- Господин разрешил вам взять с собой один чемодан с одеждой, если нужно, - доложила она, однако своим тоном явно дала понять, что по этому поводу думает.

- Скажите этому господину, что я премного ему благодарна, но мне от него ничего не нужно, - ответила Алиса.

Она направилась к двери, но перед тем как выйти обернулась к экономке.

- Кстати, Дорис... постарайтесь не украсть чемодан, сообщив потом, что его взяла я, как вы поступили с деньгами, которые отец оставил на умывальнике.

Эти слова раскололи обманчивый фасад морального превосходства экономки. Она покраснела и засопела.

- Слушайте, могу вас заверить, что я...

Девушка вышла, хлопнув дверью в конце фразы.

Несмотря на одиночество, несмотря на всё, что с ней случилось, несмотря на огромную ответственность, которая каждую минуту росла у нее внутри, выражение беспокойства на лице Алисы сменилось улыбкой. Это была первая улыбка с тех пор, как ее покинул Пауль.

А может, это я вынудила его уехать?

Уже одиннадцать лет она пыталась ответить на этот вопрос.

Когда Пауль показался в ведущей на кладбище аллее, ответ на этот вопрос появился сам собой. Алиса смотрела, как он приблизился и встал в сторонке, пока священник произносил поминальную молитву.

Алиса полностью забыла о двух десятках человек вокруг гроба - пустого деревянного ящика, где находилась лишь урна с прахом Йозефа. Она забыла, что получила прах по почте, вместе с сообщением из гестапо, в котором говорилось, что ее отца арестовали за призывы к государственному перевороту и он погиб "при попытке к бегству". Забыла, что его хоронят под крестом, а не под звездой, поскольку он умер католиком на земле католиков, голосующих за Гитлера. Забыла собственное смятение и страх, потому что вместо всего этого в ней зародилась уверенность, словно перед ее глазами в разгар шторма зажегся маяк.

Это была моя вина. Это я тебя оттолкнула, Пауль. Это я скрыла от тебя правду и не дала тебе свободы выбора. И черт тебя побери, я влюбилась в тебя с того первого вечера пятнадцать лет назад, когда ты был в том дурацком фартуке официанта.

Ей хотелось подбежать к нему, но почему-то показалось, что если она так поступит, то потеряет его навсегда. И хотя с приходом материнства она стала более зрелой, золоченая цепь гордыни по-прежнему крепко связывала ей ноги.

Я должна приблизиться к нему медленно. Узнать, где он остановился, чем занимается. Если он еще что-то ко мне чувствует.

Похороны закончились. Манфред с Алисой выслушали соболезнования присутствующих. Последним был Пауль, который подошел с осторожностью.

- Добрый день. Спасибо, что пришли, - сказал Манфред, протягивая ему руку, но так и не узнав.

- Примите мои соболезнования, - ответил Пауль, пожимая протянутую руку.

- Вы знали моего отца?

- Да, немного. Меня зовут Пауль Райнер.

Манфред выдернул руку, словно обжег ее, и посмотрел Паулю в лицо. Хотя он был гораздо ниже и явно слабее Пауля, тот удивленно сделал шаг назад.

- Что ты здесь делаешь? Или ты думаешь, что имеешь право вот так вторгаться в ее жизнь - после того, как одиннадцать лет от тебя не было ни слуху, ни духу?

- Я написал сотни писем, но она так и не ответила ни на одно, - смущенно начал оправдываться Пауль.

- Даже если так, это всё равно ничего не меняет. После того, что ты сделал...

"Не говори этого!" - мысленно воскликнула Алиса.

- Всё в порядке, Манфред, - заверила она, кладя руку ему на плечо. - Поезжай домой.

- Уверена? - спросил он, искоса глядя на Пауля.

- Да, - солгала она.

- Хорошо. Я поеду домой и присмотрю за...

- Прекрасно, - остановила она брата, прежде чем он произнес имя. - Я вернусь позже.

Манфред, смерив напоследок Пауля недобрым взглядом, надел шляпу и удалился. Алиса молча двинулась по центральной аллее кладбища, Пауль шел рядом. Глаза их встретились; этот взгляд был мимолетным, но при этом полным чувств и боли. Она не хотела повторить это еще раз, поэтому предпочитала идти на шаг впереди, лишь бы не встречаться с ним взглядом.

- Итак, ты вернулся.

