– Здравствуй, Никита. Так что же ты изменяешь автозаводцам? – сразу перешел он к делу. – Подал заявление в «Спартак»?

– Подал.

– Решил окончательно?

– Да.

– Тебе не кажется, что защищать спортивные интересы работников индустрии более почетно и более достойно, чем… Что твой «Спартак»? Промкооперация! У нас же – огромный завод. Рабочий класс футбол любит, переживает за свою команду.

К директору я проникся большим уважением – открытый, дружелюбный, он не давил на меня своим авторитетом, но чувствовалось, очень хочет убедить играть за «Торпедо». Когда же понял, что я твердо сделал выбор, сказал:

– Жаль, но запомни, больше никогда ни при каких обстоятельствах в «Торпедо» мы тебя не возьмем, даже если на лбу у тебя засияют звезды.

Нет, не угрожал, как когда-то тбилисский футбольный меценат. Видно, очень любил свою команду, и ему казалось непонятным, как мог молодой парень отказаться от такого лестного предложения. А каково было мне? К такому директору я бы рабочим пошел в любой цех. Но в команду не мог: спартаковцы уже знали, что перехожу к ним. Я дал слово и изменить ему не мог. Как бы я выглядел? Юнец, не сказавший пока своего слова в футболе, уже мечется туда-сюда…

Но были у меня для такого выбора и другие причины, пожалуй, самые веские, хотя никому о них не говорил. Именно в ту пору, на третьем году жизни в Москве, я почувствовал уверенность в себе, освободился от внутреннего плена, раскрепостился. Теперь мог показать то, что умел с детства, и то, чему успел научиться в команде мастеров. В «Крыльях» я обрел крылья. Поэтому и в заголовке этой главы снял кавычки, которые поставил было поначалу, обозначив лишь место действия – «Крылья Советов».

Одно из прекраснейших ощущений – рождение уверенности. Прежде доверял только наставникам, теперь доверяю и себе. А мое «хочу» – «Спартак». Почувствовав, что уже способен учиться в «академии», хотел постигать науку именно спартаковскую.

1946 год. Финальный кубковый матч. «Спартак» встречается с тбилисским «Динамо». Он явно слабее, но выигрывает!

1947 год. Снова финал Кубка. На этот раз спартаковцы играют против «Торпедо», команды, превосходящей их во многих отношениях. И снова побеждают!

Сидел на трибуне, терялся в догадках – почему? Ведь это не просто везение. Какой-то неукротимый дух. А из чего он возникает, как его обрести?

Сегодня играет «Спартак» – и я собираюсь на стадион. Посматриваю в окно – как там погода? У футболиста форма неизменна – хоть пекло, хоть снег с дождем. Это зритель волен утеплиться или прихватить зонтик.

Когда-то совсем другими были для меня дни спартаковских матчей. Настраивался на игру, выходил на поле… Теперь мое место на трибуне, в окружении страстных спартаковских болельщиков, которые уверены, что лучше тренера и футболистов знают, как должно играть их команде: «Отдай пас!» «Не стой!» «Куда мчишься, куда?!.». Бывает, кто-то повернется в мою сторону: «Никита Палыч, – узнали, стало быть, – скажите вы им, чтоб они…». Разведу в ответ руками: я только зритель, ребята.

Давно не играю в «Спартаке», давно не тренирую эту команду, но вот для многих так и остался спартаковцем. Мне это приятно, потому что и сам себя таковым считаю. Я спартаковец. Как футболист, да и как человек я окончательно сложился в «Спартаке», и многое, что здесь понял, усвоил, ценно для меня и поныне. Если бы меня, скажем, попросили определить модель идеальной команды, то мне не пришлось бы абстрагироваться, называя ее черты и свойства. Это «Спартак» пятидесятых годов, команда, в которой я играл.

Может, время все сгладило? Память избирательна, в ней остается больше хорошего, чем плохого, особенно если воспоминания относятся к юности, молодости. Но уверен, оглядываясь назад с позиций игрока и тренера с немалым опытом, трезво оцениваю родную команду.

