Осперо проявлял скорее поэтические, нежели полезные в практическом отношении наклонности. Его почти не интересовали ни события в Миральдре, королевском дворце, ни война с Лионессом. Грамотей и собиратель редкостей, Осперо заботился об образовании сына, пригласив в Родниковую Сень знатоков, пользовавшихся высокой репутацией; Эйласа учили математике, астрономии, музыке, географии, истории и литературе. Принц Осперо не слишком хорошо разбирался в боевых приемах и поручил эту часть образования Эйласа своему бейлифу Тоунси, ветерану многих военных кампаний. Эйлас научился стрелять из лука и владеть мечом; кроме того, Тоунси, побывавший в плену у галисийских разбойников, обучал его малоизвестным на Старейших островах и требовавшим цирковой ловкости приемам метания ножей.

«Бросаться ножами нехорошо и не подобает благородному рыцарю, – наставлял принца старый бейлиф. – Но это последнее средство в отчаянном положении, когда ты вынужден убивать, чтобы свалиться в постель, а не в могилу. Брошенный нож застает противника врасплох на расстоянии до десяти ярдов; на большем расстоянии лучше пользоваться луком или арбалетом. В тесной схватке, особенно в закрытом помещении, несколько ножей за поясом – самые надежные союзники.

Опять же, я предпочитаю короткие мечи длинным и тяжелым, какими обычно орудуют всадники. Коротким мечом я за полминуты разделаюсь с рыцарем в латах, размахивающим своей наточенной кувалдой. Ловкость и подвижность всегда берут верх над грубой силой. Давай-ка, подними двуручный меч и попробуй разрубить меня пополам!»

Эйлас с сомнением взвесил на ладонях массивное оружие: «Тоунси – что, если я действительно снесу тебе голову? Ты не обидишься?»

«Бойцы пострашнее тебя пытались это сделать – а я все еще расхаживаю тут, как павлин, и распускаю хвост. Меньше болтай, нападай!»

Эйлас нанес удар сверху – меч соскользнул в сторону. Он попробовал еще раз – Тоунси сделал круговое движение, и меч вылетел у Эйласа из рук. «Еще раз! – сказал бейлиф. – Смотри, как это делается. Ты встречаешь меч противника под небольшим углом и сразу увеличиваешь угол, одновременно отходя в сторону. Противник размахивается изо всех сил и налегает всем своим весом. Для него меч превращается в неуправляемый снаряд, а ты резко изменяешь направление его движения, и он больше не может его удержать. Ты делаешь выпад, прицелившись в щель между пластинками брони – и противник прощается с жизнью».

«Полезный прием, – одобрил Эйлас. – Нужно будет его попробовать, когда горцы опять придут кур таскать».

«Ха! Ты не сможешь всю жизнь отсиживаться в отцовском замке. Король воюет вовсю. А ночных воришек предоставь мне. Продолжим, однако. Допустим, ты решил прогуляться по закоулкам Аваллона и зашел в трактир выпить чарку вина. Со скамьи поднимается здоровенный детина, обвиняющий тебя в изнасиловании его жены. Он выхватывает кинжал и накидывается на тебя. В тот же момент ты вынимаешь нож и бросаешь его! Вот так! Одним плавным движением! Ты делаешь шаг вперед, вынимаешь нож из шеи негодяя и вытираешь лезвие о рукав. Если ты действительно развлекался с женой болвана, истекающего кровью на полу, тебе придется с ней распрощаться. Вся эта история основательно испортила тебе настроение. Но из-за спины к тебе подкрадывается муж другой красотки. Не зевай!» – так продолжалась лекция Тоунси.

В завершение ветеран кабацких потасовок даже расчувствовался: «Я считаю нож самым изящным оружием. Острый нож не просто убивает – он красиво летит и глубоко втыкается. При метком попадании радостно сжимается черствое сердце солдата».

С наступлением весны, на восемнадцатом году жизни, Эйлас угрюмо, не оглядываясь, оседлал коня и уехал из Родниковой Сени. Сначала дорога тянулась вдоль окружавших пруд болотистых лугов, а затем пересекла равнину Сеальда и стала подниматься в холмы, к перевалу Лешего. Там Эйлас развернулся, чтобы взглянуть на панораму Сеальда. Вдали – там, где еще серебрился отблеск пруда Джанглин – темное пятно купы деревьев скрывало приземистые башни Родниковой Сени. Минуту-другую Эйлас сидел, не двигаясь с места и запоминая картину дорогих его сердцу, знакомых, отныне покинутых мест – слезы навернулись ему на глаза. Встрепенувшись, он дернул поводья и повернул коня в заросшую густым лесом расщелину перевала, а оттуда стал спускаться по долине Каскадной реки.

