером и Бьенвидой на одолженном на время старом побитом «Форде». На его крыше красовались набитые одеждой пакеты из прачечной, а в багажнике лежали обломки мебели. В буквальном смысле обломки. Стрингер только усмехнулся, подумав о том, что тетя, в общем, права. Но бродяги бывают разные, взять, к примеру, саму Тину.

Мисс Дарн убеждала его «порасспрашивать соседей». Едва обосновавшись в доме, она сразу же начала наводить справки в округе. Джарвис же считал, что лучше ему самому обо всем позаботиться, так как сомневался в способности Тины найти платежеспособного арендатора. Сама-то она могла ни о чем не беспокоиться, так как получала на содержание детей пятьдесят фунтов в неделю от мужчины, с которым прожила дольше других. Не то чтобы Джарвис заломил высокую цену – напротив, какой-нибудь риелтор, услышав сумму, не поверил бы своим ушам. Он ведь отказывался от части «Школы» только для того, чтобы суметь выжить. Точнее, чтобы раздобыть деньги на поездку в Каир и прокатиться на метро ENR, по всем его сорока двум с половиной километрам и тридцати трем станциям.

Стрингер прогуливался у входов в подземку, присматриваясь к скрючившимся на ступенях бродягам. Предлагать кров всем подряд было совершенно нереально. Как же ему выбрать одного или двоих? На Лейстерской площади, у подножья эскалатора линии Пикадилли, сидел на корточках и распевал гимны пьяный мужчина. Джарвис попытался с ним поговорить, но тот решил, что он – социальный работник, а потом заподозрил в нем журналиста, начал ругаться и даже плюнул в молодого человека, оставив на его пиджаке потек своей слюны.

Время было позднее, но на перронах толпились люди. Когда подъехал поезд, Джарвису даже не досталось сидячего места. На «Чэринг-кросс» он пересел на Юбилейную линию, а на «Бонд-стрит» в вагон зашли четверо. Они выглядели очень уверенно, что заставило Стрингера занервничать. Оглядевшись вокруг, новые пассажиры обменялись несколькими негромкими словами и разделились. Двое пошли в один конец вагона, двое – в другой.

Джарвису уже приходилось сталкиваться с хулиганством в метро. Обычно такое происходило ближе к ночи, но иногда случалось и днем. Один раз, поднимаясь наверх, он видел, как банда девиц напала на еще одну девушку на движущемся вниз эскалаторе. Та стояла одна-одинешенька, и они окружили ее, отобрали сумочку, сорвали цепочку с шеи и серьги из ушей. Доехав до верха, молодой человек метнулся ко второму эскалатору, но банда скрылась в дверях подошедшего поезда, оставив позади плачущую и окровавленную жертву.

В другой раз он видел иностранного туриста, обнаружившего, что у него украли бумажник со всеми деньгами и документами. Это случилось на той же самой линии, на которой Джарвис находился сейчас, на Юбилейной, в поезде, идущем на север. Стрингер совершенно отчетливо помнил его отчаяние и возмущенные вопли на непонятном языке. Впрочем, если зашедшие в вагон люди собирались совершить что-либо противозаконное, они явно никуда не торопились, а спокойно и молча сидели, причем один – прямо рядом с Джарвисом. Невзрачно одетые мужчины среднего возраста, в мышиного цвета плащах, которые так любят эксгибиционисты.

На «Бейкер-стрит» все четверо поднялись, но из поезда не ушли, а всего лишь сменили вагон. Стрингер наблюдал за ними через стекло. Вдруг, подчиняясь внезапному порыву, он вскочил и последовал за этими людьми. То же самое повторилось на станции «Сент-Джонс-Вуд», и молодой человек начал догадываться, что это за типы. Подсказкой послужило то, как они рассматривали пьяницу, который, раскачиваясь и горланя, шатался по вагону. Обычно люди, сталкиваясь с подобным зрелищем, упорно делают вид, что ничего особенного не происходит, утыкаясь в свои газеты или подчеркнуто внимательно изучая рекламные плакаты. Но эти четверо не спускали с гуляки глаз. Казалось, он был чем-то важен для них. Когда тот вышел на станции «Свисс-Коттедж», самый молодой и высокий из четверых подошел к дверям, чтобы проследить за ним.

– Вы – «Ангелы-Хранители»?[9] – спросил Джарвис. Он всегда без стеснения заговаривал с незнакомцами. Если его что-нибудь интересовало, он тут же об этом спрашивал.

Мужчина в плаще повернулся к нему и, чуть поколебавшись, ответил:

– Нет, мы из похожей организации. Мы – «Защитники».

– Дел, наверное, по горло?

– Сегодня ночью тихо. Как и всю последнюю неделю, впрочем. Не к добру это, – сказал мужчина в плаще и добавил с надеждой: – А вы не хотите к нам присоединиться? Правда, денег за это не платят, но такая работа, как говорится, приносит большое моральное удовлетворение.

Джарвис, собиравшийся выходить на следующей станции, поинтересовался, где они проведут эту ночь. Мужчина, представившийся Джедом Лори, ответил, что на линиях Метрополитен и Хаммерсмит. На запущенной и пустынной станции «Лэйтимер-роуд» они снова пересели, и вдруг, неожиданно для самого себя, вместо того чтобы пойти за ними, Джарвис предложил Джеду и его домашнему питомцу, ястребу Абеляру, переночевать в «Школе». Лори, подрабатывавший также в центре занятости, даже побледнел, услышав о мизерной сумме, запрошенной его новым знакомым за жилье.

В итоге ястреба устроили в старом велосипедном сарае, Джед занял кабинет шестого класса, а в пятом классе расположился Питер Блич-Палмер, сын лучшей подруги матери Тины, который поселился в «Школе» в ожидании компаньона, для того чтобы вместе с ним снять квартиру в Килбурне.

Исследования Стрингера, собирающего материалы для своей книги, завели его на самый нижний уровень «Бонд-стрит». Он как раз проводил эксперимент, касающийся движения воздушных потоков в туннелях, когда наткнулся на бродячих музыкантов, игравших шотландские народные мелодии. Их было трое: один играл на волынке, другой на скрипке, а третий на флейте.

Когда они закончили вариацию на тему баллады Бёрнса, флейтист отложил свой инструмент и запел красивым баритоном. Он спел «Scotland the Brave», а потом «So Far from Islay». Он пел об изгнании и утрате, о любви к родине и страданиях вдали от нее. Все это невероятно разнилось с окружающей обстановкой метро, его шумом и толпой. Джарвис пришел в неописуемый восторг. Ему вообще очень нравились песни, все равно какие: оперы или баллады, фолк, рок или кантри, джаз, соул или блюз.