– Рад видеть, что вы вернулись живой и здоровой, леди Торолд, – ответил наконец бородач.

Джорджетт болезненно поморщилась. Еще вчера ее звали именно так. Она привыкла считать себя леди, и будущее ее было понятным и предсказуемым. И оно вполне ее устраивало. Оставленное ей по завещанию наследство позволяло не думать о том, где раздобыть денег на хлеб насущный, и впереди у нее была целая жизнь, свободная от уз брака. Трудный же период жизни с непредсказуемым и склонным к пьянству мужем остался позади. Конечно, временами ей бывало одиноко, но этот минус вдовьего существования перекрывался множеством плюсов. Траур наконец закончился, и пришла пора почувствовать вкус обретенной свободы.

Все бы так, но сегодня Джорджетт уже не могла с уверенностью сказать, кто она теперь и что ее ждало. Как бы там ни называл ее слуга, она больше не леди Торолд. Более того, если она не ошибалась в своих подозрениях относительно того, как вела себя этой ночью, то она теперь даже и не леди. Теперь все изменилось. И главное – изменилась она сама. Хотя очень хотелось думать, что все осталось по-прежнему.

Джорджетт не стала поправлять слугу и спросила:

– Кто-нибудь сегодня приходил? Может, кухарка? – Джорджетт погладила котенка через ткань платья. Если ее желудок пока был не в том состоянии, чтобы принимать пищу, то маленький зверек нуждался в молоке. Хотя, насколько ей помнилось, когда кухарка приходила в прошлый раз, молока она не принесла. Кузен был категорически против молочных продуктов, поскольку от них у него, по его словам, случалось несварение желудка.

Слуга покачал головой и ответил:

– Нет, миледи. Сегодня у миссис Пью выходной.

Джорджетт не на шутку встревожилась. Котенок такой крохотный, что без еды долго не протянет.

Слуга, похоже, тоже занервничал.

– Ну есть…

– Есть хлеб и сыр в кладовке, – перебил его Рандольф и подошел к кузине. Он протянул вожжи шотландцу, и тот, в растерянности взглянув на Джорджетт, принялся распрягать гнедую кобылу.

– Нам необычайно повезло, что миссис Пью не увидела тебя в таком виде, – гневным шепотом продолжал Рандольф, оттесняя кузину к стене. – Ты не представляешь, какая сплетница наша кухарка. – Окинув неодобрительным взглядом ее декольте, он добавил: – На тебя стыдно смотреть, Джорджетт. И я думаю, сегодня, кроме хлеба, тебе давать ничего не следует. Позаботиться о себе ты не в состоянии, как я вижу, а убирать за тобой, если тебя стошнит, я не желаю.

Слова Рандольфа жгли огнем, но Джорджетт приказала себе терпеть. Кузен же отчитывал ее так, словно имел на это право. Джорджетт был знаком подобный тон. Покойному мужу тоже нравилось ее отчитывать. Он всегда находил, к чему придраться. То она была недостаточно послушна, то недостаточно желанна. Ох, она слишком хорошо помнила, что чувствовала, когда муж нетвердой походкой входил в дом и от него разило спиртным и запахом падших женщин. И она прекрасно помнила, как тогда шарахалась от него.

Разъедающие душу сомнения, что поселились в ней за время ее короткой, но отнюдь не счастливой семейной жизни, не исчезли со смертью мужа, смертью глупой, случайной, в пьяном бреду. Тогда она чувствовала себя неудачницей, не справившейся с ролью жены. Сейчас она опять чувствовала себя неудачницей, не справившейся с ролью порядочной женщины. Разве леди станет проводить ночь в постели с незнакомцем, в то время как прикосновения собственного мужа не вызывали у нее ничего, кроме отвращения? Возможно, по этой самой причине ее муж и пил так много. Пил, чтобы потопить в вине свое разочарование в ней…

Возможно, потому она и напилась вчера. Напилась, чтобы забыть о пугающем сходстве ее кузена с покойным мужем.

Но она ведь не была женой Рандольфа. Следовательно, он не имел права говорить с ней в таком тоне.

Джорджетт расправила плечи и заявила:

– Это моя ошибка и моя проблема. Мы не женаты, и я вам не подчиняюсь. – Голос ее звенел от возмущения. Ох как же приятно было сбросить с себя тяжесть вины и говорить то, что думаешь.

Рандольф прищурился, и от этого нос его, казалось, сделался еще тоньше и длиннее, так что походил теперь на острый крюк.