Уже в вечерних сумерках он увидел впереди отблеск пролива Лир и вскоре прибыл в Ведьмину гавань за Туманным мысом. Эйлас сразу направился в трактир «Морской коралл» – хозяин хорошо его знал. Там ему подали добротный ужин и отвели удобную комнату с чистой постелью.

С утра он продолжил путь на запад по прибрежной дороге, а после полудня уже подъезжал к Домрейсу. Эйлас придержал коня на возвышенности за окраиной, откуда открывался вид на город. В этот ветреный день воздух казался удивительно прозрачным, как линза, четко передающая мельчайшие детали. Гавань огибал так называемый Абордажный Крюк – каменистая коса с белой бородой пенящегося прибоя. В основании Абордажного Крюка возвышался замок Миральдра, цитадель короля Граниса с длинным парапетом, тянувшимся до маяка в конце отмели. Первоначально служившая не более чем сторожевой башней, по прошествии многих веков Миральдра обросла удивительным собранием пристроек: залами, галереями и дюжиной других башен самых разнообразных форм, низких и высоких.

Спустившись с холма, Эйлас проехал мимо Палеоса – посвященного Гее храма, где пара двенадцатилетних девственниц в белых хламидах все еще поддерживала священный огонь. Подковы коня с неожиданной громкостью застучали по булыжной мостовой: Эйлас оказался в городе. Мимо лавок и таверн с узкими фасадами, мимо портовых причалов, где стояли на якоре два десятка кораблей, он выехал на мощеную насыпь, поднимавшуюся к королевскому замку.

Над головой угрожающе нависли высокие наружные стены. Они казались почти чрезмерно массивными, а стрельчатый вход, обрамленный двумя барбаканами – непропорционально маленьким. Два стражника, в каштановых с серым мундирах Миральдры, в полированных серебряных шлемах и ярких серебряных кирасах, стояли в парадной позе «вольно», наклонив алебарды. Кто-то уже узнал Эйласа, выглянув из амбразуры барбакана; герольды протрубили приветствие. Когда Эйлас приблизился к въездной арке, стражники выпрямились, поставили алебарды вертикально и отдали честь.

Во внутреннем дворе Эйлас спешился и передал поводья конюху. Навстречу уже выходил сэр Эсте, толстяк-сенешаль – судя по жестикуляции, встревоженный и удивленный: «Принц Эйлас! Неужели вы приехали без свиты, без охраны?»

«Я хотел проехаться в одиночку, сэр Эсте».

Сенешаль, известный склонностью изрекать афоризмы, поделился очередным наблюдением по поводу человеческой природы: «Достопримечательно, что именно те, кого судьба облагодетельствовала всеми преимуществами благородного происхождения и высокого положения, с готовностью пренебрегают этими преимуществами! Можно подумать, что они воспринимают щедрые дары Провидения как нечто само собой разумеющееся, и замечают только их отсутствие! Поистине непостижимо!»

«Надеюсь, вы здоровы и пользуетесь своими преимуществами?»

«В полной мере! Если хотите знать, в глубине души я боюсь пренебрегать какой-либо из моих ничтожных привилегий – Провидение может обидеться на то, что я их не ценю, и отнять все разом! Пойдемте, я вас устрою поудобнее. Сегодня король в отъезде; он осматривает в устье Ардля новый корабль – говорят, быстрый, как птица». Сенешаль подал знак лакею: «Проведите принца Эйласа в его апартаменты, приготовьте ему ванну и выдайте ему костюмы, предписанные придворным этикетом».

Вечером того же дня король Гранис вернулся в Миральдру. Эйлас встретился с ним в Большом зале; они обнялись.

«Как поживает ученый брат мой, Осперо?» – спросил король.

«Отец редко выезжает из Родниковой Сени. Жалуется, что от прохладного ветра у него першит в горле. Он быстро устает, и у него начинается такая одышка, что я опасаюсь за его жизнь».