Они снова посмотрели друг на друга, а затем она вдруг окунула руку в воду.

- Что ты делаешь? - хрипло спросил Пауль.

- Рискую.

Вода оказалась холоднее, чем она ожидала.

Рука коснулась его живота, который был упругим, гладким и твердым, словно доска. Она нежно провела рукой по напряженным мускулам, по-прежнему глядя ему в глаза и даже не замечая, что грязная вода намочила рукав ее платья. Затем рука опустилась ниже, взъерошила волосы на его лобке и вдруг наткнулась на пенис, отвердевший, как палка. Пауль прикрыл глаза и застонал.

- Я сделала тебе больно?

- Нет, - ответил он, сглотнув. - Всё в порядке.

Она обхватила пальцами его пенис. Он оказался намного толще, чем ей представлялось. Весь свой опыт она почерпнула из зачитанных журналов, которые отец держал у себя в столе. Иногда по ночам она выбиралась из своей комнаты и пробиралась в кабинет отца, чтобы их полистать. Они садилась возле окна и читала их при свете луны, и сердце ее при этом замирало от возбуждения и страха, что ее могут здесь застать. Сопровождающие эти картинки истории были написаны фривольным языком, который казался ей смешным и при этом возбуждающим, с экстравагантными сравнениями.

Но в эту минуту все былые чувства показались ей лишь бледной тенью по сравнению с тем, что она испытала, лаская Пауля. Ведь это происходило по-настоящему.

- Не останавливайся, - прохрипел он чужим, странным голосом.

"Никто не делал ему этого раньше", - подумала Алиса, счастливая и гордая.

Ей хотелось сбросить одежду и забраться в ванну к Паулю, ощутить его член внутри себя. Пользуясь тем, что его глаза по-прежнему были закрыты, она запустила руку себе под юбку и принялась медленно себя ласкать.

И тут она услышала, как дверь в ванную комнату открылась.

Алиса вскочила и отпрянула от Пауля, однако было уже поздно. В ванную комнату вошел отец. Едва взглянув на нее, он всё понял. Рукав ее платья был совершенно мокрым, так что даже столь лишенному воображения человеку, каким был Йозеф Танненбаум, не составило труда догадаться, что здесь происходило за секунду до его прихода.

- Ступай в свою комнату, - велел он дочери.

- Но, папа... - пролепетала она, не зная, что сказать.

- Сейчас же!

Девушка разрыдалась и бросилась прочь. По дороге она едва не сбила с ног Дорис, которая наградила ее торжествующей улыбкой.

- Судя по всему, фройляйн, ваш отец вернулся домой не вовремя. Какая досада, не правда ли?

Пауль не чувствовал за собой вины, сидя голым под водой, становящейся всё холоднее. Когда Танненбаум приблизился, он попытался встать, но тот с силой схватил его за плечо. Несмотря на то, что он был гораздо ниже Пауля, сил у него оказалось значительно больше, чем предполагала располневшая фигура. Молодой человек попытался увильнуть, но сидя в скользкой ванной и опираясь лишь на одну руку, не мог подняться.

Танненбаум уселся на табурет, где несколько минут назад сидела Алиса. Он ни на секунду не выпускал из рук плечо Пауля, и тот испугался, что Танненбаум вдруг решит надавить и погрузить его в воду с головой.

- Как тебя зовут, угольщик?

- Пауль Райнер.

- Ты ведь не еврей, не так ли, Райнер?

- Нет.

- Так вот, Райнер, послушай меня, - произнес Танненбаум тем угрожающе-ласковым тоном, каким дрессировщик разговаривает с бестолковой собакой, стремясь обучить ее новым трюкам. - Моя дочь - наследница огромного состояния, и по своему рождению она стоит неизмеримо выше тебя. А ты - всего лишь кусок дерьма, прилипший к ее башмакам. Надеюсь, тебе это ясно?

Пауль не ответил. Он смог преодолеть смущение и молча смотрел на Танненбаума, в ярости сжав губы. В этот миг для него не было в мире никого более ненавистного, чем этот человек.

- Вижу, что не ясно, - сказал он, выпуская из цепкой хватки плечо Пауля. - Ну что ж, по крайней мере, я успел вернуться раньше, чем она натворила настоящих глупостей.

Танненбаум достал бумажник и извлек из него толстую пачку банкнот. Сложив деньги аккуратной стопкой, он пристроил ее на край мраморной раковины.

- Это компенсация за те неприятности, которые ты пережил из-за оплошности Манфреда. А теперь можешь идти.

С этими словами Танненбаум указал ему на дверь, однако прежде, чем Пауль вышел, взглянул на него в последний раз.

- Кстати говоря, Райнер, хоть тебя это и не касается, но этот вечер я провел в гостях у будущего свекра моей дочери, мы с ним обсуждали последние детали ее будущей свадьбы. Этой весной она выйдет замуж за дворянина.

"Тебе повезло, Пауль. Ведь ты ни от кого не зависишь", - вспомнились Паулю слова Алисы.

- А Алиса знает? - спросил он, стиснув зубы.

Танненбаум презрительно фыркнул.

- Не смей произносить ее имени.

Пауль выбрался из ванны и стал одеваться, даже не воспользовавшись полотенцем. Его совершенно не заботило, что он может простудиться и подхватить воспаление легких. Затем он взял с раковины пачку банкнот и прошел в спальню, где за ним неотступно следила Дорис.

- Позвольте мне проводить вас до дверей, - предложила она.

- Не стоит беспокоиться, - ответил молодой человек, махнув в сторону коридора, в конце которого отчетливо маячила входная дверь.

- Нам бы не хотелось, чтобы вы по ошибке прихватили с собой что-нибудь лишнее, - саркастически заметила экономка.

- Верните эти деньги вашему хозяину, фрау, - сказал Пауль срывающимся голосом, протягивая ей пачку банкнот. - Мне они не нужны.

Почти бегом он бросился к выходу, но Дорис уже не смотрела в его сторону. Теперь она смотрела только на деньги, и плутоватая улыбка блуждала по ее лицу.

Последующие недели Пауль пережил с трудом.

Когда он снова появился в каретном сарае, ему пришлось выслушать натужные извинения Клауса, который избежал штрафа, но страдал от угрызений совести, что бросил Пауля на дороге. По крайней мере, это смягчило его недовольство сломанной рукой Пауля.

- Зима в самом разгаре, а разгрузкой придется заниматься бедняге Хульберту и мне, и это когда у нас столько заказов. Настоящая трагедия.

Пауль не стал добавлять, что столько заказов они имеют благодаря его плану по покупке второй повозки. Он просто не хотел слишком много болтать и погрузился в молчание, почти как Хульберт, на многие часы словно приклеившись к козлам с потерянным взглядом.

При удобном случае он попытался вернуться в квартиру на Принцрегентплатц, в тот час, когда посчитал, что Танненбаума нет дома, но слуга закрыл дверь перед его носом. Он бросил для Алисы несколько записок в почтовый ящик, назначив ей свидание в ближайшем кафе, но она так и не появилась. А по воскресеньям, в единственный день, когда он мог приблизиться к дому в дневные часы и пройти мимо подъезда, она никогда не показывалась. Он встречал только привратника, без сомнения, предупрежденного Йозефом Таннебаумом, который рекомендовал ему не болтаться в этом квартале, если не хочет собирать зубы с мостовой.

Пауль всё больше уходил в себя, и в те немногие минуты, когда сталкивался с матерью в пансионе, едва обменивался с ней парой слов. Ел он мало, почти не спал и правил повозкой почти машинально, не обращая внимания ни на что вокруг. Однажды заднее колесо повозки каким-то чудом избежало встречи с трамваем. Выслушивая проклятья пассажиров, которые ругались, что он мог бы погубить всех, молодой человек говорил себе, что должен что-то предпринять и разогнать меланхолию, в которую погрузился его разум, словно окутанные облаками горы.

Неудивительно, что пребывая в таком состоянии, он не заметил человека, который остановился однажды днем на Фрауенштрассе и уставился на него. Сначала он медленно приблизился к повозке, чтобы рассмотреть Пауля вблизи, пытаясь, однако, не попадаться ему на глаза. Потом он что-то записал в вынутом из кармана блокноте, тщательно выведя имя Клауса Графа - теперь, когда у Пауля появилось свободное время, а рука немного зажила, борта повозки всегда были чистыми, а буквы четко видны, и это немного смягчало гнев угольщика. И наконец, наблюдатель уселся в ближайшей от того места, где стояла повозка, пивной. Лишь после этого он подошел к дому, куда они поставляли уголь, чтобы задать несколько аккуратных вопросов привратнику.