Пути непроглядные
Анна Мистунина
© Анна Мистунина, 2020
ISBN 978-5-4474-0554-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Часть I
Разными дорогами
Глава первая, предварительная
На протяжении двух лет оставался я на этом острове, не переставая удивляться свирепости этого народа и его исключительной силе; ибо поистине на всей земле нет воинов бесстрашнее и безрассуднее их. Из самых отважных они избирают себе вождей, которых зовут королями, и до тех пор король правит своим народом, пока не оставит его удача в бою или не найдется в нем другого какого-нибудь недостатка.
Если же случится такое, король бывает низвергнут, а на его место выбран другой из того же рода; ведают сим мудрецы, подобные нашим магам или философам. Об этих последних, называемых дрейвами, следует говорить особо. Власть их так велика, что ни одно дело не может быть решено без их участия.
Дрейвы руководят общественными жертвоприношениями, которые устраивают во дни праздников или других важных событий; выступают судьями во всем, что касается религии и других спорных вопросов, а также занимаются обучением юношества.
Если же кто не слушает их слов, на того налагают проклятие, приводящее его в конце концов к смерти, и это худшее из наказаний, которого страшатся даже величайшие из великих.
Поистине, дрейвов следует считать подлинными правителями этого народа, короли же, обитающие в роскошных дворцах, на деле лишь исполняют их волю.
Патреклий Сорианский «О народах».
Корень же и рассадник всякого зла на этой земле – дрейвы, служители местных богов, которым они приносят человеческие жертвы, смутьяны и богохульники. Всюду, где только они появляются, зреют семена смуты и возмущения, так что восстания вспыхивают здесь и там.
На подавление этих восстаний уходят все наши силы. С тех пор, как по приказу императора Тибуция, сына богов и отца всяческой мудрости, их занятия караются смертью, дрейвы научились скрываться и занимаются теперь вредительством тайно, прячась в лесных убежищах и пещерах. Великим облегчением для всех нас станет тот день, когда эта варварская и бесчеловечная религия исчезнет с лица земли.
Клет Нимартий, легат седьмого легиона, Лиандарс.
Мы забыты, но не мертвы.
Надпись на поверженном жертвеннике. Автор неизвестен.
Без толпы не обходится ни одна казнь. Вздернут ли на кое-как оструганном столбе нищего бродяжку-вора, соберутся ли на радость всему народу рубить головы знатным пленникам-канарцам, когда их вожди снова, как случается почти каждый год, нарушат договор и возьмутся отвоевывать себе новые территории вглубь от восточного побережья, – толпа будет здесь.
Будет глазеть, переговариваться, двигать восторженно челюстями, пережевывая чужие мучения, как будто вкус чужой смерти на языке заставляет ее полнее ощущать свою собственную жизнь.
Но сегодняшняя казнь была особенной, и толпа собралась ей под стать. Ни на площади, ни на соседних с нею улицах не нашлось бы и пяди свободного места. Казалось, не только Эбрак, престольный город короля Дэйга, но и весь Лиандарс счел своим долгом явиться сюда.
Под хлещущим дождем, что в любой другой день мигом вынудил бы их забыть обо всем и искать укрытия. На ветру, что заставлял хлопать и биться по ветру королевский штандарт и рвал покрывала с женских голов. По щиколотку в вязкой грязи, толпа все росла и росла.
Люди взгромождались друг другу на плечи, поднимали на руки детей. Люди смотрели.
Рольван ненавидел толпу даже в лучшие дни. Сегодня его ненависть раздулась гноящимся нарывом, грозила лопнуть. За ненавистью он не чувствовал ничего, даже головная боль после вчерашнего затяжного ужина казалась не настоящей.
Ужин, надо сказать, был славный: они втроем уничтожили целый бочонок густого ячменного эля, не считая вина, которое буквально лилось рекой: платил за все Торис. Жалование этого веселого гиганта, выданное сразу за три месяца, ушло в одну ночь. В следующий раз угощать придется Рольвану. Гвейр, как всегда, раскошелится последним и будет подолгу вздыхать над каждой монетой. Дело привычное.
