Лубянский прибежал через минуту. Савчук, не скрывая усмешки, предложил Лубянскому провести регуляторы как внутренние расходы измельчительного цеха. Лицо Лубянского выразило ужас. Он с упреком сказал Лескову:

— Слушайте, Александр Яковлевич, что же вы? Разве цех вынесет подобные затраты? Нет, я не согласен.

Савчук подмигнул Лескову.

— Слыхал речь друга своего? С такой он на партсобрании не выступит, будь покоен: еще покрепче моего достанется, что за новую технику не болеет. Вот как у нас получается: на трибуне — кулаком в грудь, в кабинете — кулаком по столу.

Лесков видел, что Савчук не на шутку уязвлен резолюцией, принятой на партсобрании, он возвращался к ней то с шуткой, то серьезно. Лубянский стал оправдываться. Савчук прервал его:

— Ладно, Георгий Семенович, сейчас не речи требуются — деньги. Миллион рублей, а миллиона нет.

Подумав еще, Савчук решил:

— Выше головы не прыгнешь, придется пока монтировать, что утверждено. А на Делопута насядем, пусть пробивает поправки в титуле. Он как тебе обещал — два месяца? Пошлем еще бумажку в Москву за моей и Кабакова подписью — за месяц провернем.

Лесков сказал хмуро:

— За месяц я десяток электрических регуляторов установлю, куда их потом девать?

— Ну, такое горе нетрудно и в узелок завязать, — уверенно пообещал Савчук. Он пояснил: — Как пройдет первый срок эксплуатации, сменим одни приборы на другие — проведем это дело по капремонту.

Когда Лубянский с Лесковым вышли из кабинета, Лесков спросил:

— Точно ли это возможно, что Савчук обещает? Лубянский подтвердил:

— Разумеется. Путь этот, конечно, обходной, зато верный. Уже не раз им пользовались.

С сочувствием глядя на мрачного Лескова, Лубянский мягко сказал:

— Александр Яковлевич, чего вы расстраиваетесь? Своего вы добьетесь — мытье не лучше катанья, важны результаты, а не методы. Не забывайте, великого принципа жизни — прямо только вороны летают.

Лесков направился в цех. Лубянский замедлил шаг около диспетчерской, но раздумал и пошел дальше. Он был смущен. Савчук представил дело так, будто он, Лубянский, стал противником автоматизации.

— Поверьте, — сказал Лубянский с жаром, — это все разыграно. Согласись я, он бы отказался.

Лесков ответил с досадой:

— Ладно, оставим это! Скоро мне сниться будут акцепты, ассигнования, перечисления и проводки.

Но Лубянский не мог успокоиться: он улавливал в словах Лескова холодок. Лубянский пробормотал:

— Типичная манера Савчука — взвалить вину на другого. Ему одно важно — только бы его не ругали! Все наши директора таковы: Кабаков, Крутилин…

Старые лесорубы и охотники боялись поминать в лесу имя нечистого: сей зверь легок на помине. Цех не лес, и директора не черти, но Кабаков с Крутилиным появились сейчас же, как только упомянули о них. Они шли вдоль машин, смотрели записи в журнале, вглядывались в диаграммы на самописцах. Кабаков пальцем поманил Лескова.

— Видели твои регуляторы, — сказал он одобрительно. — Механизм не ленится, все время в труде. Ставь, ставь автоматы, новая техника нужна, как воздух, — чувствуем по всему, что дальше без нее ни шагу.

Эти ласковые слова вдруг оживили в Лескове умершие было надежды. Он горячо изложил свой спор с Двоеглазовым и попросил помощи. Кабаков засмеялся.

— Вот она, молодежь! — сказал он Крутилину. Голос его был весел, улыбка снисходительна. — Нетерпелива, ни с чем не считается. Чуть что не по ней — штрафы, — он лукаво покосился на Крутилина, тот нахмурился, — докладные записки, крик. А почему? Трудностей настоящих не нюхала! Тебе, товарищ Лесков, катастрофой кажется, что вместо одного регулятора с высшим образованием будет поставлен другой, такой же умный. А у нас с Тимофеем Петровичем, — показал он на Крутилина, — даже лопат и рукавиц не хватало, когда мы эту фабрику возводили, где ты теперь автоматы монтируешь. Да что лопат! Всего не хватало: цемента, жилищ, еды, денег, инженеров, просто грамотных людей. И ничего, построили фабрику, чудо механизации. По-твоему рассуждая, нам бы руки сложить, впасть в отчаяние: ах, не можем при нашей некультурности, ах, дайте нам условия, снабдите полностью по нормам! И не было бы этой фабрики, этого чуда. Вот как оно оборачивается, товарищ Лесков.