Сейчас очень модно говорить – «команда единомышленников». Кочует это определение из репортажа в репортаж, из одного интервью в другое, не сходит с уст телекомментаторов. Проведет команда одну-две хорошие игры – и все: единомышленники. Даже если команду раздирают противоречия, конфликты. Нередко, услышав это ходовое определение, теряющее свой изначальный смысл, хочется спросить: а в чем они единомышленники? Какие принципы – игровые или нравственные – исповедует команда? По каким законам строятся отношения между игроками и тренером, взаимоотношения в коллективе?

В «Спартаке» как раз четко проявлялись именно единые принципы, которым следовал каждый.

Уважение к своему делу, к мастерству. Правда, что греха таить, некоторые футболисты могли нарушить режим. Но к тренировкам, к игре относились серьезно, творчески. Умели анализировать свои действия, стремились совершенствоваться.

В командах высшей лиги, к сожалению, всегда существовало ремесленничество – его и сейчас предостаточно: пришел, погонял мяч, отыграл кое-как и ушел. Вроде бы футболист дисциплинирован, не к чему как будто придраться. Любое задание тренера выполняет беспрекословно, но механически. Пробил по воротам – мяч пролетел выше, он повернулся и пошел. Второй раз – то же самое. И так многократно. Не переживает из-за ошибки, не пытается ее исправить. Спросишь, почему мажешь, а у него наготове самооправдание: так получилось. Начинаешь разбирать, и окажется, не постиг азбучных истин, не пожелал задуматься над ними, дойти самостоятельно.

В «Спартаке» не водилось подобного. Мы хорошо усвоили: тренировка – подготовка к игре. Музыкант не выйдет на концерт без десятка, сотни репетиций: ищет единственно точное звучание ноты, музыкальной фразы. И красивого зрелищного футбола не покажешь без изнурительной работы и поиска. Мы строго спрашивали друг с друга. Если кто-то не выкладывается на тренировках – товарищи не спустят. Это не вносило разлада, наоборот, сплачивало коллектив.

Отсюда шло и единство команды на поле.

Оставить опекуна растерянным за спиной, подкупить обманным маневром и уйти от него – это удовольствие. Но истинное наслаждение испытываешь от сыгранности с партнером. Он понимает твои замыслы, а ты мгновенно улавливаешь то, что видит он, что задумал, делаешь рывок и оказываешься там, где тебя ждет пас. Была импровизация, вдохновение.

Думаю, в том составе команда могла бы приспособиться к любой системе игры (система, как известно, трансформировалась, пережила крутые перемены в 1958 году, в 1962-м…), потому что были яркие футболисты, яркие люди.

Мы умели отмечать и ценить достоинства друг друга. Нам было интересно вместе и после тренировок не спешили разбегаться по домам. Нередко большой компанией шли обедать, чтобы посидеть, поговорить, нередко почти всей командой, с женами, отправлялись в театр… Дорожили общением, возможностью послушать Игоря Нетто, большого книгочея и страстного любителя шахмат, или Сергея Сальникова, неистощимого рассказчика. Не одним футболом жили. Юрий Седов, например, самостоятельно взялся за изучение английского и сегодня – он работает в Госкомспорте СССР – владеет им в совершенстве.

О спартаковцах моего поколения можно сказать: личности. И в групповом портрете команды ни один не затерялся. Каждый на виду. Каждый привлекает внимание. Каждый индивидуальность.

…Атака накатывается на ворота соперника, вырываюсь вперед – вот оно, мгновение, которого нельзя упустить. Все решит доля секунды, надо бить по воротам тотчас! Я без мяча, но точно знаю, сейчас он будет у моей ноги: щуплый юркий Тимофеич сделает точнейший пас, и я пробью!

Счастье, что мне довелось играть рядом с Николаем Тимофеевичем Дементьевым, братом легендарного Пеки. Ему я обязан многими своими голами и становлением как игрока.

У братьев была разная манера игры. Оба неповторимы и оба талантливы. Николай – левый полусредний нападающий. В «Спартак» пришел в тридцать лет и играл до тридцати восьми за счет своего исключительно профессионального отношения к футболу. Выступал прежде за ленинградское «Динамо», за московское, но считал себя спартаковцем, настолько сродни стал ему этот клуб.