Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Неожиданно русский поднялся и прошелся туда-сюда. Поправил на стене какой-то древний, никому не нужный график в рамочке.

— И как поживает Нефедов? — спросил полковник, стараясь держать себя в руках и не обращать внимания на выходки русского. — Надеюсь, он в добром здравии?

— Более чем, — закивал Тарасов, снова садясь в кресло. — И часто вспоминает, как вместе с вами раскапывал захоронение в Мексике. Скарабей, черный порошок… А вы помните, когда на нас напали местные? Вы еще переводили с юкатанского языка, сказав, что «хренов Мэл Гибсон снял на этом языке свой чертов «Апокалипсис», такое кино про древних индейцев». А потом удирали через сельву, и Лафонсо Ченнинг сказал Нефедову: «Если снова прикроешь мою задницу, как тогда, в Тикрите, с меня бутылка бурбона. Любишь бурбон?» Нефедов сказал, что предпочитает скотч, и Ченнинг ответил: «Тогда тебе Чарли проставится». А потом вы постоянно приставали к Нефедову с ехидными разговорами о том, сколько людей убил злобный Сталин и не пора ли русским покаяться за преступления коммунистов…

Полковник остановившимся взглядом следил за русским. Он знал чересчур много. Допустим, Нефедов что-то мог рассказать о той злополучной экспедиции, даже какие-то детали, но не в таких же количествах, не с такими подробностями… Здесь был какой-то подвох, Роулинсон чувствовал его, но не мог разгадать.

— Я понимаю, о чем вы думаете, Чарли, — просто сказал Тарасов, сложил руки на груди и нагнулся ближе к полковнику. Запаха разложения он словно не чувствовал. — Это мне вы должны скотч, Чарли.

Роулинсон молчал. Он просто не мог поверить в происходящее. Сидевший перед ним человек был моложе Игната Нефедова. Он совсем не был похож на Игната Нефедова. Он вообще никак не мог быть Игнатом Нефедовым.

— Какое пиво я пил? — превозмогая боль, спросил полковник.

— «Текате», — с готовностью ответил русский. — И жаловались, что оно имеет привкус мочи. А покойный Блэки советовал вам пить аутентичные напитки конкретных стран.

— Как погиб Леттич?

— Его застрелили, и он упал в костер.

— А незадолго перед этим…

— Незадолго перед этим он растянул связки. И я наложил ему повязку, гель с ибупрофеном.

Русский выжидающе смотрел на полковника, словно подначивал — ну, давай еще вопросы, давай, у меня на все найдутся ответы. И Роулинсон сдался.

— Я не могу в это поверить, — честно сказал он, — но мне приходится. Ты не оставил мне шансов, tovarishch. Полагаю, объяснять ты не станешь? Я вижу, это не пластическая операция. Тут что-то посерьезнее.

— Это сложно и долго. Возможно, когда-нибудь… Хотя в объяснение будет весьма сложно поверить. Я, например, тоже очень удивился, когда увидел вас тут живым. Потому что закапывали мы с Ченнингом определенно труп.

— Боюсь, я ничего вам не смогу разъяснить.

— Зато я смог бы. Мне приходилось встречать беспредметников, Чарли, но сейчас опять же не время говорить о том, что означает этот термин. А вот помочь я вам могу. Вы, верно, сильно страдаете из-за той раны?

— Страдаю?! — Полковник горько усмехнулся. — Страдаю?! Это состояние нельзя назвать страданием. Иногда я чувствую себя совершенно здоровым, пока… Пока не взгляну в зеркало. Иногда я чувствую себя так, словно я умер. Я почти не ем. Я много пью, но алкоголь на меня действует крайне редко. Лекарства, которые я смог найти, мне не помогают, а наши врачи в Солт-Лейк-Сити разводят руками.

— Можно мне снять ваши бинты? — склонив голову набок, попросил Тарасов. Да, именно Тарасов — полковник решил называть этого человека его новым именем, потому что это был Нефедов, но в то же время совсем не Нефедов. Так недолго и свихнуться, поэтому пускай остается Тарасовым.

— Снимай, tovarishch.

Русский поднялся, обошел стол и принялся разматывать бинты с горла Роулинсона. До сих пор полковник доверял это лишь своим медикам, а потом и вовсе наловчился делать все сам. Слой отходил за слоем, неприятно потрескивая.

— Черт… — Тарасов поморщился, отбросив бинты в сторону. — Еще хуже, чем я думал. Как вы ухитряетесь есть?

