Родители вначале нервничали, потом привыкли, потом почти уже не надеялись на счастливый исход. В припадке чёрной меланхолии они еще раз поменяли все запоры и сигнализацию в доме, опасаясь, что слишком многим людям известно о том небольшом количестве денег, что удалось скопить за это время.
Так продолжалось довольно долго.
В школе я постепенно стал своим человеком, обучился сленгу, стандартному набору шуточек и приколов, заработал свою охапку плохих оценок. Это был повод заняться моим воспитанием. По вечерам мне начали читать нудные, утомительные лекции, которые надо было, однако, помнить и при нужде повторять. Мне упорно пытались внушить мысль, что только честная работа и труд сделают из меня приличного человека, а цветущий вокруг махровым цветом бандитизм, к которому приводят прогулы и двойки, — явление временное, недолговечное. Довольно странно было слышать такие рассуждения после лесной отсидки, о чем я прямо и заявил. Зря я это сделал: во-первых, мне сильно влетело в чисто физическом плане, во-вторых, лекции стали более регулярными и еще более нудными. Я сообразил, что уроки дипломатии, полученные через стенку, надо применять на практике, пусть и в кругу семьи. В конце концов меня убедили в том, что бандиты — это существа с коротким сроком жизни, и большую часть из него они проводят в тюрьме. Все это дало результат — я стал больше сидеть над учебниками, подтянулся и уже не числился в компании отстающих. Была от этой нервотрепки и другая польза: заодно мне внушили, что наркотики — это плохо. Тогда я просто поверил, потом убедился на примере сверстников.
Я был так же последовательно направлен в десяток клубов — зубодробительных, которые мне не понравились слепым подчинением сэнсэю, модельно-деревообделочных, которые мне чересчур напоминали дом, и музыкально-распевочных, к занятиям в которых у меня не было никаких данных.
Честно говоря, от этих неудачных попыток, продолжавшихся год или полтора, у меня в голове почти ничего не задержалось. Драться я как не умел, так и не научился: рукомашество и дрыгоножество были не по моему профилю. Склеивать бамбуковые рамки и обтягивать их полиэтиленом не лежала душа, ноты остались чем-то вроде иероглифов, никак не связанных со звуками, которые мне иногда удавалось извлечь из музыкальных инструментов. Единственное, что прикипело к сердцу из этого обширного набора, — умение художественно снять ножом стружку с полена. Умел-то я и раньше, просто под деревенские приемы подвели теорию. Ничего серьезного никогда так и не получилось, но десяток поделок сохранился.
В итоге меня выкинуло на тот берег, который давал приют почти всем мальчишкам того времени, — компьютерные игры. Вот где я встретил вторую, бледную кальку своей мечты. На беготню по сумрачным коридорам, расстрел врагов из гранатометов, построение империй и танковые сражения уходили все мои карманные деньги.
Постепенно я втянулся, стал мгновенно различать темы игр по их названиям, мог среди ночи назвать самые эффективные приемы метания ядерных бомб и расположения конницы. Хорошее было время. Но года через полтора это стало мне понемногу надоедать.
Вновь потянуло к книгам, журналам и вообще к чтению. Книги мало помалу вернули себе часть той власти надо мной, какую имели в деревне. Детективы, приключения, исторические романы, фантастика — все это сыпалось на меня со всех сторон, требовало времени на чтение.
Нет, игровые новинки появлялись каждую неделю, и почти все их я просматривал хоть одним взглядом. Но это было уже не то. Сначала мне приелись аркады — учить каждый раз новую механику наведения чар или вождения грузовика просто надоело. А тут еще занятия — уравнения, элементы, писатели всякие. Приноровился с ходу узнавать самую многообещающую стрелялку и не слезал с нее несколько недель. Потом в моем арсенале остались только исторические стратегии; как изменялись вооружения в течение веков, я уже знал неплохо, а гигаваттные лазеры стреляли каждый раз по-разному.
