Анализ текста «Словес» свидетельствует, что это — сложный компилятивный памятник, имеющий два основных источника: послание митрополита Филиппа и какую-то официальную документальную запись фактического характера¹².

О событиях зимы 1470/71 г. подробно рассказывает Псковская III летопись (Строевский список). Сообщая о приезде в Новгород 8 ноября 1470 г. князя Михаила Олельковича, летописец отмечает, что он был «ис королевы руки новгородцы испросен» и что с ним приехало «на похвалу много людей силно»¹³. В той же летописи приводится подробный рассказ о выборах нового архиепископа, состоявшихся 15 ноября. Кандидатами были Варсонофий, духовник покойного архиепископа; Пимен, его ключник, и протодьякон Никольского Вежищского монастыря Феофилакт, ризник того же архиепископа. Традиционная жеребьевка принесла победу последнему, который был возведен «на владычен двор на сени честно» и наречен архиепископом. Наиболее важные события, однако, развернулись позже, «по неколиких днех». Тогда «Великий Новгород ключника владычня Пимена великим, сильным избеществовал бесчестием»: он был взят под стражу, подвергнут телесному наказанию, «разграблен» и оштрафован на 1000 рублей. Конкретных причин такой расправы над вчерашним кандидатом в архиепископы, близким лицом покойного владыки, летописец не приводит, но философски замечает: «…инде на безумных честь не стоит, в мудрости разумных ищет, а на гордых и безумных пребыти не может».

В рождественское говенье во Псков прибыл посол великого князя «боярин его Селиван» «поднимати псковичи на Великий Новгород» за «старины». Как мы знаем, «Словеса избранные» связывают это посольство с миссией в Москву Василия Онаньина и относят по времени до приезда в Новгород Михаила Олельковича. Если придерживаться этого указания, то надо думать, что Селиван прибыл во Псков в самом начале рождественского поста, т.е. около 14 ноября. Псковский летописец, претендуя на точность изложения, привел слова посла: «…то я вам повествовал от великого всея Русии князя всему Пскову». В этом смысле показательно, что и Пскову внушается мысль о «старинах» великого князя, нарушение которых Новгородом и есть причина войны. При этом нужно отметить, что в послании Пскову война еще не изображается как неизбежность: допускается возможность мирного исхода конфликта. В Москве, видимо, еще не знали о приезде Олельковича (или во всяком случае о его политической линии). Соответствующее сообщение «Словес» подтверждается независимым от них псковским источником. Обращает также на себя внимание, что в ноябре 1470 г. новгородцам еще не предъявляется прямого обвинения в измене и церковном отступничестве. Окончательный поворот в новгородской политике в сторону Литвы еще не совершился.

Оказавшись перед перспективой войны с Новгородом, Псков сделал попытку мирного посредничества. В Новгород отправляются псковские послы Микита Насонов и сотский Дмитр Патрикеевич с извещением о посольстве великого князя и с предложением такого посредничества («…а мы за вас, за свою братью, ради посла своего слати, толко вам будет надобе и великому князю всея Руси челом бити по миродокончанной с вами грамоте») и с просьбой дать «путь» псковским послам к великому князю. Итак, по оценке псковичей, суть конфликта — в нарушении новгородцами «миродокончанной грамоты», т.е., очевидно, Яжелбицкого мира¹⁴.

Мирная инициатива Пскова не нашла, однако, сочувствия в Новгороде. «Всего того не рядя», новгородцы прислали во Псков своего посла Родиона, стольника «владычня», с категорическим отказом от посредничества, от собственного челобитья великому князю и от пропуска псковского посла в Москву. Вместо этого новгородцы потребовали от псковичей, чтобы те «против великого князя из конь усегли». Псковичи заняли выжидательную позицию; не отказав прямо новгородцам, они заявили: «…как вам князь великий отслет взметную грамоту, тогда нам явить, а мы, о том згадав, вам отвечаем».

