«Если ты его когда-нибудь встретишь, он сам тебе скажет, кто он такой. А если ты его больше никогда не увидишь, то тебе и не нужно знать, как его зовут».

«Персиллиан, вы надо мной смеетесь».

«Возможно. Время от времени я показываю вещи, недоступные воображению, издеваюсь над невинностью, предлагаю нелицеприятную правду лжецам или не оставляю камня на камне от притворной добродетели – в зависимости от того, к чему меня склоняет извращенность. А теперь я замолчу, потому что мне так приспичило».

Сульдрун слезла с табурета, часто моргая – слезы наворачивались ей на глаза. Она растерялась от замешательства и подавленности… Двуглавый гоблин внезапно изловчился, выгнув одну из шей, и цапнул клювом волосы Сульдрун. Он едва дотянулся – ему удалось схватить только тонкую прядь, которую он вырвал с корнем. Спотыкаясь, Сульдрун выбежала из алькова. Она уже закрывала потайную дверь, когда вспомнила о свече. Снова забежав внутрь, она схватила ночной фонарь и скрылась. Дверь захлопнулась, приглушив глумливые возгласы развеселившегося гомункула.

В весенний день Бельтана, когда Сульдрун уже исполнилось одиннадцать лет, справляли древний обряд Блодфада, праздника поры цветения. Вместе с двадцатью тремя другими девочками благородного происхождения Сульдрун вступила в круг, обрамленный белыми розами, и возглавила павану – в качестве партнера ей назначили Беллата, принца Кадузского. Шестнадцатилетний Беллат, худощавый и подтянутый, отличался правильными, хотя и резковатыми, даже суровыми чертами лица и точно соответствовавшими этикету приятно-скромными манерами. Некоторыми качествами он напоминал кого-то еще – человека, которого Сульдрун где-то видела. Кто это мог быть? Она никак не могла вспомнить. Пока они тщательно вышагивали павану, она изучала лицо партнера – и поняла, что тот изучает ее с не меньшим вниманием.

Сульдрун решила, что ей понравился принц из Кадуза. Она смущенно рассмеялась: «Почему вы так пристально на меня смотрите?»

«Сказать вам правду?» – полуизвиняющимся тоном спросил Беллат.

«Конечно».

«Хорошо, но тогда вы должны воздержаться от скорбных восклицаний. Мне сообщили, что рано или поздно нас с вами собираются поженить».

Сульдрун не находила слов. В молчании они продолжали исполнять торжественные па медленного танца.

Наконец Беллат тревожно произнес: «Надеюсь, вас не слишком огорчили мои слова?»

«Нет… Полагаю, рано или поздно мне придется выйти замуж. Но я еще не готова об этом думать».

Вечером того же дня, лежа в постели и перебирая в уме последние события, Сульдрун вспомнила, кого ей напомнил Беллат, принц Кадузский – покойного маэстро Хаймеса.

С праздником Блодфада жизнь принцессы Сульдрун существенно изменилась. Не взирая на ее возражения, Сульдрун переселили из дорогих сердцу, знакомых комнат Восточной башни в более просторные помещения этажом ниже, а в бывшие комнаты Сульдрун вселился принц Кассандр.

За два месяца до этих событий леди Могелина умерла от водянки. Ее место заняли швея и пара горничных.

Леди Будетте поручили заботиться о принце Кассандре. Новый архивариус, сморщенный коротышка-педант по имени Джулиас Сагамундус, давал Сульдрун уроки правописания, истории и арифметики. Усовершенствование изящных девических манер принцессы поручили Дездее, вдове брата королевы Соллас, выполнявшей редкие светские поручения апатичной королевы. Сорокалетняя неимущая особа, ширококостная и высокая, с чрезмерно крупными чертами лица и зловонным дыханием, леди Дездея не могла надеяться на улучшение своего положения; тем не менее, утешаясь несбыточными мечтами, она прихорашивалась, пудрилась и опрыскивалась духами. Ее каштановые волосы были причесаны по последней моде, с хитроумным узлом сзади и стянутыми сеткой симметричными валиками жестко завитых кудрей над ушами.

Свежесть молодости и красота Сульдрун, а также рассеянные привычки принцессы, наступали на самые чувствительные мозоли в душе леди Дездеи. Частые посещения принцессой старого сада теперь уже были общеизвестны. Разумеется, Дездея их не одобряла. Для высокородной девицы – как и для любой другой девицы – стремление к уединению следовало считать не только чудачеством, но и в высшей степени подозрительным обстоятельством. Сульдрун была, пожалуй, слишком молода для того, чтобы завести тайного любовника. И все же… Нет, абсурдная идея! Ее груди еще выглядели так, как если бы под платье засунули два маленьких яблока. Тем не менее, разве принцессу не мог соблазнить какой-нибудь сатир, известный особой склонностью к неотразимо сладостным чарам невинности?

Таков был ход мыслей леди Дездеи. Однажды она притворно-ласковым тоном попросила принцессу показать ей старый сад. Сульдрун пыталась уклониться от этого предложения: «Вам он не понравится. Тропа спускается по камням, и ничего особенного там нет».

«И все-таки я хотела бы там побывать».

Сульдрун демонстративно промолчала, но Дездея настаивала: «Сегодня хорошая погода. Почему бы нам не прогуляться?»

«Прошу прощения, леди Дездея, – вежливо сказала Сульдрун, – но я туда хожу только тогда, когда хочу быть одна».

Дездея подняла тонкие каштановые брови: «Одна? Молодой даме высокого происхождения не подобает бродить в одиночку по безлюдным закоулкам».

Сульдрун ответила безмятежно и безразлично, будто провозглашая общеизвестную истину: «Нет ничего плохого в том, чтобы уединяться в уголке собственного сада».

Леди Дездея не смогла ничего возразить. Через некоторое время она донесла об упрямстве Сульдрун королеве Соллас, в этот момент пробовавшей новую помаду на основе восковой мази из кувшинок. «Мне уже об этом говорили, – сказала королева, растирая по запястью комочек белого крема. – Моя дочь – странное существо. В ее возрасте я не сводила глаз с нескольких галантных молодцов, но чудаковатую голову Сульдрун такие мысли не посещают… Ха! Какой душистый аромат! Попробуйте это втирание».

На следующий день солнце ярко сияло в окружении разрозненных перистых облаков. Сульдрун в длинном строгом платье в бледно-сиреневую и белую полоску, высоко подвязанном под грудью, с тонкими шелковыми оборками вдоль подола и на воротнике, неохотно отправилась брать уроки у Джулиаса Сагамундуса. Усевшись на высокий табурет, принцесса прилежно выводила витиеватые лионесские письмена серым гусиным пером, таким роскошным и длинным, что кончик его покачивался в двух вершках у нее над головой. Мало-помалу Сульдрун стала все чаще заглядываться в окно, и буквы на пергаменте начали коситься и приплясывать.

Заметив, куда дует ветер, Сагамундус пару раз вздохнул, но не слишком выразительно. Забрав перо из пальцев принцессы, он аккуратно сложил прописи, перья, чернила и пергамент, после чего отправился по своим делам. Сульдрун слезла с табурета и задержалась у окна, словно зачарованная доносившейся издали музыкой. Затем она повернулась и вышла из библиотеки.

Леди Дездея направлялась в наружную галерею из Зеленой гостиной, где король Казмир давал ей подробные указания. Она едва успела заметить подол сиренево-белого платья Сульдрун, исчезнувший в восьмиугольном вестибюле.

Обремененная королевскими инструкциями Дездея поспешила вдогонку. В вестибюле она посмотрела направо и налево, после чего вышла наружу и обнаружила, что Сульдрун уже почти добежала до конца сводчатой галереи.

«Ага, проворная обманщица! – сказала себе леди Дездея. – Теперь все станет ясно! Теперь ты от меня не уйдешь!» Гувернантка расчетливо прищурилась, постукивая пальцем по губам, после чего поднялась в новые апартаменты Сульдрун и расспросила горничных. Ни одна из них не знала, где находится принцесса. «Ничего, ничего, – успокоила их Дездея. – Я знаю, где ее найти. А вы тем временем разложите ее голубое вечернее платье с кружевным лифом и все, что к нему полагается, а также приготовьте принцессе ванну».

Леди Дездея спустилась в Длинную галерею и примерно полчаса разгуливала то в одну, то в другую сторону. Наконец она решительно направилась в сторону Урквиала. «Увидим! – говорила она себе. – Посмотрим!»