Наконец, по прошествии двух лет моего непрерывного нытья, клянченья, а потом все более утонченных намеков и аргументированных просьб, был куплен первый компьютер. Лично мой, как уверял я себя, думая, что смогу просиживать за ним дни и ночи. Но тут же выяснился ряд почти фантастических обстоятельств. Оказалось, что эта «никчемная игрушка, вредная для глаз и осанки», как говорила мама, нужна буквально всем. Деду уже три года студенты приносили массу интересного материала на дискетах, и он был вынужден слишком долго сидеть за кафедральными машинами. Теперь же выдранные из сети бесконечные схемы и графики он мог рассматривать, не снимая любимых тапочек. Плюс к этому теперь ему не надо было постоянно требовать от студентов распечатывать свои рефераты — и мучиться потом с грудами макулатуры на рабочем месте.
Родители вдруг решили, что бухгалтерию их бесконечных перевозок лучше вести в электронной форме — это вам не калькулятор, можно мгновенно посчитать прибыль или расходы. В том же компьютере с легкостью помещается куча законов, которые раньше с превеликим трудом отыскивались в бумажной форме. Там же удобно хранить основной набор адресов, фамилий, телефонов и весь тот чудовищный объем информации, который скопился за время торговли и занимал четыре полки в их комнате. Из этого с неумолимостью перемещения минутной стрелки следовала необходимость кодировки информации: они боялись, что я сотру нужные файлы или проболтаюсь об очередной финансовой комбинации. Не прошло и двух месяцев, как большая часть папок оказалась опутана паролями и ключами доступа, как линия окопов — колючей проволокой.
Поэтому, когда в один прекрасный день я задумал с приятелями поиграть на родном ящике в очередную историческую стратегию, выяснилось, что ее нельзя установить — в памяти просто не осталось места. Пришлось распаковывать старое «Противостояние», что стоило мне десятка насмешек.
За три года до окончания школы эта перевалочная эпоха закончилась. Партнер отыскался. Эта семья, почти такая же, как наша, с той только разницей, что они были моложе, сыну их не исполнилось и пяти лет и они никогда не уходили «в подполье». Если родители освоили на перепродаже массу товаров и даже я сквозь сон мог назвать цены кожаных курток и синтепоновых подкладок, то компаньоны специализировались только в одной области: они торговали посудой. Фарфоровой, фаянсовой, стальной, а бывало, что и деревянной. Мы тоже довольно много понимали в этом деле: десяток раз в доме стояли груды якобы гжели и штабеля кастрюлек, сделанных из нержавеющей броневой стали. Но такими специалистами не были, поэтому в те несколько недель, что готовилась сделка, оформлялись документы и стороны терзались последними сомнениями, дедовский коттедж наполнился литературой о сортах и видах посуды, а компьютер стал постоянно зависать от перегрузок — из сети скачивалось слишком много файлов.
До сих пор мне неизвестно, какую сумму удалось скопить родителям, предполагаю, что от девяти до двенадцати тысяч слегка обесценившихся к тому времени долларов. Единственное, что знаю наверняка: часть ее они держали в акциях, часть лежала в банке, часть — в маленьком самодельном сейфе (кустарность сейфа никого не должна вводить в заблуждение — у него просто не было замка и чтобы открыть дверцу, приходилось выдвигать из стены какие-то специальные штыри и пользоваться домкратом). Зато точно знаю, сколько выдал дед. Три тысячи в новой европейской валюте он присовокупил к общим вложениям с тихим скрежетом. Не то чтобы ему было жаль денег, скорее в нем проснулся рефлекс вкладчика, которого не обманули только потому, что он никуда своих сбережений не вкладывал. Плюс к этому подсобные помещения коттеджа да еще рабочая сила. Все вместе это составило тот самый паевой взнос, который обеспечил родителям равноправное участие в предприятии.
Если вдуматься, «предприятие» — это громко сказано. Хоть к тому времени железная хватка бюрократии слегка ослабла и, как смеялся дед, вместо центнера бумаг необходимо было предоставить всего-то килограммов двадцать документов, сил хватило только на небольшой магазинчик, почти лавку. Нам еще очень повезло: очередная программа помощи малому бизнесу, прежде чем угаснуть в коррупционных скандалах, позволила взять эту лавку в относительно престижном месте. Это были три окна и дверь. Первый этаж наново оштукатуренного здания XIX века. Ремонт был уже частично сделан, так что кирпичи на голову не сыпались. Некоторое время заняла покраска стен, укладка плитки, проводка кабелей и ввинчивание лампочек. В итоге получилось довольно милое помещение неопределенного стиля и цветовой гаммы — стальной прилавок, соседствуя с деревянным подоконником, умудрялся не портить общей картины.