Приезд новгородского посла вызвал во Пскове резкую вспышку антиновгородских настроений. Вспомнились старые и новые обиды, накапливавшиеся на «старшего брата». Новгородский посол подвергся оскорблениям на вече: у него отняли его людей и на 35 рублей серебра. По словам летописцев, это все сделали «обидные люди», которые были отняты новгородцами у псковских послов в Новгороде. Эти люди не только были ограблены новгородцами, захватившими «товары или пинязи», но и сами полгода сидели в Новгороде «на крепости измучены в железах от биричов». Их «только головами» (т.е. самих без всякого имущества) «выправил» псковский посадник Яков Иванович, которому пришлось поехать в Москву и бить челом об этом великому князю, «своему государю».

В конфликте с великим князем новгородское боярство не имело реальных оснований рассчитывать на помощь со стороны Пскова. В этой связи представляют большой интерес известия псковского летописца о переговорах с Орденом и Литвой в марте 1471 г., т.е. в то время, когда в Москве еще не теряли надежды на мирный исход конфликта.

С 5 по 19 марта Псков принимал посла ливонского магистра Вольтуса фон Герзе — его брата «с дружиною». Сообщив о намерении магистра перенести резиденцию в Феллин (Вельяд)¹⁵, посол предъявил претензии на пограничные псковские земли. Псковичи признали, что «волен князь местер, где хочет, ту себе живет», но о пограничных землях ответили твердо: «Та земля и вода святыа Троица, псковская вотчина, великих князей и всея Руси устрадание»¹⁶. Позиция Пскова была недвусмысленной: в своих отношениях с Орденом он опирался на помощь Москвы и рассматривал себя частью Русской земли.

8 марта псковичи направляют посольство к королю Казимиру, которое 27 марта прибыло в Вильну. Послы должны были выяснить пограничные вопросы, ибо совещание в Березниках в сентябре 1470 г. было безрезультатным. Пребывание послов у Казимира было необычайно кратким. Уже 30 марта король заявил: «Яз пак сам хочю быти на тех границах, да того досмотру своима очима». Это заявление, оглашенное послами на вече после возвращения во Псков 21 апреля, привело псковичей в замешательство и тревогу: «И бысть се псковичем не любо, ни по пригожью, понеже николи не бывало от князей великих, ни от королев… ти все на съезд панов слали, а сами не бывали никако с псковичи править о порубежных границах»¹⁷. Внезапно проявившийся интерес короля к пограничным вопросам не мог не насторожить псковичей, ожидавших со дня на день призыва великого князя отправиться в поход против Новгорода.

И территориальные претензии Ордена, и многозначительные слова короля Казимира едва ли могут рассматриваться изолированно от московско-новгородского конфликта, о котором, конечно, были хорошо осведомлены и в Феллине, и в Вильне. В марте 1471 г. Москва и Новгород были на грани полного разрыва. Ни король, ни магистр не могли допустить усиления великого княжества Московского, тем более его превращения в единое Русское государство. Отсюда и их позиция по отношению к Господину Пскову — стремление нейтрализовать республику, удержать ее от выступления на стороне Москвы.

Псковский летописец резко отрицательно характеризует Михаила Олельковича, князя «из королевы руки», по случаю отъезда которого 15 марта 1471 г. замечает: «…а Новгороду было истомно силно корм и вологою и великими дарами, а он еще как едя от них, и приехав в Руссу, оброки все пограби силою, а от Руссы к рубежю едя поспу и живот и головы войною великою погравив, с собою животы повеже, а головы поведе и до самого рубежа, неизреченно чкоты почини Новгородской волости». Отъезд из Новгорода литовского князя, приглашенного ревнителями новгородской «старины» и приведшего с собою «не похвалу людей много силно», сопровождался неприкрытым феодальным разбоем: «на свою вотчину» — в Киев — князь Михаил ехал как через вражескую территорию, предавая все разорению. Свое изложение летописец подытоживает сентенцией по адресу новгородцев: «…а все то они, забавливая у себя великих княжей своих государев старины, а помощи своя требуя от литовских князей и от самого короля, такову на собе наводять истору»¹⁸.