Комиссовавшись по ранению и вернувшись домой в конце сорок четвертого, Гонта не узнал здесь ничего. Собственно, узнавать-то особо и нечего было – уцелели редкие здания, под бомбами и снарядами разлетелись некогда аккуратные дома и старые уютные, сохранившиеся даже с царских времен здания и усадьбы. Теперь же люди ютились в землянках и наспех, своими руками восстановленных домах, отапливаемых железными «буржуйками». А то и просто приспособленными под печи бочками из-под горючего, в которых, когда стояли холода, огонь поддерживали все время, пока не ложились спать. Кое-кто умудрялся приспособить такой агрегат под плиту. Сверху укладывали плотный лист железа и на нем, раскаленном снизу докрасна, варили нехитрый суп, картошку, словом, все, чем удавалось разжиться для пропитания.
Но когда Гонта вернулся, в разрушенном городке уже вовсю кипели восстановительные работы. И здесь за всех впряглись путейцы. Бахмачский транспортный узел находился на стратегически важном московском направлении. Потому «железку» подняли в первую очередь. При этом железнодорожники вкупе с женским населением занимались в Бахмаче практически всеми строительными работами. Под комендатуру, райком, милицию отдали все чудом уцелевшие сооружения, и некоторое время все местное начальство вынуждено было руководить, как говорили люди, буквально друг у друга на головах. Так же пришлось на первых порах трудиться и самому Дмитрию – ничего другого, кроме должности начальника милиции, ему предложить не смогли.
Из хромого отставника неважный борец с бандитизмом, и Гонта отдавал себе в этом отчет. Однако в его пользу работали два неоспоримых факта. Первый – до войны Дмитрий все-таки послужил в органах. И второй – в милиции, как, впрочем, в любой обезглавленной войной организации, был огромный недокомплект. В подчинении Гонты оказались вчерашние партизаны или такие же, как он сам, комиссованные по ранению мужчины разных возрастов. Они освоили науку бить врага, но в большинстве своем не представляли, чем занимаются правоохранительные органы. Правда, пока не закончилась война, все выглядело проще: действовали жесткие законы военного времени, позволяющие расстреливать на месте преступников всех мастей.
После войны дела пошли иначе. В милицию не одного только Бахмача потянулось пополнение с фронта. Многих, конечно, приходилось обучать, особо рвущихся в бой – сдерживать, вводить в новую для них специфику службы. Правда, высшее руководство никак не могло разобраться, в чьем же подчинении находятся органы милиции. Даже сейчас, когда ситуация, что называется, устаканилась[12], Гонте часто поступали совершенно противоречивые указания и инструкции, составленные в разных инстанциях и подписанные разным начальством. Тем не менее Дмитрий уже освоился на своем месте. И милиция, помимо своих прямых обязанностей, тоже принимала посильное участие в восстановлении разрушенного города.
Да и здание собственного управления сотрудники решили довести до ума самостоятельно. К концу прошлого года справились, не без помощи путейцев, конечно же. Здание было не ахти каким просторным, милиционеры разместились там впритык, и все-таки это лучше, чем когда вокруг вечно гудящий человеческий муравейник.
Отряхнув бурые брызги с шинели, Гонта двумя резкими движениями соскреб грязь с подошв хромовых сапог о край деревянного крыльца. Обувка была его тайной гордостью. Анна, жена, увидела их на базаре: продавала пару незнакомая женщина, как оказалось – учительница, присланная по разнарядке из Сум на работу в недавно отстроенную школу. Анне повезло еще и потому, что за совершенно новые офицерские сапоги учительница просила дорого, к таким ценам в Бахмаче не привыкли. Люди приценивались, но брать не спешили.
Разговорившись с незнакомкой, Анна узнала: на самом деле направление из области в район учительница приняла радостно. Найти работу в Сумах было сложно, тем более что муж ее – майор, вернувшийся с фронта без обеих ног. Сперва пил радостно, празднуя победу, и женщина радовалась не меньше. Затем оказалось, что хоть какое-то пособие даже ему, воевавшему, выколотить непросто. В военкомате отдавали честь, жали руку и посылали в собес, где на его медали и ордена старались не глядеть, городя какую-то нелепицу про то, что, дескать, много вас тут таких.