Головная боль, шум толпы, будничные мысли – лишь способ отвлечься от кошмара этого дня. Способ не сойти с ума от тоски и жалости.
Тоски, потому что действо на площади слишком жестоко, но изменить ничего нельзя.
Жалости к золотоволосой фигурке, что подошла к ступеням эшафота с гордо поднятой головой, в сопровождении, все еще, своих придворных дам. К пожилому королю на троне, чье лицо свела судорога боли, но рука, готовая подать знак, не дрогнет.
Но больше всех, острее всех – к старику в алом с серебром одеянии, принимающему последнюю молитву осужденной. Подносящему к ее губам божественный символ, расцветшие в знак мира меч и копье. Произносящему негромко какие-то слова – утешения? Сожаления?
Рольван отер рукавом лицо, дождь тут же намочил его снова. Он не смог бы объяснить, почему сердце ноет от боли именно за него. За старого, но все еще крепкого мужчину в праздничном епископском облачении. Того, чьи старания больше, чем старания самого короля, и привели к сегодняшней казни.
Кто выполнил свой долг и продолжал выполнять его – Кронан, старший епископ Лиандарса.
Между зрителями и помостами, королевским и тем, на который глазела толпа, двумя рядами выстроились молодые оруженосцы. Дождь стекал с их островерхих шлемов, пропитывал короткие плащи, прикрывавшие начищенные кольчуги.
Безбородые мальчишки еще не научились придавать своим физиономиям то свирепо-безразличное выражение, за которым прятали свои мысли битые жизнью солдаты вроде Рольвана. Было видно, что им сегодняшнее испытание не по силам. Полный, похожий на теленка юноша прямо напротив королевского помоста то краснел, то беднел. Его сосед поминутно облизывал губы и, казалось, готовился упасть в обморок.
Рольван мимоходом пожалел юнцов – его собственный отряд справился бы лучше, но обычай есть обычай. В торжественных случаях короля сопровождают самые юные из его слуг, сыновья знатных семей, которым выпала честь обучаться воинскому делу при его дворе.
Редкий случай, если в их рядах окажется юноша, не способный похвастаться высоким происхождением; еще реже такому счастливчику выпадает шанс остаться в королевской дружине и войти в число ее командиров. Рольван был счастливчиком и ни на единый миг не забывал, кому именно этим обязан.
Запели рога, возвещая последние мгновения перед казнью. Королева, хрупкая и стройная, как девочка, поднялась на ступени. Преклонила колени перед плахой.
Гул тысяч голосов, витавший над площадью, смолк. Остался лишь шум дождя. Он делался все громче, заполнял собою все.
Рольван с трудом разобрал слова епископа. Не услышал он и слов короля, лишь увидел взмах руки и сдавленную гримасу.
И тут снова грянули рога. Палач шагнул ближе. Колпак цвета крови скрывал его лицо, оставляя лишь прорези для глаз, но казалось, даже ему нелегко дался этот единственный шаг. Мелькнул занесенный меч. Звук рогов смолк, и в тишине отчетливо прозвучал удар – один-единственный. Толпа содрогнулась и ахнула.
– С первого раза, благодарение Миру, – громко сказал кто-то за спиной у Рольвана. – Вот помню, когда Финлуга из Дуга казнили, с третьего удара только голова отвалилась.
– Палач был не тот, – рассудительно ответил другой голос. – Этот дело знает.
– А я так мыслю, – не унимался первый, – что грехов у ей все ж таки…
Король поднялся с трона, и мнение праздного зеваки о грехах королевы так и осталось неизвестным.
Не глядя больше в сторону багровой фигуры, державшей на вытянутой руке отрубленную голову, владыка Лиандарса сошел с помоста. Махнул рукой, и к установленному тут специально для этой цели плоскому камню подвели коня.