Самое трудное искусство – жить свободно. Правда, «свободно» не означает «бесстыдно».

Слабость свободомыслящих состоит в том, что они – свободомыслящие. Они не готовы, как фанатики, к жестоким сражениям.

Судьба – дитя раскаяния. Или раскаяние – дитя судьбы.

Его счастье в том, что он необразован. В то же время его несчастье в том… о-о, как все это скучно!

Самый лучший прозаик – «умудренный жизнью поэт».

Любое слово, подобно монете, имеет две стороны. Например, одна из сторон слова «чувствительный» – «трусливый», не более того.

«Я не верю в Бога. Но верю в нервы».

Идиот всех, кроме себя, считает идиотами.

«Ненавидеть» – один из житейских талантов.

В старину люди каялись перед Богом. Сегодня люди каются перед обществом. Видимо, никто, за исключением идиотов и негодяев, не может без покаяния превозмочь тяготы жизни.

Но насколько можно верить таким покаяниям – это уже другой вопрос.

Была ли на самом деле эта «новая жизнь»?

Прочитав «Биографию Толстого» Бирюкова, понимаешь, что «Моя исповедь» и «В чем моя вера» – ложь. Но ничье сердце не страдало, как сердце Толстого, рассказывавшего эту ложь. Его ложь кровоточила сильнее, чем правда иных.

Трагедией жизни Стриндберга была «открытость». Трагедией жизни Толстого, как это ни прискорбно, не была «открытость». Поэтому жизнь последнего закончилась трагедией, еще большей, чем у первого.

Он знал все. И при этом беззастенчиво выставлял эти свои знания напоказ. Беззастенчиво… Нет, как и мы, с определенным расчетом.

Стриндберг в своих «Легендах» рассказывает, что он пытался на собственном опыте узнать, мучительна смерть или нет. Но такой опыт – дело нешуточное. Он тоже оказался одним их тех, кто «хотел, но не смог умереть».

Он нисколько не сомневался, что по своей сущности он реалист. Но он идеализировал себя.

Вооружаться заставляет нас страх перед врагом. Причем нередко перед несуществующим, воображаемым врагом.

Мы все стыдимся Себя и в то же время боимся. Но никто честно в этом не признается.

Любовь – это поэтическое выражение полового влечения. Во всяком случае, половое влечение, не выраженное поэтически, не стоит того, чтобы называться любовью.

Он в самом деле был знатоком. Даже любви он не представлял себе не связанной со скандалом.

Единственное чувство, общее для всех людей, – страх смерти. Видимо, неслучайно самоубийство осуждается как акт безнравственный.

Защита Монтенем самоубийства в чем-то верна. Не совершающие самоубийства не просто не совершают его. Они не могут его совершить.

Если хочешь умереть, можешь умереть в любое время. Попробуй сделать это.

Завершив одну революцию, начнем новую. Тогда мы сможем еще сознательнее, чем сегодня, испытывать тяготы жизни.

Маинлендер предельно точно описывает прелесть смерти. Действительно, испытав в какой-то момент прелесть смерти, вырваться из ее лап нелегко. Более того, кружась вокруг нее, мы все больше и больше приближаемся к ней.

Все необходимые в жизни идей исчерпаны в «азбучной танке».

Наследственность, обстоятельства, случайность – вот три фактора, определяющие нашу судьбу. Радующиеся могут радоваться. Но осуждать других – безнравственно.

Насмехающиеся над другими боятся насмешек над собой.

Дайте мне Швейцарию. Или хотя бы свободу слова.

Человеческое, слишком человеческое, как правило, нечто животное.

Он был убежден, что негодяем мог бы стать, но идиотом никогда. Прошли годы – негодяем он так и не смог стать, а идиотом стал.

О греки, сделавшие Юпитера богом отмщения! Вам было ведомо все.

Но это показывает в то же время, сколь медленно прогрессирует человечество.

Мудрость человека несопоставима с мудростью народа. Если бы только оно было попонятнее…

Он был предан своей матери. Зная, конечно, что его ласки и поцелуи служат чувственному утешению матери-вдовы.

Он был поэт-сатанист. Но, разумеется, в реальной жизни он лишь однажды покинул свое безопасное убежище и достаточно натерпелся.

Однажды из-за совершенного пустяка он решил покончить жизнь самоубийством. Но покончить с собой из-за такого ничтожного повода – это ранило его самолюбие. С пистолетом в руке он произнес надменно: «Даже Наполеон, когда его укусила блоха, подумал лишь: „Чешется“».

Он был левее ультралевых. И поэтому презирал ультралевых.