Не успел я разжать сцепленные пальцы на загривке мертвой собаки, как до моего слуха донеслось глухое проклятие, за которым последовал негромкий язвительный смех. Я поднял глаза и на противоположном берегу проклятой трясины увидел человека, чей голос науськивал на меня пса, и, когда я разглядел его повнимательнее, сердце мое словно провалилось, а душа ушла в пятки, потому что передо мной стоял не кто иной, как мой старый знакомый Нед Солткомб.

Вскоре, однако, я убедился, что, кем бы он ни был, для меня это не составляло уже существенной разницы, так как в пылу отчаянной борьбы с собакой я влип в жидкий асфальт до самых бедер и продолжал медленно, но верно, дюйм за дюймом, погружаться в горячую смрадную смолу, поскольку труп пса не мог служить для меня достаточной опорой.

Хриплый стон вырвался из моей груди, и я отчаянно забился, пытаясь вырваться из цепких объятий предательской трясины, но это ни к чему не привело, а лишь ускорило мое погружение и добавило веселого расположения духа хохочущему негодяю, загнавшему меня в кошмарную западню.

— Хо-хо, мой маленький друг, — насмешливо говорил он, все еще отдуваясь после длительного бега, — кажется, я удостоен чести присутствовать при твоей кончине! Я даже доволен, что ты прикончил испанского пса, ведь он мог бы обеспечить тебе куда более приятную и быструю смерть, чем ту, которую ты заслуживаешь, утонув в кипящей смоле!

— Подлый убийца! — воскликнул я. — Клянусь Богом, хотел бы я расправиться со щенком так же, как и с собакой!

— Боюсь, у тебя для этого мало шансов — я бы сказал даже, совсем нет никаких шансов, — осклабился он. — Мне, конечно, ничего не стоило бы помочь тебе освободиться, но, честно признаться, как-то не хочется, господин пират!

— Дьявол! — сказал я. — Ты истинный дьявол, а не человек!

— Нет-нет! — засмеялся он. — Скоро ты встретишься с настоящим дьяволом и завяжешь с ним более тесное знакомство, чем со мной, потому что до сих пор никому еще не удавалось оскорбить Неда Солткомба и уйти безнаказанным! А ты, насколько я могу судить по обстоятельствам, буквально горишь желанием поскорее покончить счеты со здешним миром, и разве я не милостив, предоставляя тебе такую возможность?

Я мало обращал внимания на его издевательские речи, так как был слишком озабочен ожидавшей меня жуткой перспективой утонуть в жидком асфальте, и к тому же заметил поодаль, на опушке леса за его спиной, неожиданно появившееся новое действующее лицо — высокого мужчину, стоявшего неподвижно, точно статуя, опершись на древко длинной и прочной пики. Хотя мужчина находился от меня более чем в ста ярдах и я с трудом мог поверить в то, что глаза меня не обманывают, я сразу узнал эту высокую долговязую фигуру и издал отчаянный вопль.

— Саймон! — закричал я. — Спаси меня, Саймон!

Убийца, стоявший надо мной, язвительно усмехнулся, продолжая издеваться.

— Так ты, значит, католик, — сказал он. — А я думал, вы зовете его Петром! 42 Надеешься на его помощь? Или думаешь разжалобить «донов»? Напрасно стараешься: они никудышние бегуны и отстали далеко позади, и к тому времени, когда они появятся здесь, ты уже сваришься так, что тебя можно будет подавать на стол самому Вельзевулу, а от твоего уродливого тела на поверхности останется одна голова!

Он продолжал болтать, насмехаясь и дразня меня, но я почти не слышал его, так как при звуках моего голоса мужчина на опушке вздрогнул и бросился бежать по направлению к нам, держа свою пику наперевес. У меня хватило здравого смысла не пялить на него глаза, чтобы у Солткомба не возникло желания полюбопытствовать, чем это я так заинтересовался у него за спиной; поэтому, убедившись, что зрение меня не подвело, я остановил неподвижный взгляд на лице своего убийцы, стараясь ничем не выдать обуревавшие меня чувства. Я погружался в черную трясину медленно и постепенно, однако жара и ядовитые испарения начинали уже не на шутку меня тревожить, заставляя задыхаться, обливаясь потом и чувствуя, как горячая смола обжигает мое тело сквозь одежду и кожу сапог.