— Я же сказал — я почти не ем. Только пью, — просипел Роулинсон, которому без бинтов говорить стало еще неудобнее, чем с бинтами.

Русский осматривал горло, трогая его тонкими холодными пальцами. Присвистнул, поморгал и велел:

— Закрой глаза, Чарли.

Полковник послушно закрыл глаза и почувствовал, как русский обхватывает его шею обеими руками, словно намереваясь задушить. Ладони плотно легли на безжизненную липкую кожу, затем от них распространилось тепло, странно покалывающее и успокаивающее. А потом вспыхнула боль, страшная боль, подобной которой Роулинсон не испытывал с того момента, как ему в горло вонзил кинжал сошедший с ума профессор Ломакс. Боль усиливалась, полковник взвыл, забился в кресле, пытаясь вырваться; сквозь звенящую пелену он слышал, как русский громко крикнул кому-то:

— Назад! Вон отсюда!

Наверное, охрана, подумал полковник с пугающим его самого равнодушием. Сейчас они его пристрелят.

Но никто не стрелял. Боль схлынула точно так же, как и пришла, безжалостные руки на горле разжались, звон в ушах прекратился. Роулинсон схватился за горло, и тут же раздался окрик:

— Не трогать!

Полковник осторожно открыл один глаз.

Русский стоял возле него, у дверей, наставив на него автомат, торчал один из охранников, второй выглядывал из коридора. Но слова Тарасова относились вовсе не к ним.

— Не трогать! — строго повторил русский полковнику. — А вы, чем маячить тут, принесите аптечку! Бинты, дезинфицирующее средство…

— Выполняйте! — подтвердил приказ Роулинсон.

Солдаты переглянулись, тот, что заглядывал внутрь, поспешно исчез.

— Ты тоже пошел вон отсюда! — велел полковник.

— Вы уверены, сэр?! — с сомнением покосился охранник на русского.

— Я приказываю, идиот!

Солдат, пятясь, вышел из помещения КДП, и только сейчас Роулинсон обратил внимание, что горло почти не болит, лишь немного саднит, как при ангине. Говорил он тоже не так, как раньше, — громко, внятно, без хрипов…

— Не спеши радоваться, — догадавшись, о чем думает полковник, сказал русский. — Случай очень запущенный, мне тебя еще лечить и лечить, Чарли.

— Спасибо, tovarishch.

— Я же говорю — рано радуешься. К тому же я буду откровенен — все, что я делаю, я делаю не просто так, не бескорыстно.

— Чего ты хочешь?

— Погоди немного, сейчас явится твой человек с аптечкой, я сделаю все, что необходимо, и тогда уже поговорим предметно.

— Я и так догадываюсь. Попросишь, чтобы я отпустил всех ваших людей? Боюсь, это не совсем в моей компетенции.

— А еще ты думаешь, что ничего не мешает забрать меня с собой безо всяких условий и заставить лечить, так? Я прекрасно изучил тебя еще по Мексике. Однако ты меня тоже знаешь неплохо. Я не добрый доктор Дулитл, к которому хоть сегодня приходи лечиться «и корова, и волчица, и жучок, и червячок»… Под пистолетным дулом я лечить не могу. Но, понимая, что ты тоже человек подневольный, я хочу предложить тебе сделку, которая устроит и меня, и тебя, и твоего хозяина.

— Если ты о Мастере, то он мне не хозяин, — возразил полковник, едва сдерживая желание ощупать горло. Так человек постоянно трогает языком лунку на месте удаленного зуба, хотя врачи-дантисты обычно велят не делать этого ни в коем случае. — Мы с ним скорее симбионты.

— Тем лучше, — улыбнулся Тарасов.

И в этой улыбке полковник наконец-то увидел именно ТОГО Нефедова, с которым вместе продирался через сельву, убегая от чокнутых аборигенов, пытавшихся уничтожить их за вскрытие древнего храма. Нефедова, который в чем-то изменился, но в чем-то остался прежним. И от этого он вовсе не стал менее опасным. Скорее, совсем наоборот.

Русский хотел тем временем добавить что-то еще, но тут появился медик. Он поставил на стол свою сумку и собирался ее открыть, но Тарасов цыкнул на бедолагу, и тот убрался восвояси.

— Где вы их только насобирали, — проворчал он, вскрывая хрустящую оболочку индивидуального перевязочного пакета. -

106
{"b":"249373","o":1}