– Смею сказать, что если бы ты вышла за меня вчера, то сегодня утром чувствовала бы себя намного лучше.

И тут к горлу ее подступил едкий рвотный ком. При мысли о том, что пришлось бы делить с Рандольфом постель, Джорджетт чуть не вырвало. Ее передернуло от отвращения при одной мысли о том, что тогда ей бы пришлось заниматься с Рандольфом тем, чем, судя по всему, она занималась со своим таинственным ночным партнером.

– Я не говорила, что мое утро было напрочь лишено удовольствия, – сорвалось у нее с языка, прежде чем она успела сообразить, что этого говорить не стоило. Но правда есть правда. В определенном смысле созерцание обнаженного мускулистого шотландца доставило ей удовольствие. Уж точно больше удовольствия, чем этот разговор с кузеном.

У Рандольфа глаза едва не вылезли из орбит, и теперь он напоминал жабу.

– Роль женщины легкого поведения тебе не к лицу, кузина. – Рандольф больно сжал ее руку повыше локтя. – Иди в дом, а я пока решу, как быть с тобой и с этим браком, в который тебя угораздило вляпаться.

Но Джорджетт не собиралась никуда идти.

– Нечего тут решать. – Она высвободила руку. – Мы сделаем вид, что ничего не было. Я не помню, кто такой тот мужчина, и не желаю ничего вспоминать. – Ей пришла в голову мысль о побеге, и она поспешила за нее ухватиться. – Я немедленно вернусь в Лондон, и на этом можно поставить точку.

Лицо Рандольфа приобрело свекольный оттенок, отчего светлые волосы стали казаться почти белыми.

– Не строй из себя наивную дурочку! Ты не можешь просто уехать в Лондон, сделав вид, будто ничего не случилось. Что, если ты снова захочешь выйти замуж? Возьмешь на себя грех двоебрачия? Добавишь и его к своим прочим преступлениям?

Джорджетт на миг лишилась дара речи. Никогда еще она не слышала от кузена таких жестоких, несправедливо жестоких слов.

– В чем же мое преступление? Ведь я – вдова, а срок траура истек. Ничего нет преступного в желании поразвлечься. И замуж я выходить не собираюсь, потому не вижу…

– Если ты его не отыщешь и не аннулируешь брак, он получит доступ к твоему имуществу, – перебил Рандольф. Наклонив голову, кузен шагнул к ней с таким видом, словно собирался ударить… Он говорил очень медленно, словно с умственно отсталым ребенком. – На кону стоит куда больше, чем твоя память, Джорджетт. Ты швырнула свое состояние к ногам мужчины, которого совсем не знаешь.

Джорджетт мысленно отмела все лишнее, включая этот угрожающий наклон головы и возмутительный тон. Она обдумывала лишь его слова. Впервые Рандольф упомянул ее состояние, которое по условию завещания должно было перейти под контроль супруга, если она все же выйдет замуж вторично. Она подумала о залоге своего благополучия, мирно хранившемся в лондонских банковских сейфах. Подумала и о том, что с этими средствами мог сделать ее новый муж. Подумала – и онемела.

Увы, этим утром она ни о чем таком не думала – просто бежала. Но, как ни прискорбно, Рандольф был кое в чем прав. Ей действительно необходимо аннулировать брак, иначе она рисковала провести остаток жизни с человеком, который, судя по его внешности, джентльменом не являлся. А для того чтобы брак аннулировать, ей прежде всего необходимо было выяснить, кто такой этот шотландец.

– Господи! – выдохнула она. – Ты прав.

– Конечно, я прав. – Рандольф улыбнулся так, словно губы его тянули в противоположные стороны какие-то невидимые существа, что причиняло ему немалую боль. – И если бы ты приняла вчера мое предложение, сегодня тебе бы не пришлось выпутываться из этой истории.

Джорджетт передернуло. Сколько же сарказма и злобы выплеснул на нее Рандольф! Она все чаще ловила себя на мысли, что кузен – при всех его уверениях в том, что хотел ее защитить, – слишком уж сосредоточен на финансовой стороне той проблемы, которую она этой ночью себе создала. Джорджетт осмотрелась, гадая, куда мог запропаститься слуга. Раньше она гнала от себя подобные мысли, но сейчас у нее крепла уверенность в том, что Рандольф был готов на все, чтобы добиться своего, – на все, включая насилие. Поэтому ей и не хотелось оставаться с ним наедине. Сутулого шотландца она увидела неподалеку – он вел лошадь в конюшню. Если она сейчас закричит, он должен ее услышать.