Он подошел к питающей линии и вручную повернул вентиль — тонкая струйка воды превратилась в мощный поток. Уровень пульпы в корыте классификатора стал быстро подниматься.

— А ну-ка, черноглазенькая, пробу! И живо! — распорядился Селиков, обращаясь к молоденькой девушке, с жадностью следившей за каждым его движением. И, глядя на диаграмму, он уверенно предсказал: — Плотность упадет на три-четыре сотых, а регулятор и не почешется. Никакой чувствительности!

Девушка через минуту подтвердила, что плотность пульпы уменьшилась на пять сотых. Линия на диаграмме слабо выгибалась вниз. Казалось, прибор с неохотой с большим запозданием фиксировал изменения. Зато воздушный исполнительный механизм энергично приводил все в норму: поток воды снова превратился в струйку, струйка иссякла, стала ниткой.

— Видали? — торжествующе воскликнул Селиков. — И подобные игрушки называются у Галана контрольно измерительными приборами!

Лесков потрогал рукой исполнительный механизм. Это был совсем простой аппарат, ничем не напоминавший тот сложный, что стоял у Закатова: две стальные тарелки, стальной шток. Такую штуку можно было заливать водой, облеплять грязью — она в любых условиях оставалась работоспособной. И в движение ее приводило не электричество, а воздух: не нужно было ни сложных систем питания, ни надежной изоляции. «Нет, пневматика в этом цеху уместней, тут Галан, пожалуй, прав, — подумал Лесков. — Конечно, дифманометр у него неудачный, но это поправимо!» Лесков подозвал стоявшего в стороне Закатова.

— Регуляторы Галана мне нравятся, — сказал он. — Мне кажется, они имеют преимущества перед электрическими в этом мокром цехе. Но конструкция дифманометра неудачна. Как вы отнесетесь к тому, чтоб доработать ее в нашем конструкторском бюро?

Закатов с возмущением взглянул на Лескова.

— Это невозможно, — сказал он быстро. — Тут личное предложение Галана, его бризовское дело. Зачем нам соваться?

— Предложение личное, а дело общее, — возразил Лесков.

Селиков пришел Закатову на помощь. Селиков тоже считал, что в наши дни нет ничего благородней и важней автоматики, и вкладывал страсть в каждую свою монтажную операцию. Галана с его замашками мелкого хозяйчика и умением всюду найти личную выгоду Селиков недолюбливал. Уже из-за одного этого он не мог хорошо относиться к усовершенствованиям Галана.

— А наши регуляторы куда? — спросил он грубо. — На помойку? Непатриотично это по отношению к своим, Александр Яковлевич!

Но Лесков решил раз и навсегда покончить с дрязгами.

— Будем испытывать обе конструкции, — сухо сказал он. — А что до патриотизма, так я патриот лучшего варианта, а не «нашего» или «ихнего»! С меня корона не свалится, если я позаимствую у соседа удачную мысль.

Спор их был прерван появлением нового человека. Это была девушка в светлом костюме, невысокая и яркая, как детская игрушка. Через стеклянную крышу бурным потоком лился весенний свет, в сумрачных коридорах между классификаторами вспыхивали сияющие снопы, и она возникла в одном из этих снопов, отразив на группу спорящих его сияние. Смелые большие глаза девушки весело взглянули на замолчавших мужчин, звонкий голос проговорил общее ко всем: «Здравствуйте, товарищи!» Лесков с Закатовым отступили, открывая ей дорогу, а Селиков, радостно улыбаясь, выдвинулся вперед. Он тряс руку девушки, заслонял ее спиной от других и словно показывал всем, что у него особое к ней отношение и это особое отношение дает ему право держаться так, будто, кроме них двоих, никого больше не существует. И девушке, похоже, нравилось это: она не отнимала руки и дружелюбно улыбалась.

— Я вас ждал, Надя! — говорил Селиков с приятельской укоризной. — Вы обещали прийти утром посмотреть, как работают регуляторы. Нехорошо обманывать беззащитного человека!

— Не могла, Сережа: очень много было работы, — оправдывалась девушка. — А вы не такой беззащитный, вон у вас какие зубы, куснете — и сразу в клочья!