Внезапно за плечами Солткомба кто-то громко чихнул; вздрогнув от неожиданности, негодяй резко обернулся. Фигура незнакомого мужчины, выросшая перед ним словно из-под земли, заставила его отпрянуть в сторону; он неловко оступился и сделал попытку опереться на шпагу, которая тут же провалилась, проколов тонкую асфальтовую корку. Это движение оказалось роковым: он потерял равновесие и с душераздирающим воплем, раскинув руки, рухнул плашмя в густую и вязкую жижу.

Перемена произошла настолько быстро, что я не успел даже прийти в себя, тупо уставясь на корчащуюся в трясине фигуру моего врага, пытавшегося встать, но с каждым разом проваливающегося все глубже; наконец голос Саймона вернул меня к действительности:

— Не зевай, приятель; поторопись, пока у тебя такая отличная точка опоры!

Я понял, что он имел в виду, и тут же, ухватив Солткомба за руку, притянул его поближе к себе. Он не имел возможности сопротивляться, поскольку у него не было на что опереться, я вскоре я уже держал его за плечо, а потом… я с трудом и ужасом вспоминаю, что было потом.

Если вам когда-либо доводилось видеть двух мух, попавших в горшок с патокой, то вы мог ли бы заметить, как одна пытается вскарабкаться на другую, подминая ее под себя, чтобы с ее помощью выбраться из клейкого сиропа. Вы могли бы наблюдать, как отчаянно и энергично работают их тонкие лапки, как они изо всех своих ничтожных мушиных сил стараются потопить друг друга, пока наконец одна из них не захлебывается и тонет, а победительница выползает из липкой западни и спасается.

Если даже столь мизерная борьба таит в себе нечто ужасное и трагическое, то насколько же страшнее выглядит борьба между двумя сильными мужчинами, когда один должен умереть, чтобы другой освободился, а вместо сладкого варенья смертельная схватка происходит в отвратительной зловонной и горячей грязи, среди ядовитых газов и сернистых испарений. Такая схватка происходила между мною и Недом Солткомбом, и исход ее на первых порах казался довольно сомнительным, ибо хоть он и лежал ничком, барахтаясь в густой, точно черная патока, смоле, то меня она засосала по самые бедра, да к тому же я порядком выбился из сил в результате утомительного состязания в беге и поединка с собакой. Он ухватил меня поперек туловища, и я вынужден был сдавить ему горло, чтобы освободиться от его объятий; в конце концов ценою неимоверных усилий мне удалось вырваться из цепкого плена дьявольской трясины, опираясь, как на бревно, на тело моего соперника, и добраться по нему до края твердой асфальтовой корки. Скорее полумертвый, чем живой, я обеими руками схватился за тупой конец пики, которую протянул мне Саймон, и затем последний могучим рывком вытащил меня на берег. Совершенно обессиленный, перепачканный с ног до головы в черной липкой смоле, я в беспамятстве свалился на подсохшую поверхность асфальтового озера, тяжело дыша, словно загнанная лошадь. Как долго я лежал так — не знаю, но я слышал, как Саймон что-то говорит мне и безуспешно пытается заставить меня прийти в себя. Спустя, как мне показалось, довольно долгое время мне с его помощью наконец удалось подняться на ноги, и я встал, шатаясь, точно разбитый параличом.

— Саймон! — воскликнул я. — Неужели это ты меня спас?

— А кто же еще? Не считаешь ли ты меня привидением? Провалиться мне, если я видел нечто подобное за все пятьдесят лет жизни! Но ты лучше взгляни, откуда ты выбрался, приятель!

Я обернулся и с отвращением уставился на смрадную топь, в которой я только что тонул; зловещая поверхность ее все так же булькала и пузырилась, только теперь из нее торчали широкая мохнатая спина собаки и пара элегантных сапог из желтой кожи, сплошь перемазанных в черной смоле. Я в ужасе вздрогнул и отвернулся.

— Нам следует поторопиться, — сказал Саймон. — Я помогу тебе, если у тебя не хватит сил, но берег отсюда недалеко, и туда ведет неплохая дорога. Кстати, тебе бы не мешало захватить и эту шпагу на всякий случай.