— Академики! — процедил сквозь зубы Крутилин. После столкновения на заводе Лесков впервые видел Крутилина — он еле кивнул головой на холодный поклон Лескова. — Ты загляни ко мне в плавилку, Григорий Викторович, те же приборы, что здесь, даже еще нежнее. А разве сравнить плавилку с этим залом? Да ни в жизнь они там не будут работать.

— Это ты загнул, Тимофей Петрович. — Кабаков снова покосился на Крутилина. — Заставим — будут работать. Вызовем на партбюро, пошлем в министерство отчитываться — обеспечишь условия. — Он повернулся к Лескову. — Значит, так, товарищ Лесков. Источники финансирования менять не будем, все это фантазия — из пушек по воробьям. А конкретную помощь — людьми, материалами, хорошими условиями на местах монтажа, — это проси, обеспечим.

Они прошли в боковой ход, прихватив с собой Лубянского, а Лесков остался на классификаторах. Он чувствовал усталость и бессилие: дальше бороться было не с кем, податься некуда. К нему подошел дядя Федя и ласково тронул его за руку.

— Здравствуй, товарищ Лесков! — сказал он, смеясь всем своим добрым лицом. — Что тут стоишь? Ты туда пройди, к Сереге, — ну и кипит у него дело!

Лесков провел с монтажниками около часа, а потом побрел знакомой дорогой по склону горы. На душе у Лескова было невесело. Щукин прав: они бросили все силы на два участка, маневрировать им негде. Ладно, ладно, своего он добьется — немного позже, чем желал, только всего!

В лаборатории Лескова поджидал встревоженный Жариковский. Жариковский торопливо объяснил, что сегодня его вызывал Бадигин, на заводе скоро будет проведена партийно-техническая конференция. Ему, Жариковскому, предложено выступить с подробной информацией по новой технике: что надо внедрять и какой это даст эффект. А разве он может сказать об эффекте, он даже не знает, когда они с отражательной печью справятся.

Маленькие глазки Жариковского, застывшие на широком лице с мелкими чертами, преданно и умоляюще смотрели на Лескова, сероватая кожа щек от волнения стала еще серее. Жариковский простонал:

— И знаете, что еще Бадигин требует? Помех. Чтобы ему все помехи перечислили, какие тормозят автоматизацию. Откуда мне взять помехи, Александр Яковлевич, поверите, не хватает времени диаграммы менять на самописцах! Очень прошу, подскажите, о чем говорить.

Теперь Лесков понимал, что привело Крутилина и Кабакова в измельчительный цех фабрики. Видимо, горячая его беседа с Бадигииым не прошла бесследно. Крутилин готовился к обсуждению перспектив автоматизации завода, чтоб не попасть впросак, как Савчук. Злое чувство вспыхнуло в Лескове. Он вспомнил надменное лицо Крутилина, его пренебрежительный кивок. Нет, человек этот неисправим: нового штрафа он постарается избегнуть, но другом новой техники не станет. Лесков проговорил, усмехаясь:

— Пишите, я продиктую вам все помехи, которые необходимо убрать, чтобы автоматизация на медеплавильном заводе пошла.

Просиявший Жариковский мигом вытащил блокнот. Лесков диктовал, в возбуждении прохаживаясь по кабинету:

— Первая помеха, самая зловредная, — самодур директор, Крутилин по фамилии.

Карандаш выпал из пальцев Жариковского, он с ужасом глядел на Лескова; тот повелительно повысил голос:

— Пишите, пишите, это еще не все! Вторая помеха — излишняя услужливость начальника заводской службы автоматики Жариковского, — не умеет хватать самодуров за горло, а надо.

Жариковский трясущимися руками прятал блокнот в карман. Он растерянно и обиженно бормотал:

— Не ожидал — насмешка вместо помощи. Нехорошо, Александр Яковлевич, могли бы сразу сказать, что не хотите… Простите, если помешал…

Лесков крикнул ему вслед: