Поднявшись по галерее вдоль вереницы арок парапета, она вышла по подземному переходу на плац. Справа, в тени диких слив и лиственниц, тянулась древняя каменная стена. В этой стене Дездея не преминула заметить высохшую дощатую дверь. Гувернантка промаршировала направо, пригнулась под ветвями лиственницы и распахнула дверь. Извилистая тропа спускалась по каменным уступам между обломками скал.

Подобрав юбки почти до колен, леди Дездея стала пробираться вниз по неровным каменным ступеням, ведущим то направо, то налево мимо каменного святилища. Дездея шла, принимая все меры предосторожности, чтобы не оступиться и не упасть – это, несомненно, нанесло бы ущерб ее достоинству.

Стены лощины разошлись – открылся вид на цветущий ниже сад. Шаг за шагом леди Дездея спускалась по тропе и, если бы она не была охвачена страстным желанием обнаружить запретные проказы, она могла бы заметить почти превратившиеся в клумбы заросли цветов и приятно пахнущих трав, небольшой ручей, ниспадавший с уступов в искусно приготовленные заводи, а затем журчавший с камня на камень в еще одну заводь. В глазах Дездеи сад представлял собой не более чем каменистую пустошь, труднодоступную, промозглую и опасно безлюдную. Споткнувшись, гувернантка ушибла ступню и выругалась, разозлившись на обстоятельства, заставившие ее удалиться на такое расстояние от Хайдиона – и тут она увидела Сульдрун, всего в тридцати шагах дальше по тропе, совершенно одну (как и подозревала на самом деле леди Дездея, только надеявшаяся на скандал).

Сульдрун услышала шаги и оглянулась. Ее голубые глаза стали синими на побледневшем от гнева лице.

«Я повредила ногу на камнях, – капризно промолвила леди Дездея. – Досаднейшая неприятность!»

Губы Сульдрун подернулись; она не могла найти слов, чтобы выразить свои чувства.

Дездея обреченно вздохнула и притворилась, что разглядывает окрестности. Придав голосу оттенок прихотливого снисхождения, она сказала: «Так вот оно какое, уединенное убежище нашей драгоценной принцессы!» Гувернантка преувеличенно поежилась, обняв себя за плечи: «Как ты здесь не простужаешься? Веет ужасной сыростью – надо полагать, с моря». Снова посмотрев по сторонам, Дездея поджала губы, изображая благодушное неодобрение: «Действительно, дикий маленький уголок – таким, наверное, был этот мир, пока в нем не появился человек. А теперь, дитя, покажи мне свои владения».

Ярость исказила лицо Сульдрун – так, что зубы показались между растянутыми губами. Принцесса подняла руку, указывая пальцем в сторону королевского замка: «Вон! Сейчас же уходите отсюда!»

Леди Дездея приосанилась: «Дорогое мое дитя, ты ведешь себя очень грубо. Меня беспокоит только твое благополучие, я не заслуживаю такой неприязни».

Сульдрун не могла сдерживаться, она кричала: «Не хочу вас здесь видеть! Вообще не хочу вас видеть! Уходите!»

Леди Дездея отступила на шаг, лицо ее превратилось в уродливую маску. В ней теснились противоречивые побуждения. Больше всего она хотела бы схватить розгу, задрать юбку нахальной девчонки и хорошенько ее высечь, оставив на нежной попке полдюжины рубцов – в данном случае, однако, она не могла давать себе волю. Отойдя еще на несколько шагов, она проговорила с мрачным укором: «Удивительно неблагодарный ребенок! Неужели ты думаешь, что мне доставляет удовольствие учить тебя благородным манерам и предохранять твою невинность от ловушек, расставленных при дворе, если ты меня нисколько не уважаешь? Я ожидаю привязанности и доверия, а вместо них нахожу озлобление. И в этом моя награда? Я делаю все возможное, чтобы исправно выполнять свои обязанности, а меня гонят прочь?»

Сульдрун наполовину отвернулась – ее внимание привлек стремительный полет стрижей, одного за другим. Она смотрела на океанские валы, разбивавшиеся о прибрежные скалы, а затем набегавшие искрящимися, пенящимися волнами на ее галечный пляж. Дездея продолжала бубнить: «Повторяю, чтобы не оставалось никаких сомнений: не в своих интересах я пробиралась по камням и чертополоху, чтобы известить тебя о сегодняшнем важном приеме. Считай, что теперь ты извещена. Конечно! Я должна играть роль назойливой леди Дездеи, всюду сующей свой нос. Все! Ты получила указания, мне больше нечего здесь делать».

