А что значат беспокойные взгляды дамского парикмахера, чей салон находится на другой стороне входной арки?

В этот день дом имел какой-то нездоровый вид. А так как было четыре часа и начинало смеркаться, то под аркой уже горела эта смешная лампочка.

Напротив сторож закрывал решетки сквера. На втором этаже слуга де Сен-Марка неторопливо, старательно задергивал шторы.

Мегрэ, постучав в дверь консьержки, вошел к ней в комнату.

Консьержка чем-то отдаленно напоминала мадам Мартен: обе были как бы женщинами без возраста и пола. И обе были несчастными или считали себя таковыми.

Только в консьержке чувствовалось больше покорности, почти животной покорности своей судьбе.

— Здравствуйте, господин комиссар. Я вас ждала с утра. Ну и история! По-моему, я правильно сделала, обойдя жильцов с подписным листком на венок. Вы не знаете, когда похороны?

Двор, заполненный голубоватым воздухом сумерек, прорезали длинные желтые полосы света от двух лампочек: одна горела под аркой, другая — на стене.

— Где квартира мадам Мартен? — спросил Мегрэ.

— На третьем этаже, третья дверь налево.

Комиссар узнал окно; в нем горел свет, но на шторе не вырисовывалось никакой тени.

Со стороны лаборатории слышался треск пишущих машинок.

Мегрэ поднимался по лестнице, держа под мышкой зонтик мадам Мартен. До второго этажа подъезд был отремонтирован: стены покрашены, ступеньки натерты.

С третьего этажа начинался другой мир: грязные стены, щербатый пол. Двери квартир выкрашены грязно-коричневой краской. На них — либо пришпиленные кнопками визитки, либо штампованные алюминиевые таблички.

Визитная карточка (за сотню — три франка): «Месье и мадам Эдгар Мартен». Справа — шнурок из плетеной в три цвета тесьмы с мягким помпоном на конце. Когда Мегрэ потянул за него, слабый звонок раздался в пустоте квартиры. Затем послышались быстрые шаги. Чей-то голос спросил:

— Кто там?

— Я принес вам ваш зонтик!

Дверь отворилась. Сбоку прихожая была не больше квадратного метра; на вешалке висело бежевое пальто.

Напротив — распахнутая дверь в комнату — полугостиную-полустоловую.

— Извините, что беспокою вас… Сегодня утром вы забыли зонтик в моем кабинете…

— Вот как! А я уж думала, что оставила его в автобусе. Я говорила Мартену…

Мегрэ не улыбнулся. Он привык к женщинам, у которых мания называть мужей по фамилии.

Мартен стоял рядом, одетый в полосатые брюки и домашний пиджак из толстого шоколадного цвета сукна.

— Проходите, пожалуйста…

— Я не хотел бы вас беспокоить…

— Людей, которым нечего скрывать, нельзя побеспокоить!

Несомненно, главная характеристика квартиры — это ее запах. Здесь стоял спертый запах мастики, кухни и старой одежды.

Канарейка порхала в клетке, роняя иногда на пол капельки воды.

— Подай же кресло господину комиссару!

Кресло! В комнате и было всего одно вольтеровское кресло, обитое темной, почти почерневшей от времени кожей.

Госпожа Мартен, совсем не похожая на ту, которую он видел утром, щебетала:

— Вы выпьете что-нибудь? Ну, конечно да. Мартен! Принеси аперитив.

У Мартена был смущенный вид. Быть может, в доме не было аперитива или оставалось немного, на дне бутылки?

— Благодарю, мадам! Я не пью перед обедом.

— Но ведь у вас еще есть время.

Эти люди, наверное, не любили света, потому что три электрические лампочки были аккуратно затянуты плотным цветастым полотном, которое пропускало лишь необходимый минимум лучей.

«Главное — мастика», — думал Мегрэ.

В запахе этой квартиры преобладала мастика. Массивный дубовый пол был отполирован, как каток.

Месье Мартен демонстрировал улыбку человека, устраивающего прием.

— У вас, должно быть, чудесный вид на площадь, единственную по красоте в Париже, — заметил Мегрэ, который отлично знал, что окна квартиры выходят во двор. Он подошел к окну, небрежным жестом отодвинул штору, на которой видел тень госпожи Мартен.

И замер, пораженный.

Прямо перед ним находились кабинеты и лаборатория фирмы Куше.