Рабочую карточку безногий майор получить не мог, так как не работал. Решение вопроса с пенсией затягивалось. А оформляться как иждивенец жены, получая, по сути, детский паек, боевой офицер категорически отказывался. Когда однажды от отчаяния попробовал он на своей четырехколесной тележке просить милостыню на вокзале, его через несколько часов окружили и откатили в сторону местные криминальные аборигены. Оказалось, чтобы просить подаяние на этой территории, нужно получить «добро» от некоего Лешего, отдавая ему часть заработка. Майор рассвирепел, обложил уголовников матом, пригрозил милицией. Ушлые ребята сами сдали его в отделение, без зазрения совести доложив дежурному: вот, товарищ начальник, нацепил форму, обвешался орденами, выдает себя за героя, позорит честь советского воина-победителя. Конечно же, в милиции разобрались быстро, майора отпустили, обидчиков пообещали наказать, хотя майор уже стал понимать – никому нет дела до того, чем живет тяжело раненная войной страна. И теперь уже запил с горя и от беспомощности.
Такой, со слов учительницы, была предыстория этих новеньких хромовых сапог. Она не смогла долго терпеть, пошла в военкомат, хлопнула дверями нескольких кабинетов, и результат оказался хоть и действенным, но парадоксальным. А именно: майору выдали новенький комплект офицерского обмундирования. Включая сапоги, не нужные ему по понятным причинам, однако в нынешнее голодное и холодное время ценившиеся чуть ли не на вес золота. Тут как раз уладились и ее хлопоты насчет работы: в Сумах мест нет, но вот пришел запрос в областной отдел народного образования из города Бахмача, предоставляют жилье…
Долго женщина не думала. Муж также согласился сменить обстановку, им выделили половину частного дома, далековато от школы, но все же крыша над головой, не полуподвал. Да еще можно рядом небольшой огородик затеять. Майор перестал так сильно пить, решил пока здесь же, на базаре, осваивать сапожное ремесло. Благо местный сапожник, сидевший в деревянной будке, служил, как выяснилось, на одном с ним фронте, Втором Белорусском…
Как в известной поговорке, сапожник должен быть без сапог. Самую большую ценность женщина берегла на крайний случай, который сейчас и подступил. Новое место, новые люди, новая жизнь. На первое время, пока освоятся, деньги очень нужны. Отсюда – высокая цена, учительница боялась продешевить. Анна же, прикинув, кому такое богатство может уйти, если не купить их мужу немедленно, уговорила женщину спрятать товар, подождать немного, сама же побежала к ближайшему патрульному милиционеру, попросила срочно связаться с начальником, майором Гонтой. Крайне важное дело, просьба супруги.
Дмитрий тогда не заставил себя ждать, прикатил быстро, разогнав ревом своего мотоцикла спекулянтов, не горящих желанием попадаться ему на глаза, и, когда узнал, что случилось, – выругался. Анна не обиделась, выдержала паузу и с терпеливостью педагога, справляющегося с десятками шалопаев, снова объяснила ситуацию, попросила мужа занять денег, клятвенно заверив – она лично вернет долг. Проворчав что-то вроде «будут бабы еще мои долги отдавать», Гонта согласился померить сапоги. По счастливой случайности, они сидели на ноге как влитые, размер совпал идеально. Анна все-таки оказалась умницей, и Дмитрию разве что прибавилась дополнительная забота: беречь новый предмет своей гордости от грязи.
Даже на фронте, когда все вокруг тому не способствовало, он старался при каждом удобном случае помыться, побриться, постираться и почиститься. Когда же отвоевался, надраенные до блеска сапоги и подтянутый внешний вид независимо от обстоятельств превратились для Гонты во что-то вроде маниакальной привычки.