Селиков, довольный, захохотал. У него и вправду были великолепные зубы, он, улыбаясь, раскрывал рот — это придавало хищное выражение его красивому, уверенному лицу. Девушка, высвободив наконец руку, повернулась к другим. И сразу она преобразилась и повзрослела, по лицу ее пробежала тень, взгляд стал холодным.

— Товарищи, так же нельзя! — проговорила она с упреком. — Вы путаете всю флотацию. Вдруг хлынули массы пульпы, уровень в машинах поднялся. Я не знаю, что у вас тут делается, но мы так вести процесс больше не можем.

Ее глаза поочередно взглядывали то на одного, то на другого, а Лескову казалось, что смотрит она только на него и только к нему обращает свои упреки. И он хотел уже оправдываться, но его опередил Селиков.

— Пустяки, Надя! — небрежно сказал он. — Я демонстрировал своему начальству чувствительность регулятора, пришлось пустить немного воды.

Теперь девушка смотрела на одного Лескова, безошибочно выделяя его среди группы людей, хотя Закатов стоял впереди, был гораздо солидней и отлично мог сойти за начальника лаборатории.

— Значит, это вы? — проговорила девушка примирительно. — Против экспериментов не возражаю, но прошу и о наших интересах помнить. Вы не очень вольно действуйте водой, а то зальете нас снова. — Она повернулась к классификаторщику: — Дядя Федя, наладь на самый малый поток!

Дядя Федя вышел на помост, нависавший над самой лестницей. Приставив руки ко рту, он заорал:

— Колька, леший, черт, слышишь?

Откуда-то сквозь грохот мельниц донеслось слабое:

— Слышу! Чего орешь?

Дядя Федя крикнул еще громче:

— Сбрось, дьявол, нагрузку на мельницах тонн на двадцать! Баки забиты! Ну?

И снова снизу послышалось:

— Ладно! — и еще что-то, похожее на крепкую ругань.

Классификаторщик пощупал рукой жидкую пульпу и уверенно пообещал:

— Через десять минут будет в аккурате!

— Вот вам местная автоматика! — насмешливо проговорил Селиков. — Не электрическая, не пневматическая, а ругательная. Регулятор срабатывает без опоздания: кулак кверху, хорошее словечко вдогонку — и готово!

— Дело не в ругани! — сурово ответил Лесков. Ему было неприятно зубоскальство Селикова; тот из желания порисоваться превращал серьезные вещи в пустяки. И, вспомнив о споре с Закатовым и Селиковым, он обратился к девушке:

— Простите, вы, кажется, работник флотационного отделения? Скажите, какие регуляторы лучше работают: вот эти, пневматические, или те, что налаживает Селиков, электрические?

Девушка рассмеялась, словно Лесков сказал что-то очень смешное.

— Вы хотите поссорить меня с Сережей? — ответила она лукаво. — Товарищ Селиков слышать не может о пневматических приборах. — Она весело оглянулась на Селикова, тот ответил ей широкой ухмылкой, говорившей яснее слов: ладно, ладно, болтайте, у меня свое мнение.

— Мне безразлично, что вам нравится или не нравится, — хмуро возразил Лесков. — Я автоматчик, меня интересуют не человеческие симпатии, а техника — что как работает.

Он слышал со стороны свои слова, беспричинно грубые, но не мог сдержаться. Он не смотрел на девушку, чтобы выражение обиды — оно, несомненно, должно было появиться на ее лице — не заставило его замолчать, прежде чем он выскажется. Девушка в самом деле обиделась. Она ответила, что кроме беспокойства, они, флотация, пока еще ничего не видят от регуляторов.

Лесков поймал взгляд девушки: теперь она смотрела внимательно и хмуро, как смотрят на человека, от которого ждут только плохого. Он покраснел, отвернулся от нее и сказал Закатову, что нужно двигаться дальше: тут его больше ничто не интересует.

— Сережа! — строго проговорил Закатов. — Иди и вкалывай! И чтобы без трепотни! Сегодня пустить всю шестую секцию!

— Есть без трепотни! — ответил Селиков и, взяв девушку под руку, пошел вместе с ней. Они не торопились и громко смеялись. Селиков распоряжение «без трепотни» понимал своеобразно. Лескову казалось, что девушка смеется слишком громко, похоже, она мстила этим за его, Лескова, грубость с ней.