Гувернантка развернулась на негнущихся ногах, вскарабкалась вверх по тропе и удалилась из сада. Сульдрун смотрела ей вслед с неприятным предчувствием. В движениях рук гувернантки, в постановке ее головы было что-то неопределенно удовлетворенное. Сульдрун хотела бы знать, чем было вызвано это удовлетворение.

Для того, чтобы лучше защитить от солнца помперольского короля Дьюэля и его свиту, на большом внутреннем дворе Хайдиона установили навес из красного и желтого шелка, символизировавшего цвета Помпероля. Под этим навесом король Казмир, король Дьюэль и различные высокопоставленные персоны собрались, чтобы насладиться трапезой в непринужденной обстановке.

Король Дьюэль, тощий жилистый человек среднего возраста, проявлял кипучую энергию и живой интерес к происходящему. С ним прибыла немногочисленная свита – его единственный сын, принц Кестрель, четыре рыцаря, несколько помощников и лакеи. Таким образом, как выразился Дьюэль, они были «свободны, как птицы, благословенные твари, парящие в воздухе и странствующие куда глаза глядят!»

Принцу Кестрелю уже исполнилось пятнадцать лет; он походил на отца только рыжеватыми волосами. Во всех остальных отношениях этот юный толстяк с незлобивой физиономией, благоразумный и флегматичный, мало напоминал своего родителя. Король Казмир, тем не менее, рассматривал Кестреля как возможного супруга принцессы Сульдрун – в том случае, если бы не представилась более выгодная возможность. Поэтому он позаботился о том, чтобы Сульдрун отвели место за столом.

В связи с тем, что место это пустовало, Казмир резко спросил королеву: «Где Сульдрун?»

Соллас медленно пожала мраморными плечами: «Не могу сказать, она непредсказуема. Проще, по-моему, оставить ее в покое».

«Все это замечательно. Тем не менее, я приказал ей придти».

Королева Соллас снова пожала плечами и взяла засахаренную сливу: «За принцессу несет ответственность леди Дездея».

Казмир оглянулся и подозвал лакея: «Приведи сюда леди Дездею».

Тем временем король Дьюэль развлекался трюками дрессированных зверей – каковое представление Казмир устроил именно с этой целью. Медведи в голубых шапочках набекрень перебрасывались мячами, четыре волка в атласных розовых с желтым костюмах станцевали кадриль, шесть цапель и столько же ворон прошли строем, как на параде.

Дьюэль аплодировал спектаклю; особенный энтузиазм у него вызвали птицы: «Великолепно! Разве они не достойны восхищения, эти статные и мудрые создания? С какой грацией они маршируют! Вытянула одну ногу – и аккуратно поставила! Вытянула другую – и тоже аккуратно поставила!»

Казмир принял комплимент величественным жестом: «Насколько я понимаю, вы интересуетесь птицами?»

«На мой взгляд, они замечательно изящны. Птицы порхают в небе с отважной легкостью и грацией, превосходящими все наши возможности!»

«Совершенно верно… простите, мне нужно обменяться парой слов с гувернанткой принцессы. – Казмир повернулся в кресле. – Где Сульдрун?»

Леди Дездея изобразила замешательство: «Ее здесь нет? Как же так? Она упряма и, возможно, несколько капризна, но я не могу себе представить, чтобы она намеренно вас ослушалась!»

«Так где же она?»

Дездея скорчила шутливую гримасу и помахала в воздухе пальцами: «Как я уже упомянула, она своенравный ребенок, подверженный причудам. Теперь она пристрастилась проводить время в старом саду под Урквиалом. Я пыталась ее разубедить, но она непременно предпочитает там уединяться…»

«Значит, она там? – бесцеремонно прервал гувернантку Казмир. – Без эскорта?»

«Ваше величество, принцесса никому не позволяет заходить в сад. По меньшей мере, у меня создалось такое впечатление. Я говорила с ней и передала ей волю вашего величества. Но она не хочет ничего слышать и выгнала меня. Полагаю, она все еще в старом саду».