Он обратил внимание, что нижние окна там были из матового стекла. И еще он заметил, что это внутренние окна. Другие же, наверху, были чистые, прозрачные, два-три раза в неделю их мыли уборщицы.

На том месте, где убили Куше, можно было отчетливо видеть месье Филиппа, подписывающего напечатанные на машинке письма, что ему одно за другим подавала секретарша. Различалась даже замочная скважина сейфа.

И приоткрытая дверь в лабораторию. В ее окнах виднелись женщины в белых халатах, которые сидели по обе стороны огромного стола и упаковывали стеклянные пробирки.

— Налей все-таки чего-нибудь! — услышал Мегрэ голос госпожи Мартен.

Ее муж засуетился, открывая шкаф и звеня рюмками.

— Только капельку вермута, господин комиссар! Мадам Куше наверняка смогла бы предложить вам коктейль… — И на лице госпожи Мартен появилась злая улыбка.

— Ах! Если бы вчера вечером вы посмотрели в окно! — сказал Мегрэ, держа в руке рюмку и наблюдая за госпожой Мартен. — Мое расследование сразу бы закончилось. Ведь отсюда можно видеть все, что происходит в кабинете Куше.

Он непринужденно сидел в кресле и потягивал вермут, ничем не выдавая своего напряжения.

— Кто-то издалека как бы присутствовал при убийстве! В бинокль можно было так четко увидеть губы собеседников, что воссоздать их разговор не представляло бы труда…

Мадам Мартен, на губах которой застыла смутная улыбка, держалась настороже, теряясь в догадках.

— И какое это потрясение для вас! Спокойно стоять у своего окна и вдруг увидеть, как некто угрожает оружием вашему бывшему мужу. Хуже того! Ведь эта сцена должна была разыграться гораздо сложнее. Я вижу: Куше сидит, погрузившись в свои счета. Он поднимается и идет в туалет… Вернувшись, он видит человека, который рылся в его сейфе, но не успел убежать. В этом деле, однако, есть весьма любопытная деталь: Куше снова сел в кресло. Верно и то, что он, может быть, знал вора. Он заговаривает с ним, упрекает его, требует вернуть деньги…

— Нужно было только, чтобы я стояла в то время у окна! — перебила его госпожа Мартен.

— А нельзя ли из других окон третьего этажа увидеть кабинет Куше? Кто ваши соседи справа?

— Две девушки с матерью. Они каждый вечер заводят патефон.

В это мгновение раздался крик, который Мегрэ уже слышал. Помолчав секунду, он спросил:

— Это кричит сумасшедшая?

— Тише! — Госпожа Мартен на цыпочках прокралась к двери, резко толкнула ее. В полутемном коридоре мелькнул силуэт убегающей женщины.

— Старая ведьма! — процедила сквозь зубы мадам Мартен. Обернувшись, она в ярости объяснила комиссару: — Это Матильда! Бывшая кухарка. Вы не видели ее? Похожа на толстую жабу. Она живет в соседней комнате с безумной сестрой. Обе они одинаково старые и безобразные. С тех пор как мы занимаем эту квартиру, сумасшедшая лишь один раз выходила из комнаты.

— Почему она так кричит?

— Это на нее находит, когда ее оставляют одну в темноте. Она боится темноты, как ребенок. В одиночестве она воет. В конце концов я поняла почему. С утра до вечера старая Матильда шляется по коридорам. Мы все уверены, что всегда найдем ее за дверью, а когда ее застают врасплох, то она почти нисколько не смущается. Просто уходит с гнусным плаксивым выражением на лице. Дошло до того, что уже не чувствуешь себя спокойно в собственной квартире, о семейных делах говоришь шепотом. Я только что застукала ее, не правда ли? Так вот! Держу пари, что она уже снова подслушивает.

— Да, приятного в этом мало, — согласился Мегрэ.

Он взял шляпу: — Надеюсь, вы извините меня за беспокойство. Мне пора идти.

Теперь он имел точное представление о квартире, от скатертей на столах до календарей на стенах.

— Не шумите! Вы спугнете старуху, — сказала госпожа Мартен.

Она почти не ошиблась. В коридоре старухи не было, но она выглядывала из приоткрытой двери своей комнаты, похожая на большого паука в засаде. Она, должно быть, растерялась, когда комиссар, проходя мимо, любезно с ней поздоровался.