- Я вернулся на прошлой неделе, после того, как напал на след, но всё пошло не так. А вчера я встретил одного из знакомых твоего отца, и он сообщил мне о случившемся. Видимо, за эти годы вы с ним помирились.

- В некоторых случаях лучше сохранять дистанцию.

- Понятно.

Зачем я это сказала? Теперь он подумает, что это про него. Но и исправить оплошность нельзя. Что я теперь скажу?

- Как твое путешествие, Пауль? Нашел то, что искал?

- Нет.

Скажи, что твой отъезд был ошибкой, черт тебя подери. Скажи, что ты ошибся, и я признаю свои ошибки и твои, и снова упаду в твои объятья. Скажи это!

- Вообще-то я решил бросить это дело, - продолжил Пауль. - У меня не осталось выхода, ни единого следа, никакого иного выбора. У меня нет семьи, денег, профессии, даже нет ни гроша, чтобы вернуться обратно, потому что то, что я здесь обнаружил, это не Германия.

Алиса остановилась и в первый раз посмотрела на него вблизи. Удивительно, но его лицо почти не изменилось. Черты немного огрубели, вокруг глаз залегли круги, он набрал вес, но это по-прежнему был Пауль. Ее Пауль.

- Это правда, что ты мне писал?

- Много раз. Я писал на адрес пансиона, где ты жила, и даже на адрес твоего отца.

Еще кое-что, за что можно сказать отцу спасибо.

- И что? Что ты будешь делать? - спросила она, и не могла сдержать дрожи в голосе, ее губы тоже дрожали. Возможно, ее тело передаст ему сообщение, которое она сама не осмеливалась произнести. И оно дошло до места назначения, хотя бы частично, потому что когда Пауль ответил, он тоже сделал это с чувством.

- Я собирался вернуться в Африку, Алиса. Но когда узнал, что случилось с твоим отцом, решил...

- И что же ты решил?

- Не пойми меня неправильно, но мне бы хотелось поговорить с тобой по душам, рассказать, как я провел все эти годы.

- Не думаю, что это хорошая мысль, - заставила себя сказать Алиса.

- Алиса, я знаю, что не имею никакого права входить в твою жизнь, когда мне взбредет в голову. Я... Я совершил огромную ошибку, когда уехал, чудовищную ошибку, и стыжусь этого. Мне стоило больших усилий это признать, и прошу тебя лишь как-нибудь выпить со мной кофе.

А если я скажу, что у тебя есть сын, Пауль? Чудесный мальчик с голубыми глазами, как у тебя, белокурый и упрямый, как его отец? Как ты поступишь, Пауль? А если я впущу тебя в нашу жизнь, а потом всё плохо закончится? Хотя я так тебя люблю, мои душа и тело так тебя желают, но я не могу позволить, чтобы ты причинил ему боль.

- Мне нужно подумать.

Он улыбнулся, и вокруг его глаз собрались мелкие морщинки, которых Алиса не помнила.

- Я буду ждать, - сказал Пауль, протягивая ей бумажку с адресом. - Буду ждать, сколько потребуется.

Алиса взяла записку, на миг слегка коснувшись пальцами его ладони.

- Хорошо, Пауль. Но я ничего не обещаю. А теперь уходи.

Пауль, болезненно переживая такое резкое прощание, ушел, не проронив ни слова.

Пока он удалялся, Алиса молилась, чтобы он не обернулся и не увидел, как дрожат ее ноги.

- Ну надо же, похоже, крыса заглотила наживку, - сказал Юрген, сжав в руках бинокль. С этой позиции, на холме в восьмидесяти метрах от того места, где захоронили пепел Йозефа, он мог видеть Пауля только сбоку, стоящего в очереди желающих выразить соболезнования Танненбаумам, но тут же его узнал. - Я прав, Адольф?

- Вы правы, - ответил Эйхман немного нервно. Он явно чувствовал себя неловко от этого отклонения от программы. За шесть месяцев, что он работал с Юргеном, блистательному барону удалось проникнуть в несколько лож с помощью своего титула, поверхностного обаяния и фальшивых рекомендаций, добытых в ложе Прусского Меча. Ее Великий Магистр, упертый националист и знакомый Гейдриха, всем сердцем поддерживал нацистов. Без малейшей щепетильности он произвел Юргена в степень мастера и устроил для него ускоренный курс по масонской практике. После этого он вручил ему личное письмо к Великим Магистрам гуманитарных лож, призывая их к сотрудничеству, "чтобы пережить политическую бурю".